Осколками снов

- И как тебе быть миссис Леншерр? – он тянет слова точно объевшийся сметаны кот, и Санни лукаво склоняет голову набок. – Миссис Леншерр?

- Не знаю, – Санни облизывается и целует Эрика в уголок губ, – я еще не распробовала.

Эрик гортанно смеется, и Санни ощущает жар его тела сквозь белоснежную ткань. Она подается ближе, ластится, невесомо касается губами открытых участков кожи и ловит в ответ торопливые, жаркие поцелуи.

Комментарий к Белый Ребятушки, есть среди вас кто-то со знанием польского, мне для следующей главы очень нужно? Или хотя бы подскажите глупой мне, чему лучше верить, гуглу или яндексу, потому что фразу в этой главе они мне перевели по-разному? ????

====== Потоки ======

Когда Краков остается позади, а дребезжащий от старости автобус въезжает едва ли не в чистое поле, Санни резко выдыхает застоявшийся в легких воздух, стискивает в пальцах ручки дорожной сумки и не глядя закидывает ее на полку для багажа. Спинка сиденья оказывается чересчур жестокой, у Санни нестерпимо болит голова, и она прикрывает глаза, сцепляя пальцы в замок на животе.

Эрик разглядывает проносящиеся за окном пейзажи, смотрит так, будто ему это все нравится, и Санни старается не касаться его какое-то время. Эрик выглядит так, будто получает удовольствие от ворошения прошлого, он с мазохистским упоением ковыряет собственные раны, посыпает их солью и прячет под одеждой, чуть позже отрывая прилипшую ткань на живую.

Санни крепко жмурится, пропуская мимо проплывающие очертания сельской местности, стискивает зубы так, что челюсть напрочь сводит, и сосредотачивается на пульсирующей в висках головной боли. Так и льющиеся в голову чужие позабытые воспоминания отходят на второй план, черепную коробку будто прошивает насквозь тончайшая игла, и Санни вздрагивает, хватая Эрика за руку.

- Ты в порядке? – голос Эрика пробивается сквозь пелену памяти едва слышно, смешивается с его голосом из прошлого, и Санни вздрагивает, цепляясь за ощущение тепла в ладони.

- Нет, – шипит она, боясь распахнуть глаза, – я не в порядке.

Под веками проносятся воспоминания Эрика, и Санни цепляется за них, точно утопающий за хлипкую и ненадежную соломинку. Эрик сжимает ее ладонь крепче, переплетает пальцы и замирает, коротко отвечая на чей-то вопрос. Он явно старается ни о чем не думать, не вспоминать, и Санни на мгновение расслабляется, пуская в голову собственные ставшие отдаленным эхом мысли.

Очередной польский городок встречает Санни наплывами головной боли, пульсирующей в висках безостановочно, порывами пробирающего до костей влажного ветра и странным, покалывающим на кончике языка предчувствием. Санни трясет головой, из-под полуопущенных ресниц наблюдает, как Эрик разговаривает с кем-то из местных, и морщится, потому что не понимает почти ни слова. Эрик, конечно, пытался (и пытается) научить ее польскому, но то ли Санни не нравился язык, то ли страна в целом, так что запомнить хотя бы фразу оказалось для нее недостижимым подвигом. Единственным ее достижением стали тягучее «słońce», а также короткие «tak» и «nie», и лишь о смысле последнего она могла догадаться по созвучности с английским «no». Еще Эрик однажды тихо сказал «kocham cie», и это отчего-то прочно въелось в память Санни, но, как бы она ни просила, переводить пару брошенных вскользь слов Леншерр отказался.

Санни натягивает на лицо улыбку, когда несколько человек что-то ей говорят, и разводит руки в стороны, всем видом показывая, что не понимает ни словечка. Люди пожимают плечами и обеспокоенно оглядываются, но не допытываются, расходясь по своим делам. Санни бросает в сторону разговорившегося Эрика недовольные взгляды и мысленно приказывает ему поторопиться, потому что сумка неприятно оттягивает руку, а поток незнакомых слов заставляет нервничать. Санни чувствует себя ребенком, которого мать оставила в короткой очереди одного, а сама отправилась взять забытый товар, и это заставляет ее поджимать губы и обиженно хмуриться, ловя короткие взгляды Эрика.

Эрик подзывает ее взмахом ладони, и Санни кривит губы, но подчиняется, перехватывает сумку поудобнее и откидывает за спину получившие в этот раз отвратительный желтоватый оттенок волосы. Перекрашиваться сразу не было желания, однако теперь Санни с азартом вышедшего на охоту хищника выискивает редкие упаковки краски для волос на полках польских магазинов.

Когда Эрик едва заметно касается левого предплечья, Санни выдыхает, натягивает на лицо улыбку и подхватывает его под руку, склоняя голову в приветствии. Собеседник, немолодой мужчина суровой наружности, разглядывает Санни с подозрением, спрашивает что-то, и она вскидывает брови. Эрик отвечает ему, и мужчина машет куда-то в сторону, снова бросает на Санни неодобрительный взгляд и прощается, скрываясь среди прохожих.

- Итак, – фыркает Санни, вручая Эрику сумку и закидывая руки за голову, – куда идем?

- Ты бы предпочла вернуться в Америку, – усмехается Эрик, оглядываясь.

- Я бы предпочла отмотать время назад и вообще сюда не приезжать, – бурчит Санни, хватаясь пальцами за колючий рукав его пальто, – но тебе ведь нужно это путешествие, верно?

Эрик сдавленно кашляет и едва-едва кивает, направляется куда-то в центр небольшого города, и Санни следует за ним, мельком пробегает глазами по непонятным вывескам и считает цокающие по мостовой шаги. Стеклянные двери слишком роскошного для этих мест отеля сверкают отблесками вечернего солнца, Санни скашивает на них глаза и поджимает губы, вглядываясь в пестрящее нутро просторного холла. Эрик проводит ее мимо, тянет куда-то в сторону малоприметных узких улочек и в конце концов останавливается напротив обшарпанной двери с выцарапанной надписью «отель» посредине.

Колокольчик звякает не то чтобы приветливо, и Санни жмурится, на мгновение теряясь в полутьме. Эрик направляется к стойке, за которой восседает читающей газету хмурого вида мужчина, а Санни отходит в сторону, разглядывая засаленные обои и побитую местами мебель. Когда она подходит к стойке, Эрик уже держит в руках увесистый ключ, а мужчина что-то бурчит себе под нос.

- Оdkąd muzeum powstało z Auschwitz, przybywało do nas coraz więcej drani (с тех пор, как из Аушвица сделали музей, к нам приезжает все больше ублюдков), – мужчина сплевывает куда-то под стол и отворачивается, возвращая свое внимание газете, – wiedzą tylko, jak się bawić i udają, że im zależy (только и знают как развлекаться и делать вид, что им не все равно).

- Аle pieniądze to pieniądze, prawda? (но деньги есть деньги, верно?) – ухмыляется Эрик.

Мужчина машет ему рукой, не поднимая лица, но Санни все равно слышит спрятанный за шелестом страниц смешок. Эрик тянет ее к ветхой поскрипывающей лестнице, и Санни кривится, постукивая по дереву каблуком. Ей нестерпимо хочется уйти как можно дальше, желательно за ближайшую границу, но горячая рука Эрика плотно сжимает ее ладонь, и Санни выдыхает, заталкивая переполненное видениями недовольство как можно глубже. Под веками снова расцветает прошлое, и Санни цепляется за Эрика крепче, переплетает свои мысли с его и делает вид, что с ними обоими все в порядке.

Санни резко останавливается посреди улицы, ведет носом, будто принюхивается, крепче сжимает ладонь и разворачивается в сторону темного, наполненного тихими звуками переулка. Хоть время и едва перевалило за полдень, из-за близости домов и пасмурной погоды в переулке не видно почти ничего, кроме бесформенного мусора. Санни долго вглядывается и уже почти следует за фыркающим себе под нос Эриком, однако внимание ее привлекает торчащая из-за черного мешка вихрастая макушка. Санни поначалу принимает ее за собаку, но прозвучавшие следом слова заставляют ее рвануть в переулок.

- Bądź cierpliwy, Szczepan (потерпи, Степан), – детский голос кажется Санни по-взрослому уставшим, – znajdę jedzenie (я найду еды). Аle nie pójdziemy do domu, dobrze? (но домой мы не пойдем, хорошо?)

Ему отвечает еще более детский голос, хнычет недовольно, и у Санни едва не останавливается сердце, когда она сквозь полумрак подворотни различает двоих ребятишек, одному из которых, судя по виду, едва ли исполнился год. Мальчик постарше смотрит на нее настороженно, задвигает младшего себе за спину и склоняет голову набок. Санни осторожно поднимает руки и присаживается перед ними на корточки, а старший ребенок неожиданно вскрикивает и буквально впихивает ей в руки младшего.