Страница 4 из 7
– Что бы со мной ни случилось – берегите себя.
Дедушка подошёл к отцу, тихо произнес:
– Вот и до нас добрались, сынок.
Дверь распахнулась, вошли двое солдат и офицер. Он расстегнул висящую через плечо сумку, достал из неё лист бумаги, громко произнёс:
– Я – уполномоченный НКВД! Сообщаю, что вы гражданин Стаховский арестованы, как враг советской власти и будете отправлены в лагерь для военнопленных польской армии, воевавших против нашего народа. Вы тоже, – он резко развернулся к матери и Ядвиге, – отправитесь в лагерь, как члены семьи врага народа.
Затем толкнул сапогом дверь в нашу с Антоном комнату.
– Вижу, не все дома. Ну да ничего, подберём позже. Как видишь, никуда твоим сыновьям от нас не скрыться, – зловеще ухмыляясь, добавил, – Роману Стаховскому тоже, до него уже подошла очередь. Дедушка при этих словах вздрогнул и опустился на лавку у стены.
Задержав взгляд на мне, сказал дедушке:
– Заберёте мальца к себе. Потом о нём позаботится Советская власть.
Его бесцветные близко посаженные глаза выражали злобу и торжество. Из-под козырька синей фуражки выглядывал низкий лоб и рыжие кустистые брови. Он подошёл к сундуку и рывком поднял крышку. Заглянув во внутрь, стал выбрасывать на пол всё, что было в сундуке, намеренно становясь сапогами на чистое бельё, одежду. Неожиданно лицо его злорадно исказилось. В руке оказалась конфедератка.
– Пан застемповый надеялся, что ещё пригодится, – злобно произнёс уполномоченный. А ведь действительно пригодилась. Ты её сейчас оденешь и в путь-дорогу! Это будет твоя последняя польская дорога в твоё светлое будущее!
Солдаты стояли у двери ведущей в сени, прислонив винтовки к стене, наблюдая за действиями своего начальника.
– Фролов! Выйди во двор, осмотри гумно, сараи. Проверь там всё, – приказал уполномоченный одному из солдат. Солдат, что поменьше ростом, взяв винтовку вышел. Со двора послышались рычания и громкий лай Волчка.
– Еременко! Выйди и успокой пса, – приказал уполномоченный другому солдату, добавил в спину:
– Успокой навсегда! И смотри, чтоб никто из соседей не подходили к дому.
Через минуту во дворе раздался выстрел и жалобный визг Волчка. Потом наступила тишина.
– Собака тоже оказалась «врагом народа, – взглянув с презрением на уполномоченного сказала Ядвига
– Отпустите жену и дочку. Меня можете забрать и делать со мной всё, что вам приказали, – сказал отец, застегивая верхнюю пуговицу на своей полотняной сорочке.
– Умный, значит. Знаешь даже что нам приказано, – уполномоченный достал из кармана галифе портсигар, вынул папиросу. Прикурив от зажигалки, подошёл вплотную к отцу. Выпустив изо рта дым прямо ему в лицо, произнес ехидно:
– В восемнадцатом во Львов въехал польским уланом, а теперь сельским хозяйством решил заняться – землю пахать, думал затеряешься, – он зловеще повысил голос, – а брата решил отправить на Донбасс, чтобы он среди шахтеров затерялся, не получилось! До него тоже очередь дошла, – самодовольно ухмыляясь добавил:
– От НКВД никто и нигде не спрячется! Мы всегда и везде находим наших врагов!
Отец спокойно ответил:
– Прежде, чем стать уланом польской армии, куда меня мобилизовали принудительно как и других поляков, я учил грамоте сельских детей – украинцев, русских. А что касается пахать землю, граф Толстой тоже любил пахать землю. Своим плугом и конечно свою землю.
– Да, учил польских детей как убивать советских граждан! А как убивал красноармейцев Тухачевского под Варшавой, помнишь?
– Тухачевский шёл со своей дивизией, чтобы захватить Варшаву и Польшу, чтобы превратить поляков в рабов, как вы превратили свой народ. Но поляки вам не позволили и никогда не позволят, – сказал отец твёрдым голосом.
– А брат мой уехал на Донбасс, чтобы заработать и семью прокормить.
Мать протянула руки к уполномоченному:
– Не берите грех на душу, вы ещё так молоды и у вас будут свои дети! Зачем вам людские проклятья!
Ядвига обняла мать.
– Мамо, перестаньте! Они были прокляты, когда расстреляли своего царя Божьего помазанника и всю его семью! Они загубили миллионы своих сограждан! Неужели Вы думаете, мамо, что для них что-то значит человеческая жизнь!
Ядвига произнесла эти слова громко, стоя напротив уполномоченного, гордо вскинув голову, глядя ему прямо в глаза.
От неожиданности уполномоченный отступил на два шага и потянулся к кабуре за наганом.
– Я вас не боюсь! Можете меня расстрелять прямо здесь, не обязательно куда-то увозить, – сказала Ядвига.
Вбежала тётя Кристина. Она передала дедушке лист бумаги. Ей стало плохо. Она опустилась на пол и громко зарыдала. Дедушка подошёл к уполномоченному, протянул ему листок:
– Вот, возьмите. Это грамота от советской власти, мы не враги вам.
Уполномоченный пренебрежительно двумя пальцами взял листок, равнодушно прочитал его и проговорил:
– Ну что ж, Станислав Стаховский, не зря люди говорят, что вы делаете колёса для телег без единого гвоздя. Советская власть благодарит вас за это. Вы должны оправдать её доверие и делать как можно больше колёс. Они сейчас очень нужны нашим колхозам.
Уполномоченный вынул портсигар из кармана галифе. Достал папиросу и подойдя вплотную к отцу ехидно произнёс:
– А когда в колёсах необходимость отпадёт, твой отец присоединится к тебе, если конечно ты его дождёшься.
Тоном приказа скомандовал:
– А сейчас во двор к машине!
Возле машины наготове стояли солдаты.
– Чего рты разинули! Быстро загружайте!
На улице уже собрались соседи. Женщины плакали прижимая к себе детей…
– Вот и наступила жестокая тишина, – тихо произнёс дедушка, когда мы все вернулись в дом после того, как крытая машина скрылась в конце дороги, ведущей в сторону Черно́быля.
– Будь они прокляты! Пусть покарает их небесная сила!
Тётя Кристина кричала так громко, что стоявшие на улице возле своих домов люди повторяли её слова:
Будут прокляты!
Будут прокляты!
Будут прокляты!
– Так и будет, – тихо сказал дедушка…
Всю жизнь я храню в своей памяти мельчайшие подробности того дня, хотя глаза мои застилали слёзы и я видел всё происходящее словно в тумане, наполненном страхом и отчаянием.
Пройдёт время и моя сестра Ядвига дополнит мою память своим рассказом о том, как она осталась жива и что стало с нашими отцом и матерью.
Война
Мы все: дедушка, Кристина и я сидим в погребе, тесно прижавшись друг к другу. Я у тёти Кристины на руках, слышу, как стучит её сердце. Сверху на головы нам сыпется песок, слышны взрывы.
Наверху война…
Когда над селом пролетают самолёты, в большой комнате трясётся большой шкаф, в буфете звенят тарелки. И всё же по улице ходят люди, в небе светит солнце, летают птицы. Во дворах коровы, гуси, куры.
Жизнь идёт своим чередом.
Проходили дни, недели, месяцы. Красная армия отступала. Солдаты шли по улице, измождённые, хмурые.
За солдатами на машинах ехали военные в синих фуражках и синих галифе. Они спешно выскакивали из машин, заглядывали во все дворы. Забирали мешки с мукой, картошку, капусту.
– Берем для нужд Красной армии, – сурово сказал военный в синей фуражке с портупеей через плечо вышедшим из дома дедушке и Кристине, – приказал:
– Открывайте сарай!
Солдаты выводили лошадь к стоящей во дворе телеге.
– Вы отходите, немцы придут! Кто же нас защищать будет!
И как же мы без лошади? – пыталась уговорить военного Кристина.
– Немцы вас не тронут, а мы скоро вернёмся, – с явной угрозой закричал:
– Вам понятно, гражданка? Идите в дом и не высовывайтесь, пока мы не закончим.
Закончили они быстро. Забрали из сарая всё что увидели. Свинью и поросят забили прямо в сарае. Уложив всё на телегу, уехали оставив дворы сельчан опустошёнными. Как оказалось на целых три года…