Страница 40 из 44
– Ничего себе! – радостно приветствовал ее он. – А я-то думал, фамильяр твой заливает про больницу.
– Кто заливает?
– Неважно. Мы тут закупаться поехали, и вот, думаю, проеду мимо больницы, посмотрю хоть, на что ты нас променяла, – он засмеялся, скрывая неловкость.
Как ни странно, побыв некоторое время без людей, начинаешь легче считывать их реакции, – подметила про себя Алька.
– А ты на обед вышла? Хочешь, проедемся до пекарни, мы там всегда вкуснющий местный хлеб берем. И мелкая выпечка у них есть, уж получше, чем здесь. – Он кивнул на пирожковый ларек.
– …А что, Смирнова, нравится тебе Каркуша? – Медведев догоняет Альку на эскалаторе и поддает ей рюкзаком по заду.
– Козел, это же я придумала! – оборачивается Смирнова и толкает Медведева на ступеньки. Миша почти увернулся, но равновесие потерял и присел – будто так и собирался. Поставил рюкзак меж колен.
– Что?
– Про Каркушу.
– Ага, а про стиль «вампир»? Ладно, не дуйся. Поехали к нам лучше «Восставшие из ада» смотреть. Вампиров не обещаю, но всякого мерзкого шита там до фига.
Миша смотрит на Альку с легким испугом, будто сам удивляется тому, что сказал. Он не думал ее никуда приглашать, просто издали на эскалаторе увидел и развеселился. Смирнова размышляет.
– Ладно, – глаза прищурила. Репутация у посиделок на Мишкиной квартире ударная: приходят взрослые парни, ставят музон. – Когда?
– Прямо сейчас! – подмигивает Медведев.
– И Лариску позовем. – Алевтина выдвигает условия.
– Ну… да, – качает головой Медведев. – Только затариться надо, у меня после прошлой пати бухла почти не осталось.
Аля Смирнова, вся красная от смущения, танцует с Медведевым в полутемной комнате. Неподалеку Лариска вертит тощими бедрами, несколько парней валяются на диване с пивом, неумело тянут один косяк на троих.
– Отличная дурь, а? – отвлекается от Альки Миша.
– Брательник привез?
В прихожей хлопает дверь. Миша отпускает Альку и начинает суетиться:
– А вот и брательник… Так, пиво, траву, собрали все быстро. Смотрим «Восставшие из ада».
– Поехали, – неожиданно легко согласилась она. – А мы – это кто, ты и мотоцикл? – уже залезая в коляску.
Терешонок густо захохотал.
– Ридли еще, он за бухлом поехал. Держи шлем.
– Вы помирились уже?
– Ты уже в курсе, ну и ну! Действительно, фамильяр.
Мотоцикл заревел, трогаясь с места, и дальше разговаривать уже стало неудобно.
– …И сделал кузнец-молодец красной девице семь пар железных сапог, взяла еще она семь железных хлебов, поклонилась родимому батюшке и старшим сестрам своим, братьев своих любимых повидала, курган матери навестила, требы Роду и Ладе принесла и отправилась в путь-дорогу искать своего суженого Ясна Сокола или, в нашем случае, как там? Черна Ворона? Но Ворон Воронович – это уже другая сказка.
После пекарни они приехали на берег местной речки Коваши и устроились в зеленке у Старого кладбища со свежим хлебом и двухлитровой коробкой сангрии, и теперь Вадим пытался показать Альке абсурдность ее решения, как оно выглядит со стороны. С его стороны, разумеется.
– Мне надо выяснить, он это или не он. Ты же понимаешь? – Алька прихлебнула разбавленного винца из железной кружки, что была у пацанов с собою для такого случая.
– Я, Аленька, вообще очень понимающий парень.
– Подтверждаю! – подал голос Ридли, увлеченный более куском пружинистого белого хлеба с дешевым адыгейским сыром, нежели беседой.
– Мне дают ключи от подвала. Там тоже надо прибираться.
– А вот тут мы ступаем на темную территорию европейских сказок. Но и про Синюю Бороду мне есть что рассказать. Знаешь ли ты, что исторический Синяя Борода был соратником Орлеанской Девы, тоже весьма самоотверженной девицы?
Убраться не успевают. Дверь в комнату открывается, пропуская полосу света из прихожей. На пороге застывает крепкий силуэт.
– Развлекаемся, детки, да? – угрожающим тоном говорит эта неясная тень в кожаной куртке и вертит на пальце ключи от машины.
– Борь, да мы так, кино типа смотрим.
– Спортом в твоем возрасте надо заниматься, книжки читать. А не пиво сосать да девок жать по углам. А это у нас что?
Борис входит, отвешивает легкий подзатыльник парнишке на диване и отнимает у него косяк. Затягивается. Альке смешно; ситуация ей кое-что напоминает. Борис включает свет и смотрит на Альку. Она понимает, что осталась в комнате одна – все гости уже тихо слились в прихожую, Миша стоит в дверях с растерянным видом. Алька первый раз видит медведевского брата – они с Мишей одного роста, у Бориса широкое умное лицо.
– Славка, а че они сбежали? Где все вообще? – Борис с ухмылкой кивает в прихожую. – Как раз бы по-семейному кино посмотрели…
Борис давит в пепельнице косяк.
– Расслабься, – советует он Мише. – Сходи, что ли, чайку поставь. – Борис неожиданно подмигивает Алевтине. Миша быстро исчезает в сторону кухни. – А марьиванну еще у тебя увижу – башку скручу-у! – орет Боря в коридор.
Данька медленно раскачивался на соловом Боливаре, Ваське в просторечии. Как из дончака Боливара образовался Васька, он не понимал, но, вероятно, так же, как из рысистого Анжара – Жора. Варвара с Помехи давала дельные советы; рядовой Иконников разложил костер и жарил сосиски на берегу реки Стрелки. Они медленно спускались к берегу – над водой летел плотный сизый туман. Вниз ложились мягкие, мертвые листья. Рядом слонялись стреноженные кони: старый седой Варяг, несколько экспроприированных Петровичем текинцев и вороная Зазноба с жеребенком. Варька приподнялась в стременах и заорала. Пугливо обернулась на Даньку. Тогда и появились цыгане.
– Перестань глумиться. Я очень прошу воспринимать меня всерьез.
– Да куда уж серьезнее, – вздохнул Вадик, с долей зависти и еще какого-то едва уловимого чувства глядя, как у Альки, слишком резко прихлебнувшей вина, потекла по подбородку розовая струйка. Сам он не пил – за рулем.
В тот раз они просидели до сумерек – это был первый день, когда Алька разрешила себе подобную вольность. После сырого подвала голова у нее кружилась даже и без сангрии: нежная зелень склона в солнечных зайчиках одуванов, сень недалекого кладбища и переплетающая внизу тугие струи небольшая и стремительная здесь река – все ловило ее в свои сети. Раскрасневшись, она что-то доказывала Терешонку; кажется, даже сдала ему часть своего внутреннего фильма, увиденного на остановке в Нежново. Говоришь, он книжки у тебя писал? – с легким необидным смешком заметил Вадим. – По-моему, это тебе стоит, такая фантазия пропадает. Ты не понимаешь, – горячилась Алька, – тем, что я есть – я в значительной степени обязана этому человеку. Вот я тебе нравлюсь, да? Не гримасничай, я знаю, что это так. Значит, тебе в каком-то смысле нравится он. Андреич заржал, ему пьяненько подхихикивал Ридли.
Слушай, Смирнова… мне Лажевский говорил, что ты странная, но такой роскошной шизы я не ожидал. Еще немного, и ты меня со своим пропавшим трубадуром в койку уложишь, при этом исключительно из возвышенных чувств! Впрочем, я даже склонен рассмотреть предложение, если ты тоже будешь участвовать…
Алька, даже не ощущая в себе особой злости, пнула его ногой, а затем еще слегка наподдала для верности – и поскольку она сидела чуть выше, то аспирант Терешонок покатился по склону прямо в веселую речушку Коваши. Она дернулась было спасать, но Ридли остановил ее жестом: не ссы, он трезвый, сам выберется. Давно мечтал посмотреть на что-то подобное.
Курчавый бородатый мужик выехал из-за деревьев и толкнул Варькину Помеху крупом рыжего тяжеловоза. Варвара ответила. Некоторое время они препирались; Данька нахмурил брови и мягко направил солового вниз, к пойме. Костер и Серегу Иконникова уже окружили пешие – то ли цыгане, то ли хачики, не разобрать. За деревьями одна за другой останавливались машины.
– Блядь, – тоскливо сказала Варька. Их прижали с двух сторон. С двух сторон, от воды и от дороги, набегали злые темные мужики. Хлестали цепями – кто-то резанул Помеху по коленям залитым свинчаткой шлангом – лошадь взвилась, забила копытами. Варя точно направила ее в обступающую толпу.