Страница 29 из 35
Не знаю, не знаю…
Да и говорил он это совсем по другому поводу…
Да неважно.
Разберусь.
Время, пока что, слава Богу, имеется…
…Кстати, о времени…
Сколько там до пяти часов осталось, в аэропорт-то успею?
Еще как!
Даже домой заскочить пообедать получится, с родаками поплотнее пообщаться.
А то улетят скоро, неудобно.
Надо, кстати, наверное, не только Лиде, но и маме цветов заехать купить, думаю. А потом сажусь в машину и ржу, как подорваный, понимая, что, кажется, наконец-то взрослею…
…Мамина реакция на цветы меня даже не удивила.
Поразила.
И напугала.
А еще лишний раз показала мне, что я что-то делаю неправильно в этой запутанной жизни.
Ну казалось бы, – чего тут особенного, маме цветы подарить?
Если, разумеется, это будет не как в моем случае, когда – первый раз в жизни без повода.
А просто потому, что так захотелось.
А что?
Али, вон, вообще, если в гости куда-то идет, так всегда спрашивает: будет ли дома хозяйка, кто она, как выглядит, какие вкусы?
После чего что-то гоняет в своей далеко не самой дурной башне и велит водителю останавливаться у ближайшей цветочной палатки.
Говорит, что, типа, ему просто нравится людям приятное делать, особенно, когда для него это «приятное» ни фига не обременительно.
А у Инги так вообще вся квартира цветами всегда заставлена, хоть и живут они с Глебом уже Бог знает сколько лет вместе.
…А тут человек, до этого беззаботно хлопотавший по кухне, даже вроде как напевавший что-то, – вдруг бледнеет как полотно, хватается за сердце, кое-как сползает на стул и плачет беспомощно.
– Что-то плохое случилось? – спрашивает.
– Да нет.
Я ничего, честно говоря, не понимаю, но отвечаю предельно честно.
Правда, недоуменно пожимая при этом плечами.
Искренне, заметьте.
– Просто захотелось тебе цветы подарить. У меня знакомая сегодня из Лондона прилетает, я ей букет покупал. И вот почему-то решил, что тебе тоже будет приятно…
Мама опускает голову на руки, продолжает плакать и верить мне явно не собирается ни под каким соусом.
Прямо бесовщина какая-то.
…Вот я и стою – дурак дураком.
И понимаю, какая же я, на самом деле, сволочь, оказывается…
…Да и отец мой тоже, наверное…
Мама ведь у меня – чуть постарше Али.
Ему вроде тридцать восемь уже, ей – всего сорок один недавно исполнился.
А если их рядом со мной где-нибудь в кафе за столик посадить, то Глеб будет выглядеть исключительно моим старшим приятелем, ну, чуть повзрослее меня, конечно, но не так уж и сильно.
А отнюдь не маминым ровесником.
…Про Ингу в этой ситуации я даже и говорить не хочу…
Она по внешнему виду маме в дочери годится.
И почему, думаю, так получается-то?
Наверное, тут не только в деньгах дело – отец, вон, в принципе, тоже неплохо зарабатывает.
Весьма.
Не так, как Али, конечно, но уж точно никак не меньше Мажора.
А сколько, кстати, самому Мажору-то лет?
Две дочки у него вроде?
Начальник управления, считай, топ-менеджер крупного столичного банка?
Блин!
Да он же Ингин ровесник, они ж как-то на пати обсуждали, что одного знака по восточному гороскопу!
Просто я тогда не знал, что Инге – тридцать пять лет…
О, Господи…
Я прислоняюсь спиной к холодильнику и медленно сползаю жопой на холодный кафельный пол родительской кухни. Купленные в палатке кустовые гвоздики поникшим веником ложатся между кроссовками.
…Я плачу́ вместе с мамой, но совершенно о разных с ней вещах…
Мама с отцом – ровесники, отец даже моложе на год, ему сорок.
Али – тридцать восемь.
Гарри и Инге – тридцать пять.
Гарри до сих пор стоит в фестлайне, вовсю мутит акции, планирует околофутбольные беспорядки.
Они с Али и другими парнями так жгут по ночным клубам и на террасе, что стены, полы и потолки трясутся.
Их любят друзья и боятся враги.
…А потом, на следующий день, вечером, кто после работы, кто – после занятий в институте, мы с ними встречаемся на площадке и полтора часа гоняем в футбол, толкаясь, пихаясь и лупя друг друга по голеностопам так, что кости трещат. И самым большим грехом в команде считается убирать ноги от стыков.
О возрасте там как-то никто и не думает.
Ага.
Не успеешь задуматься – снесут на фиг.
Затопчут.
Нет, Али иногда, безусловно, кокетничает.
Типа, – старый стал совсем.
Одышка, типа, замучила.
Но все понимают, что это кокетство, и ржут, как подорванные…
А их тогдашняя драка в пабе?
…Я на секунду представил на месте Али своего отца…
…Нет.
Не хочется…
…А Инга гоняет в самой успешной стрит-рейсерской команде Москвы, участвует в нелегальных ночных гонках, ездит на полулегальные драговые «схватки» в Питер, Красноярск и Нижний Новгород, каждый год мотается на чемпионат Европы по драг-рейсингу, зажигает танц-пол на вечеринах, слушает ганста-рэп и отлично танцует рок-н-ролл.
Интересно, какую музыку слушает в машине моя мама?
В нее, в Ингу, безнадежно и – ведь совсем недавно! – влюблялся я сам, чьи – старые и совсем не понимающие ни меня, ни моих вкусов и интересов – родители всего на пять лет старше ее и на два года старше ее мужа, моего друга, с которым мне интересно и прикольно!
Мне!
Который сбегает из дому или с дачи всякий раз, когда к родакам приезжают их друзья, такие же как они – старые, скучные и неинтересные…
Которые, при всем при том, как я сейчас понимаю, в принципе, – все ровесники Али – и почти ровесники Гарри Мажора!
Звиздец…
…Я просто не знаю, почему это все так…
…Я понимаю, что вообще ничего не знаю и ничего не понимаю…
…Встаю, аккуратно кладу цветы рядом с раковиной, целую маму в мокрую щеку и иду умываться.
Надо ехать в Шереметьево, встречать Лиду.
Время уже поджимает.
Так, кстати, и не пообедал, блин…
Ничего.
По дороге что-нибудь в закусочной перехвачу…
Или в самом Шарике, если время будет.
А нет, – так и ерунда.
Прорвемся на фиг…
В первый раз, что ли?
Самое главное – Лида прилетает…
…И я клянусь себе, что никогда – никогда! – не позволю Лиде становится такой, как моя мама, в ее вечном переднике и с лучиками морщин.
А себе таким, как мой отец, в его неизменных серых костюмах и полосатых, туго завязанных галстуках…
Клянусь!
И, насвистывая, сбегаю вниз по лестнице, во двор, к машине.
На улице необычно для середины апреля тепло, солнечно и безветренно.
Снег давно уже стаял, даже лужи просохли, и на сухом асфальте вечные девочки рисуют мелом свои вечные «классики».
Хорошо бы такая погода простояла хотя бы до послезавтра. Послезавтра у нас – важнейшая игра с «Зенитом», вторым по «заклятости» клубом-вражиной после самих коней.
Ты извини, Лида.
Но если день рождения твоего папы приходится как раз на двадцать третье число, то тебе, кажется, придется туда идти без меня…
Вот такие-то дела, красотка…
Прыгаю в тачку, поворачиваю ключ зажигания, врубаю «Bloodhound Gang» и выруливаю в сторону Ленинградки…
…Лида вылетела из таможенной зоны запыхавшаяся, раскрасневшаяся и жутко недовольная.
Объятья Родины, блин.
Сначала сорок минут в душной прокуренной очереди на паспортный контроль, потом тусклые тюремные глаза пограничников, потом еще полчаса в ожидании багажа, потом невозможность взять тележку без оплаты «услуг» носильщика, чтобы этот самый багаж самостоятельно вывезти.
За границей от этих реалий как-то подозрительно быстро отвыкаешь, по себе знаю…
А ей в этот раз пришлось много чего везти: подарки, зимние вещи, книг целую кучу, уже не нужных больше в Лондоне.
Несколько сумок набралось, довольно объемистых.
Приняла цветы, чмокнула в щеку, потащила к выходу.
За нами, как привязанный, тащился «оплаченный» носильщик с совершенно гнусной жирной рожей. Подвез тележку к машине, перегружать вещи в багажник напрочь отказался, зато затянул песню о чаевых, типа, «у нас так принято, перед девушкой не позорься».