Страница 12 из 16
Но отношение Мицкевича к Петербургу и его создателю Петру I было последовательно отрицательным. В этом городе он видел столицу государства, поработившего его родину и унизившего его народ.
Или:
Или:
И хотя Мицкевич хорошо понимал различие между народом и государством, свою неприязнь к Петербургу ему так и не удалось преодолеть. А вместе с Петербургом он ненавидел и Россию, которую тот олицетворял. Говорят, когда он на пароходе покидал Петербург, то, находясь уже в открытом море, «начал со злостью швырять в воду оставшиеся у него деньги с изображением ненавистного русского орла».
Еще более эта ненависть углубилась после жестокого подавления польского восстания 1830–1831 годов. Пушкинское стихотворение «Клеветникам России» заканчивалось обращением к полякам:
Мицкевич не мог не расценить эти строки, как предательство. До сих пор некоторые исследователи считают, что «Клеветникам России» Пушкин «написал по предложению Николая I» и что первыми слушателями этого стихотворения были члены царской семьи.
В негативной оценке пушкинского стихотворения польский поэт был не одинок. Пушкина осудили многие его друзья. Например, один из ближайших его друзей Петр Андреевич Вяземский в письме к Елизавете Михайловне Хитрово писал: «Как огорчили меня эти стихи! Власть, государственный порядок часто должны исполнять печальные, кровавые обязанности; но у Поэта, слава Богу, нет обязанности их воспевать». У Вяземского, вероятно, были основания так говорить. В 1817 году он служил в Варшаве в качестве переводчика при императорском комиссаре в Царстве Польском и сочувственно относился к полякам, боровшимся за государственную самостоятельность и независимость Польши, о чем не раз высказывался в стихах. Видимо, поэтому в 1821 году, когда он находился в отпуске в России, ему запретили возвращаться в Польшу.
Между тем позиция Пушкина по польскому вопросу была на редкость последовательной. Он резко осуждал польский сейм за отстранение Романовых от польского престола и, перефразируя римского сенатора Катона, который каждую свою речь заканчивал словами: «Карфаген должен быть разрушен», говорил: «Варшава должна быть разрушена».
Такому отношению к Польше и к полякам способствовала не только общественная патриотическая позиция поэта, но, как нам кажется, в немалой степени и глубоко личные причины. Известно, что вскоре после окончания Лицея Пушкин тайно посетил модную в то время гадалку немку Шарлотту Кирхгоф, модистку, промышлявшую между делом ворожбой и гаданием. Эта ворожея будто бы обозначила все основные вехи жизни Пушкина:
«Во-первых, ему будет сделано неожиданное предложение; во-вторых, он скоро получит деньги; в-третьих, он прославится и будет кумиром соотечественников; в-четвертых, он дважды подвергнется ссылке; в-пятых, он проживет долго… если на 37-м году возраста не случится с ним какой беды от белой лошади, белой головы или белого человека, которых и должен он опасаться».
К немалому удивлению Пушкина, пророчества заморской ведуньи начали сбываться в тот же день. Вечером, выходя из театра, он встретил генерала Орлова, который предложил ему оставить Министерство иностранных дел и «надеть эполеты». Вернувшись домой, он обнаружил у себя конверт с деньгами. Это был старый карточный долг, который его лицейский товарищ Николай Корсаков решил наконец возвратить. Отправляясь на службу в Рим, он зашел к Пушкину и, не застав поэта, оставил конверт. Настигла Пушкина и всероссийская слава, предсказанная пророчицей, и две ссылки – сначала на юг, в Бессарабию и Одессу, и потом на север, в Михайловское.
Неудивительно, что зимой 1836–1837 года его так беспокоил единственный, пятый, не исполнившийся пункт предсказания. При этом Пушкин никак не мог избавиться и от другого воспоминания. Когда поэт был в Одессе, судьба столкнула его с еще одним предсказателем, неким греком, который странным образом «повторил предупреждение петербургской гадалки об опасности для него беловолосого человека». А незадолго до преддуэльных событий, встретившись случайно с Дантесом, Пушкин, шутя, будто бы сказал ему: «Я видел на разводе ваши кавалерийские эволюции, Дантес. Вы прекрасный всадник. Но знаете ли? Ваш эскадрон весь белоконный, и, глядя на ваш белоснежный мундир, белокурые волосы и белую лошадь, я вспомнил об одном страшном предсказании. Одна гадалка наказывала мне в старину остерегаться белого человека на белом коне. Уж не собираетесь ли вы убить меня?».
«Белый человек», в противоположность общеевропейскому зловещему образу «черного человека», всю жизнь преследовал Пушкина. Известно, что, находясь в южной ссылке, Пушкин какое-то время состоял в масонской ложе, однако, если верить фольклору, вышел из нее сразу, как только узнал, что одним из главных идеологов современного европейского масонства был некий Адам Вейсгаупт, фамилия которого в переводе и означает «белый». В другой раз из-за тех же суеверных предчувствий Пушкин решил не испытывать судьбу и отказался от задуманной им поездки в Польшу, где в то время правительственные войска вели борьбу с повстанцами. Он узнал, что один из восставших имел фамилию Вейскопф, что в переводе означало: белая голова.
Во время роковой пушкинской дуэли и ее трагических последствий Мицкевича в Петербурге не было. В это время он уже жил за границей. С Пушкиным больше никогда не встречался. Однако на протяжении всей своей жизни сохранил искренне восторженное отношение к Пушкину как к великому русскому поэту и своему другу.
Поэтому совершенно естественной выглядит легенда о том, что, едва узнав о трагической гибели русского поэта, Мицкевич, живший в то время в Париже, послал Жоржу Дантесу вызов на дуэль, считая себя обязанным драться с убийцей своего друга. Если Дантес не трус, будто бы писал Мицкевич, то явится к нему в Париж.
Мы не знаем, чем закончилась эта история и был ли вообще вызов, но то, что эта легенда характеризует Мицкевича как человека исключительной нравственности и порядочности несомненно.
В 1998 году в Петербурге перед фасадом школы с углубленным изучением польского языка, носящей имя Адама Мицкевича (Графский пер., 8), установлен бюст поэта.
Современное фото Бюст А. Мицкевича
В качестве основы для бюста его автор народный художник РСФСР, заслуженный деятель культуры Польши, действительный член Российской академии художеств петербургский скульптор Г. Д. Ястребенецкий использовал прижизненный скульптурный портрет Мицкевича, выполненный французским скульптором Давидом де Анжером в то время, когда Мицкевич жил в Петербурге. На гранях постамента высечен текст на русском и польском языках: «Мы все от Него, великому польскому поэту к 200-летию со дня рождения. Соотечественники», «Му z Niедо Wszyscy, wielkiemu polskiemu poecie w dwusenta rocznice urodzin. Rodacy».
В 2013 году Польша еще раз после присвоения ему звания заслуженного деятеля культуры Польши отметила заслуги русского скульптора Ястребенецкого. Он был удостоен высшей польской награды – Рыцарского Креста Ордена заслуги Республики Польша. Награда была вручена в Генеральном консульстве Польши в Санкт-Петербурге. В ответ скульптор подарил консульству на память бронзовую миниатюрную копию памятника Адаму Мицкевичу.