Страница 7 из 20
На третий день голод стал сильно мучить нас. Я сознавал, что скоро мы совсем ослабеем, если ничего не съедим. Полный отчаяния, я при помощи Жака повалил одну маленькую пальму. Мы вырезали сердцевину из ее верхушки и принялись с жадностью уничтожать ее. Она была нежна и вкусом походила на сельдерей. Но наши желудки не в состоянии были переварить эту пищу, и нас тотчас же стошнило.
На третью ночь мы уснули, устроившись опять под пальмовыми листьями. Проснувшись, я увидел, что наши ранки на ногах и теле загноились. Началось воспаление. На нашей коже, сделавшейся чувствительной от постоянной сырости, лопались нарывы. Наши ноги представляли собою сплошную массу гноящихся ран.
Мы напрягли последние силы и медленно пошли вперед. Все чаще и чаще мы отдыхали. Вдруг Жак увидел на одном из суков дерева индюка. Он находился не выше трех метров от земли и, видимо, был не совсем здоров. Жак собрал свои последние силы и бросил в него махете. Мы подняли птицу мертвой.
— Что же мы будем с ней делать? Ведь у нас нет никаких средств развести огонь в этом промокшем лесу, — сказал я.
— А мы попробуем выпить из этой птицы кровь, — ответил Жак, и с этими словами он прильнул губами к теплому еще телу птицы.
Но, увы! Не прошло и минуты, как Жака стошнило. При виде этого я бросил пить кровь и принялся грызть ноги убитой птицы. Но моя попытка не удалась.
Мы оставили индюка и двинулись дальше. Наши голоса звучали глухо, будто кто-то другой говорил за нас. Тучи москитов кружились над нами, но мы уже не обращали на них никакого внимания. Смерть висела над нами, настроение было подавленное, и даже энергия Жака, казалось, иссякла. В этот день мы отдыхали через каждый час. К вечеру мы совсем ослабели и с большим трудом приготовили себе постель из листьев. Всю ночь шел дождь. Он шел гораздо сильнее, чем раньше.
На пятое утро мы проснулись среди огромной лужи. Мы поднялись и шатаясь поплелись дальше.
Около полудня мы наткнулись на бамбуковое заграждение. Оно было перевито колючими растениями. Я уже не мог идти дальше за Жаком. Мои колени подогнулись, и я опустился на землю.
Я хотел сказать Жаку, чтобы он заглянул по ту сторону заграждения и сообщил мне, что там находится. Но язык не слушался меня.
— Сначала заснуть… — глухо промолвил я и потерял сознание.
Меня привел в себя сильный толчок ногой. Я открыл глаза и увидел Жака. Он стоял около меня и кричал хриплым голосом:
— Вставайте же, наконец! Я нашел дорогу.
Народ-невидимка
Лучше бы этот вестник не находился дома, когда мы там появимся, — сказал Жак, указывая на след исполинской ноги.
Известие, которое он принес, когда я лежал в полубессознательном состоянии, произвело магическое действие на мои ноги. Они опять подчинились моей воле. Я в миг поднялся, и мы перелезли через отверстие в изгороди, которое сделал Жак. Мы очутились на замечательной дороге. Она представляла чисто вырезанный в лесу туннель, шириною в 5 метров. Она была сделана теми неизвестными, скрывающимися людьми, которых мы так давно искали. Дорога была проложена с такой большой тщательностью и в таком большом масштабе, каких я не встречал ни раньше, ни позже. Ее назначения я не мог себе уяснить. Улица была единственной в своем роде, не только по ширине, но и по длине, достигавшей 1 1/2 километра. Она была пряма, как натянутая струна. По-видимому, здесь было подготовлено место для большого поля.
Вид этой дороги вселил в нас новую жизнь. Мы потащились вперед, готовые пройти хоть сотню километров. Что-нибудь должно же быть в конце этого нового пути.
— Смотрите, это следы человеческих ног! — сказал Жак и нагнулся к земле.
На дороге виднелось множество свежих следов от мужских, женских и детских ног. Среди них выделялись следы огромных размеров.
— Как вы думаете, Жак! Надо ли нам идти за этой толпой людей? Глядите, большая часть следов ведет от реки.
— Ах, вы еще спрашиваете! — ответил Жак. — Ведь все равно, куда бы мы ни направились, мы будем везде во власти индейцев. — Мы повернули направо и замаршировали так быстро, как могли, думая лишь об убежище и пище.
Пройдя 500 метров, мы увидали перед собой прелестный уголок, засаженный бананами, юкой, ямсом, сладким картофелем, о чем мы так исстрадались. Плантация занимала около 1 1/2 гектара. В одном конце ее стоял домик. Мы добрались до него, пройдя через поле, представлявшее собою сплошной лес из культурных растений. В 10 метрах от домика мы остановились, не зная, что нас ожидает дальше — спасение или окончательная гибель?
Мы стояли под проливным дождем и дрожали от холода.
— Неужели мы можем сейчас вызвать в ком-нибудь страх? — сказал Жак. — У нас такой жалкий вид. Не лучше ли будет, если мы просто войдем в домик? Ведь мы не причиним им никакого вреда. Мы только поищем какой-нибудь пищи.
— Нет, Жак! — ответил я. — Не делайте этого. — Лучше давайте бросимся на дом с громким рычанием. Только тогда мы можем рассчитывать на что-нибудь хорошее.
— Ах, нет! — упорствовал Жак. — Где нам? Надо проникнуть в дом и уже оттуда защищаться.
Мнение Жака взяло верх. Я подошел к дому и раздвинул пальмовые листья, закрывавшие вход вместо двери. Я вошел и очутился в темноте. Жак, оставшийся со своим махете снаружи, быстро пробил в стене дыру и впустил свет.
Дом оказался пуст. Он состоял из одной комнаты, в 12 метров длиною и около 6 метров шириною. Первое, что мы увидали, был маис. Початки его, связанные попарно, висели у потолка на стропилах. Рядом находились бананы различной степени зрелости. Они лежали в коробках вместе с дикими фруктами.
Мы почувствовали себя в безопасности и принялись разводить огонь. После пятидневной голодовки нам нельзя было есть свежие овощи. Нам нужна была горячая вареная пища. Пока Жак добывал огонь, я наступил на место, где был очаг, и ожег себе ногу.
— Стойте, Жак! Стойте! — закричал я. — Здесь есть несколько тлеющих угольков.
Индеец на охоте. Выдувает стрелу через тростниковую трубку.
Скоро мы раздули их в пламя. Для безопасности мы перетащили камни на середину хижины и развели большой огонь. Мы стали жарить маис и варить бананы и кассаву, и чувствовали, как благодетельная теплота согревает нас. Как чудесно все это выглядело. И как много это значило для нас.
Жак и я с любопытством оглядывали хижину. Крыша была полна воткнутых копий, прекрасно сделанных из дерева и украшенных перьями тукана. Рядом с кучей круглых горшков лежали каменные топоры с деревянными ручками. В углу лежали принадлежности для добывания огня. На поперечных балках находились грубо сделанные тростниковые трубки для выдувания стрел. В одном из горшков осталось небольшое количество массаты.
Дюжина камней для разведения огня была расставлена кругом вдоль стен. Над каждым из них с крыши спускалась подставка из маленьких палочек. Чашки из разрезанных пополам тыкв лежали там и сям. Из мебели совершенно ничего не было. Не было также никаких инструментов для прядения и ткачества, и никаких подстилок на голом глиняном полу. Казалось, что обитатели только что покинули дом.
После некоторого размышления мы пришли к заключению, что обитатели покинули дом не более как за 48 часов до нашего прихода, так как дольше угольки не могли бы тлеть. Несомненно, что они слышали наши выстрелы, когда мы охотились на Иазуни, и не зная, чего можно ожидать от белых людей, ушли при нашем приближении.
— Вернутся ли они, Жак? — спросил я.
— Вероятно, они вернутся через некоторое время, чтобы посмотреть, что стало с их родным местом, — ответил Жак.
Ни я, ни Жак совершенно не знали характера и привычек дикарей. Мы приняли меры предосторожности на случай появления законных владельцев жилища. Я устроил себе постель на высоте двух метров из копий, положив их на балки. Жак лег у огня с махете и копьем в руках. Чтобы не порезаться об острые края копий, я накрыл их пальмовыми листьями.