Страница 93 из 110
Слишком. Много. Рестриктов.
Вернувшись в комнату, я села на кровать и поднесла листок к глазам, как если бы от этого что-то могло поменяться. Илай все еще ничего не знал – проклятую бумажку я ловко перехватила прямо у него из-под носа, не дав даже посмотреть, что там, а после этого отшутилась и улизнула к себе. Я понимала, что поступаю нехорошо по отношению к нему, но мои личные проблемы были такой ерундой по сравнению с тем, что угрожало всем нам. Все дело было в правильной расстановке приоритетов, и я не собиралась сдавать позиции, разбираясь со своими неурядицами. Назойливые мысли о маме и Питере казались мне пресловутой мигающей лампочкой в голове, но я не могла ничего с ними поделать, как ни пыталась. Все, что я могла – это сосредоточиться на листке и попробовать хотя бы понять, какие же грехи за мной числились.
А грехов оказалось предостаточно. За постоянные опоздания и нарушения режима мне «милостиво» накинули по пол-балла за каждое, но общую картину это уже не спасало. Еще – за «дерзкое неповиновение», так что я, нахмурив лоб, несколько минут вспоминала, что же входит в эту красивую формулировку. В итоге я пришла к выводу, что это – наша с Элли выходка в самом начале стажировки, у тренера. Это было немного странно, так как было большой глупостью припоминать нам промахи, которые были совершены тогда, когда за них еще не полагалось наказания. Следующим пунктом стояло «открыто непристойное поведение касаемо курсантов других секторов», и я невольно улыбнулась, догадавшись, что это наше ночное свидание с Логаном попало под такую страшную статью. Про мою вылазку к кроссфайерам ничего не говорилось – случайно ли? Нет, подумала я, вряд ли – наверняка наказание за это еще готовится к исполнению, и оно будет страшнее, чем какие-то там штрафные отметки...
Эту мысль тоже пришлось отогнать – затолкать ее в самый дальний угол сознания и с грохотом захлопнуть дверь. Статья про «порчу имущества», то есть зеркала, тоже не вызвала у меня ничего, кроме кривой усмешки. И, наконец, - «распространение ложных слухов, клевета и физическое насилие над членами руководства Гарнизона». Если под первым пунктом могло подразумеваться что угодно – хоть мои скандалы с Шарпом, хоть перепалки с Берком – то со вторым все было предельно ясно. Конечно же, дело касалось удара, который я нанесла Рамирес ее же пистолетом. И, конечно же, она не могла оставить это без внимания. И если со всем остальным можно было бы поспорить, то это само по себе уже было приговором.
Такое не прощалось.
Печать Трибунала – два до боли знакомых красных крыла – только подтвердила мои опасения. Внизу листа красивым и ровным почерком, принадлежавшим неизвестно кому – Шарпу? Рамирес? Грейс Граймс? – было выведено только одно, жестокое и беспощадное, слово осуждения.
«Непригодна»
Итак, они отобрали у меня последнее, что еще держало меня под контролем – маму и брата. Я набрала в грудь побольше воздуха, сжала листок в пальцах и медленно выдохнула, выпуская их из своего сердца, как птиц из клетки. Мы обязательно встретимся, твердила я себе, мы встретимся, когда закончится война. Неважно – та, что в городе, или та, что во мне. Тогда... тогда и настанет время все объяснить, уверяла я себя, а сейчас я – титан. Это война, а на войне главное – укрепить руки и не дрогнуть сердцем, говорила я себе, и нам предстояло стать титанами, солдатами, героями, готовыми не смотреть назад и умеющими правильно расставлять приоритеты. Пришло время оставить нас, прежних, позади, и повернуться лицом к сражению. Настало время все оставить и стать титанами.
Титаны, титаны, титаны, титаны...
Я заплакала, согнувшись впополам и спрятав лицо в ладони, а листок выпал из пальцев и плавно опустился на холодный пол. Я сидела на кровати, свесив босые ноги, и по всему телу пробегал противный холод. Никто не должен был прийти, никто не мог прийти, даже Касси – даже она обязана была остаться там, на праздновании, и изо всех сил изображать восторженную радость. Что ж, Касси это умела, раз она могла столько времени притворяться, будто ее брат мертв, хотя уже знала правду. Она оказалась гораздо крепче и выносливее меня, а все остальное... все остальное было моей виной. Карнавал начался, и никто не мог вернуться, потому что возврата больше не было. Илай Морено ошибался – они все еще могли подкосить меня и причинить мне боль. Герой из меня был никудышный.
Дверь плавно отворилась – я буквально почувствовала это, потому что все мои ощущения были обнажены и обострены до предела. Подняв полные слез глаза, я пару раз моргнула, отчего по щекам снова потекли соленые ручейки. Но мне не нужно было присматриваться, чтобы понять, кто стоял на пороге. Прислонившись к дверному косяку, на меня смотрел Илай.
- Все плохо, да? – спросил он тихо, но серьезно. Я только кивнула и снова всхлипнула. – Подойти к тебе или убраться, пока ты чем-нибудь в меня не запустила?
- Дурак, - Я шмыгнула носом и снова покосилась на листок. – Прости, совсем расклеилась. Нельзя было...
Он все же подошел ко мне, сел на кровать и крепко притянул меня к себе. Я уткнулась лицом ему в грудь и, вздохнув, прикрыла глаза.
- Можно, - сказал парень твердо и спокойно. – Все можно, потому что ты человек, понимаешь? Мы все здесь просто люди, к счастью или к сожалению... - Он обнял меня еще крепче и запустил пальцы мне в волосы. – Просто люди. Мы можем быть титанами, как ты, мы можем быть командирами, как он...
- Он, - сказала я с нажимом. – Так больно было это все принять... я как будто забыла, что он тоже человек... - Илай заправил прядь уже отросших волос мне за ухо, и я снова влюбилась в него после одного этого жеста. – Я и любила-то не его настоящего, понимаешь? Я его образ любила... просто образ, который сама себе придумала... а потом – попробуй признай, что все мы просто люди, даже он...