Ты знаешь, что хочешь этого

В итоге, говорила себе Джессика, она легко отделалась. В конце концов, единственным вредом, который принес ей Чарли, была крошечная царапина на задней стенке горла, которую она то ли придумала, то ли нет. По сравнению с тем, что случилось с Полли, – по сравнению с бесконечным числом дурного, что случалось во вселенной, – ее соприкосновение со злом было лишь крошечной искоркой, почти неразличимой на фоне водоворота созвездий, состоящих из более ярких звезд.

И все же, даже выйдя замуж и заведя своих детей, даже уехав из Калифорнии, Джессика с трудом засыпала, пока не минует полночь. Пока ее дочки-близнецы мирно спали в комнате, примыкавшей к ее спальне, она стояла у окна, глядя в огромную, страшную, испещренную светом ночь, и ловила себя на том, что гадает, там ли по-прежнему Чарли, ждет ли он ее в парке.

Сардинки

Марла в первый раз после Происшествия выбралась на вечернее вино с другими мамочками. Тилли играет снаружи с другими девочками, все беды, судя по всему, забыты, но Марла смакует обиду вместе с мерло. Она чувствует, как скребется внутри злость, заклинившая там, где сходятся половины грудной клетки.

– Мы так рады, что вы с Тилли сегодня выбрались, – говорит Кэрол, обнимая винный бокал в потеках обеими ладонями.

Ногти у нее короткие и квадратные, срезаны почти до мяса.

– Я по вам скучала, ребята, – говорит Марла. – Правда.

– Конечно, конечно, – отзывается Бэбс, глаза у нее красные и влажные. – Но мы все понимаем, тебе нужен был перерыв.

На мгновение повисает тишина, в которой они все скорбно признают серьезность Происшествия.

– Господи, эти мелкие потаскухи! – наконец восклицает Кизья. – Клянусь, если бы я не выпихнула из себя этот баскетбольный мяч, голову Митци, я бы ее прибила за то, что она сделала с Тилли.

Она машет бокалом в сторону Кэрол, у которой дочь приемная.

– Без обид.

– Суть в том, что нам очень жаль, – говорит Бэбс, промокая глаза широким льняным рукавом. – Мне кошмары снились. Всем нам.

– Вы такие милые, – отвечает Марла.

Ее тоже преследует повторяющийся сон: Тилли посреди желтого поля, кружится, всхлипывает и тянет себя за волосы. Самой Марлы во сне нет; она – только камера, которая отъезжает, чтобы охватить огромное пустое пространство: поле, местность, континент, планету, где ничего нет, кроме Тилли, – одной, одной, одной.

– Как ты справляешься, лапа? – спрашивает Кэрол.

Хороший вопрос, и ответ на него – не очень. В хаосе, сразу после Происшествия, когда уговоры, увещевания, крик и тряска так и не смогли вывести Тилли из припадка плача, Кэрол – пацифистка, с рецептом на медицинскую марихуану, Мать-Сыра-Земля Кэрол – ударила Тилли по лицу. Удар сбил с носа Тилли очки, и Марла, которая в жизни не била дочь, даже не думала о таком, зажала рот рукой, чтобы подавить смешок. Некоторые неприятные аспекты родительства невозможно предвидеть, пока не воткнешься в них. То, что, когда кто-то в определенных обстоятельствах бьет твою дочь, ты отвечаешь нервным смехом, стало новым и нежеланным пунктом в этом списке.

– Тилли, кажется, в норме, а это все, что имеет значение, – говорит Марла, понимая, что смотрела в пустоту. – Если она может это пережить, значит, и я должна. Понимаете?

– Дети выносливые, – говорит Бэбс, и все кивают.

Черта с два, думает Марла. Может, есть и выносливые. Но все ли? Тилли, например? Выносливость – способность отмахиваться от боли – это то, до чего Марла сама только-только доросла, рывками и не вполне. Мелкие беды собственного детства помнятся ей яснее прочего, даже сейчас.

– Похоже, она оказалась из крепких орешков, твоя Матильда, – говорит Кизья. – Митци сказала, они начали играть в какую-то игру в автобусе?

Марла уступает соблазну, с которым боролась последние десять минут, и выглядывает в окно, туда, где собрались девочки. Они сидят на солнце, прижавшись друг к другу, пастельная мешанина бандан в горошек, носков с оборочками и ярких волос.

– Не думаю, что они играют в нее в автобусе, – отвечает Марла. – Только собираются, нет? Или говорят о ней? Я не знаю подробностей. Тилли это подхватила от отца.

– Тебя послушать, это вроде ЗППП! – говорит Бэбс, и, когда до всех доходит нехороший смысл этой шутки, на лужайке начинается движение.

– Вот, – говорит Марла, – по-моему, они начали.

Она подходит к окну, оставив брякнувший бокал в пустой раковине. Уже шестой час, и вечерний воздух стал медовым, золотым и неспешным. Девочки встают со свежестриженной лужайки, отряхивая с коленей и ладоней травинки.

– Прости, если я кажусь тебе туповатой, Тилл-Билл, – говорит Марла, – но, может быть, ты объяснишь как-то по-другому? Что ты хочешь сказать этим «как прятки, только наоборот»?

В зеркало заднего вида Марла видит, как Тилли с мукой выгибает конечности, словно лягушка, которую заставляют плясать электричеством.

– Я не знаю, как еще сказать! Это как прятки! Только наоборот! Понимаешь?

Марла стискивает зубы и считает до пяти.

– Нет, не понимаю, малыш. То есть никто не прячется? Или их не надо искать?

– Пожалуйста, не заставляй меня объяснять, пожа-а-а-алуйста! – Тилли в буквальном смысле рвет на себе волосы: заплела две толстых пряди вокруг пальцев и яростно дергает их в стороны, так что они встают вокруг головы, как крылья. Трихотилломания, сказал их врач про эту привычку. Марле велено не поднимать шум, лучше мягко перенаправлять внимание.

– Ладно, – говорит она. – У тебя в следующем месяце день рожденья! Здорово, правда?

– Я хочу отмечать у папы, – говорит Тилли.

Она принимается выстукивать дробь по сиденью Марлы.

– Посмотрим, что можно сделать, детка, – говорит Марла, вдавливая педаль газа в пол и несясь сквозь желтый воздух.

У Тилли есть секрет.

Марла про себя перечисляет доказательства: этот тусклый нехороший блеск в ее грязновато-карих глазах. Неустойчивый смех. То, как она переходит от словесного поноса к упрямому молчанию, как только Марла спрашивает ее о некоей игре.

Марла не единственная, у кого появились подозрения: все мамочки едины в неприязни к тому, как стали вести себя их дочки. Игра связала девочек тугой сетью постоянных эсэмэсок, записок и сообщений. «О чем там можно столько болтать?» – спрашивает Бэбс у Марлы по телефону. Вопрос кажется глупым, потому что, по опыту Марлы, десятилетние девчонки могут бесконечно болтать о чем угодно. Но Марла тоже с трудом понимает, что за лихорадку породила эта игра.

Коллективное расследование, проведенное мамочками, выявило название игры, «сардинки», и примерные правила, которые, насколько они могут судить, вполне безобидны. И все же то, как ведет себя Тилли, больше всего напоминает Марле ту неделю, когда ее дочь выяснила, что случится, если напечатать «сиськи» в браузере домашнего компьютера, – то, с каким желанием она после школы бежала к компу, как отвечала звенящим сладким голосом: «Да так, ничего!» – всякий раз, как Марла спрашивала, что она там делает.

Марла предпочла бы винить других девчонок – злобные, стайные мелкие зверушки, вот они кто, – но похоже, что верховодит в этом Тилли. И это тоже странно, потому что Тилли всегда была немножко в стороне, ее или принимали, или не принимали в игру. Все остальные мамочки слишком вежливы, чтобы об этом говорить, но то, что благодаря игре Тилли поднялась со дна социальной иерархии, во многом и объясняет нехороший душок вокруг нее. Это противоестественно, смутно думает Марла как-то вечером, перед тем как заснуть.

Происходит что-то противоестественное.

Отец Тилли соглашается провести праздник у себя, то есть это значит, что он соглашается, чтобы все было у него дома, если Марла все организует и осуществит. Он не согласился на просьбу Марлы и не скажет своей девушке, которая живет там же, чтобы она освободила на день дом, поэтому, чтобы исполнить пожелания именинницы, Марле придется четыре часа провести, устраивая праздник, рядом с двадцатитрехлетней девицей, которую она как-то застукала, когда она трахалась с ее мужем на диване в гостиной.