Страница 17 из 23
56. Иллюстрация Шарля Эйзена к сказке Жана де Лафонтена «Дьявол с Острова папефигов», 1762 г.
Литературный отголосок древних верований. В одной из своих сказок Жан де Лафонтен (1621–1695) пересказал историю, которую вычитал в «Четвертой книге героических деяний и речений доблестного Пантагрюэля» (1552 г.) Франсуа Рабле. У Лафонтена находчивая Перетта прогоняет юного и неопытного дьяволенка, вздернув перед ним юбку. Все началось с того, что бес, повздорив с крестьянином Флипо за одно поле, вызвал его на поединок – кто кого исцарапает, тому и владеть землей. Чтобы вызволить Флипо из беды, Перетта, выставив напоказ свою вульву, стала причитать, что это страшная рана, которую ей нанес Флипо. Услышав это, бес в ужасе бросился наутек и больше о схватке с крестьянином не помышлял.
57. Значок, найденный в Ньивланде (Нидерланды), 1375–1424 гг. Langbroek. Collectie Familie Van Beuningen. № 1845
Крылатый фаллос со всадницей.
Фривольные сценки с фаллосами и вульвами явно должны были вызывать усмешку. Но велик шанс на то, что смехом дело не ограничивалось, и их тоже носили как амулеты. Органы, дающие жизнь, приносили удачу и прогоняли опасность, болезнь и смерть.
Хотя к многочисленным «эксгибиционистским» образам трудно подобрать один ключ, ясно, что в Средние века, несмотря на церковную проповедь аскетизма, усмирения плоти и воздержания, фаллосы или вульвы ассоциировались не только с греховными радостями секса, но и с продолжением рода, жизненной силой, плодородием и процветанием. Они не только возбуждали желание, но и смешили, а смех, игра, бурлескные образы перевернутого мира, несмотря на недовольство ригористов, долго находили место на стенах храмов.
Лишь в XV в. отношение к подобным образам среди церковных интеллектуалов, проповедников и иерархов стало явно меняться. В начале столетия канцлер Парижского университета Жан Жерсон обрушился с критикой на распутные изображения, которые на праздники продавали в церквях – речь, видимо, как раз шла о значках с фривольными сюжетами. Более того, источником искушения, на его взгляд, могли стать и самые святые образы. Он предостерег мужчин от чрезмерного внимания к изображениям нагих мучениц, а женщин – от дурных мыслей при рассматривании нагого Христа и его набедренной повязки.
58. Значок, найденный недалеко от Амстердама (Нидерланды), 1375–1424 гг. Langbroek. Collectie Familie Van Beuningen. № 1324
Вульва в паломнической одежде.
Через несколько десятков лет о той же опасности напомнил архиепископ Флоренции Антонин Пьероцци. По его словам, живопись может соблазнять людей догматически ложными образами (такими как монструозные Троицы в облике человека с тремя лицами или изображения, где Дева Мария учит младенца Иисуса читать, словно бы он не обладал всей полнотой мудрости), профанными сюжетами, которые неуместны в декоре церквей (как сцены, где собаки или обезьяны гоняются за зайцами), а также греховной наготой, которую следовало бы прикрыть.
59. Значок, найденный в Брюгге (Бельгия), 1375–1450 гг. Langbroek. Collectie Familie Van Beuningen. № 652
Эротическая процессия.
К XV в. и в Италии, с ее увлечением античным искусством, и на Севере Европы изображения обнаженных тел – в т. ч. и страдающих тел святых – стали как никогда натуралистичны, а порой и сексуально провокативны. Потому в Церкви стали все чаще звучать голоса, обличавшие потенциально сомнительную наготу (Дева Мария с обнаженной грудью; атлетически сложенный св. Себастьян, при виде которого прихожанки краснеют) или неуместную для фигур святых суетность (мученицы, разодетые в пух и прах, словно куртизанки).
На пороге Нового времени обнаженное тело и тем более изображение половых органов все чаще начинают ассоциироваться не со стихией жизни, продолжением рода и плодородием земли, а исключительно с греховной чувственностью.
60 a, b. Маастрихтский Часослов. Льеж (Бельгия), первая четверть XIV в. London. British Library. Ms. Stowe 17. Fol. 156r, 162r
Дракон и дева
Сверху св. Маргарита Антиохийская, которую, по преданию, в темнице поглотил дьявол, явившийся ей в виде дракона, выбирается из его утробы с помощью крестного знамения (здесь его символизирует крест в ее руках). Снизу стоит аббатиса-«кентавр», у которой нижняя половина тела звериная. Сражение человека со зверем или его сращение с ним – одна из главных метафор, позволявших продемонстрировать скрытое или вовсе невидимое – природу греха, зверя, скрывающегося в человеке. Но это не значит, что всякий средневековый гибрид задумывался как моральное наставление. Они не только страшны, но и смешны, а их противоестественные тела завораживают, как всякая невидаль или причуда природы.
Гибриды: От маргиналий к карикатуре
Один из главных персонажей маргиналий – это гибрид: рыцарь с телом дракона, человечек без туловища, но со второй головой на заду, акробат, вырастающий из растительного побега, и т. д. Складывая новых существ как в конструкторе из элементов человека, зверя, птицы, рыбы или растения, средневековые мастера в своей игре форм, само собой, не щадили и духовенство.
На полях многих рукописей появляются монахи с монахинями, епископы, а то и папы с телами зверей и рептилий (61–65). Часто фигуры клириков, словно бутоны, вырастают из стеблей, которые обрамляют текст, так что грань между персонажами и декором почти стирается. Чтобы гибрид «превратился» в клирика, его достаточно изобразить с тонзурой – выбритым на макушке кругом, водрузить ему на голову епископскую митру или вручить ему посох – один из символов аббатской или епископской власти.
Что же все эти образы значат? Хочется найти какой-то один ответ: что гибриды – это подручные дьявола, образы грешников и олицетворение сатанинского антипорядка, призванные устрашать и напоминать об аде; что это своего рода карикатуры, которые должны были высмеивать или забавлять; что это не пародия на духовенство, а персонажи-«амулеты», которые защищали рукопись и ее владельца от злых духов; что это просто декор, в котором вовсе не следует искать смысла, и т. д. Однако ни один из этих ключей не подходит ко всем замкам, и нужно заранее смириться с тем, что единой разгадки не будет. Смыслы, которые могли быть заключены в гибридах, столь же изменчивы и подвижны, как их тела.