Страница 50 из 89
2) Гиероним
Пишут, что старик Гиерон II, после того как умер его сын Гелон, хотел восстановить в Сиракузах демократическое правление, так как не желал передавать власть малолетнему внуку. Однако этому намерению изо всех сил воспротивились его дочери Демарата и Гераклия, рассчитывавшие, что мальчик Гиероним будет только называться царем, а всеми делами станут заправлять их мужья Адранодор и Зоип, которые станут главными опекунами. Нелегко было старику на девяностом году жизни, день и ночь осаждаемому женскими ласками, сохранить мысли свободными и думать не о семье, а о государстве. Гиерон уступил уговорам дочерей. Однако он оставил мальчику пятнадцать опекунов и, умирая, просил их хранить верность римскому народу, нерушимо им пятьдесят лет соблюдаемую, а мальчика вести по следам деда и наставлять в правилах, в которых он был воспитан. Опекуны обнародовали это завещание и вывели к собравшемуся народу мальчика – ему было уже лет пятнадцать. Среди народа расставили несколько человек, которые криками одобрили бы завещание. Но вскоре после того, как Гиероним в 215 г. до Р.Х. был провозглашен царем, Адранодор удалил остальных опекунов, утверждая, что Гиероним уже юноша и способен править самостоятельно. Он и сам на словах сложил с себя опекунские обязанности, хотя на деле продолжал ими пользоваться.
Между тем, сохранить благосклонность сограждан было бы нелегко даже хорошему, разумному приемнику Гиерона. Гиероним же вовсе был лишен этих достоинств. Прежде всего он постарался своим роскошным видом показать, какова пропасть между ним и народом. Сиракузяне, за многие годы привыкшие к тому, что ни Гиерон, ни его сын Гелон не отличались от прочих граждан одеждой или какой-то особой приметой, увидели Гиеронима в пурпурной мантии с диадемой на голове выезжавшего из дворца как тиран Дионисий четверней белых коней в сопровождении вооруженной свиты. Этой горделивой пышности соответствовало пренебрежение Гиеронима ко всем остальным согражданам, его высокомерные замашки и оскорбительные речи. Доступ к царю был теперь очень затруднен, и не только для чужих, но даже для опекунов. Новые прихоти царя, а также его бесчеловечная жестокость внушали такой ужас, что некоторые опекуны добровольной смертью или бегством избавили себя от страха пыток.
В тоже время Андранодор и Зоип повели дело так, что сразу началась подготовка к отпадению от Рима. С Ганнибалом, который воевал в это время в Италии, был заключен союз. Договорились, что после изгнания римлян из Сицилии, река Гимера будет границей между карфагенскими и сиракузскими владениями. После этого Гиероним во главе 15 тысячного войска отправился осаждать Леонтины, где находился римский гарнизон. Но как раз в это время в войске против него созрел заговор. Заговорщики заняли в Леонтинах свободный дом, над узкой улицей, по которой царь обычно спускался к форуму. Один из них задержал царскую свиту, а другие в это время нанесли Гиерониму несколько ран, от которых он вскоре умер (214 г. до Р.Х.). (Ливий:24;4–7).
4. Рим и Карфаген после Первой Пунической войны
1) Мятеж наемников и восстание ливийцев в Африке
В ходе многолетней и изнурительной Первой Пунической войны карфагеняне понесли огромные расходы. Они нуждались в деньгах и надеялись, что им удастся склонить наемников к добровольному отказу от части причитающегося им жалованья. В ожидании соглашения власти, вместо того чтобы рассчитываться с солдатами постепенно и отправлять их небольшими партиями по домам, задерживали всех прибывающих воинов в городке Сикка. Проводя здесь время в праздности и кутежах, наемники начали рассчитывать невыданные им остатки жалования. Насчитав сумму, которая во много раз превосходила действительно им следовавшую, они заявили, что ее-то и нужно потребовать с карфагенян.
Наконец в Сикку прибыл Ганнон, начальник карфагенской Ливии. Он не только не удовлетворил ожиданий наемников, но, ссылаясь на стесненное положение государства, попытался склонить воинов к отказу от некоторой доли причитающегося им жалованья. Это не замедлило вызвать споры и волнения
Не придя к соглашению с Ганноном и питая недоверие к начальникам отдельных частей, наемные войска в гневе на карфагенян направились к их городу и в числе двадцати тысяч с лишним расположились лагерем у Тунета (Туниса) стадиях в ста двадцати от Карфагена.
Стараясь угомонить недовольных, власти отправили из города обильные запасы продовольствия и других припасов, которые продавались по той цене, какую назначали мятежники. Кроме того карфагеняне посылали к ним одного сенатора за другим с обещанием исполнить по мере возможности все требования. Однако наемные войска каждый день измышляли что-нибудь новое, становились все наглее, потому что видели в карфагенянах тревогу и упадок духа.
Среди недовольный вскоре выдвинулся кампанец по имени Спендий, бывший раб, перебежавший от римлян к карфагенянам, человек необычайной силы и отваги. Заодно с ним действовал ливиец Мафос. Обратившись к ливийцам (к ним принадлежала большая часть наемников), он доказывал, что с получением всеми другими народами жалованья и с удалением их на родину, карфагеняне на них одних обратят свой гнев и пожелают подвергнуть их тяжкой каре. Ливийцы сочли эту угрозу реальной и выбрали Мафоса и Спендия своими вождями. И так как карфагеняне, постепенно выплачивая жалование другим народам, по-прежнему не хотели рассчитываться с ливийцами, те взялись за оружие. Так началась война с наемниками, именуемая также ливийской.
Соумышленники Мафоса тотчас разослали послов в ливийские города с призывом к свободе и с просьбою действовать заодно с ними. Почти все ливийцы горячо откликнулись на этот призыв. Они охотно доставляли жизненные припасы и вспомогательные отряды. Мятежники разделили свои силы, причем одна часть приступила к осаде Утики, другая – Гиппона. Так карфагеняне, едва закончив одну тяжелую войну, оказались втянутыми в другом, причем гораздо более опасную. Если прежде им приходилось воевать за Сицилию, то теперь речь шла о самом существовании их государства.
Своим главнокомандующим карфагеняне избрали Ганнона. Он стянул оставшихся верными наемников, вооружил граждан, стал упражнять городскую конницу и оснащать уцелевшие суда. Между тем под знамена Мафоса собралось до 70 тысяч мятежников. Они устроили возле Тунета укрепленный лагерь и отрезали карфагенян от всей остальной Ливии. В схватках с ними карфагеняне постоянно терпели неудачи. Вскоре обнаружилось, что Ганнон, человек энергичный и способный, когда занимался снаряжением и подготовкой войска, на поле боя ведет себя нерешительно и не умеет пользоваться благоприятными моментами. Тогда карфагеняне лишили его командования и в 238 г. до Р.Х. облекли верховной властью героя Первой пунической войны Гамилькара Барку. Под его начало перешло, хоть и небольшое, но хорошо снаряженное и подготовленное войско (всего у него было около 10 тысяч солдат и 70 слонов). Гамилькар также сумел привлечь на сторону карфагенян знатного и энергичного нумидийского вождя Нараву, который привел с собой более 2 тысяч нумидийских всадников.
Когда произошло сражение с мятежниками, победителем остался Гамилькар, потому что и слоны его прекрасно сражались, и Нарава был на высоте. Из числа ливийцев пало около 10 тысяч, а в плен было взят около 4 тысяч человек. После этой победы Гамилкар дозволил тем из пленников, которые этого желали, поступить к нему на службу и вооружил их доспехами убитых неприятелей.
Однако в то же самое время восстали наемники в Сардинии. Все карфагеняне на острове были перебиты. Это была тяжелая утрата для Карфагена. Еще большим ударом стала внезапная измена жителей Утики и Гиппона. Перебив вспомогательные гарнизоны карфагенян, они соединились с мятежными ливийцами. Мафос и Спендий приступили к осаде самого Карфагена.
Впрочем, все эти неудачи не поколебали твердости Гамилькара Барки. С помощью нумидийцев Наравады, он сумел перекрыть подвоз продовольствия в лагерь мятежников, так что они сами оказались в положении осажденных. Этими действиями он в конце концов принудил их снять осаду. Но и укрывшись в своем лагере, мятежники не обрели покоя. Гамилькар продолжал теснить их со всех сторон, окружил рвом и валом и довел до такого голода, что люди стали поедать друг друга.