Страница 10 из 23
Михаил Бахтин в своей знаменитой книге о Франсуа Рабле и народной культуре Средневековья и Возрождения (1965 г.) утверждал, что соседство священного и предельно мирского, духовного и вызывающе плотского отражало два важнейших аспекта средневекового сознания: благоговейную серьезность официальной веры и враждебный любой иерархии смех карнавала. Как на страницах рукописей, так и на городских площадях эти два мира – культура низов (к которой господа тоже были отчасти причастны) и культура господ (светской аристократии и князей церкви) – не просто встречались, а сталкивались. Перетолковывая на непристойно-телесный лад церковные символы или переворачивая с ног на голову любые иерархии, народная культура бросала вызов культуре элит.
20. Часослов. Пуатье (Франция), 1450–1460 гг. Частная коллекция
Однако важно помнить, что рукописи, украшенные маргиналиями – кем бы ни были мастера, которые их украшали, и откуда бы они ни черпали вдохновение, – создавались как раз для господ. Именно для них на страницах Псалтирей или Часословов акробаты выделывали свои фокусы, рыцари-обезьяны сражались на турнирах, а епископы со звериным телом раздавали благословения. Перевернутый мир маргиналий предназначался для взора тех, кто правил реальным миром и в нем никаких переворотов – разве что на несколько часов или дней праздника – допускать не планировал. Поля, на которых кувыркались обезьяны с молитвенниками или шествовали гибриды в епископских митрах, вряд ли стоит сравнивать с антиклерикальными плакатами. Скорее это была безопасная пародия для своих или насмешка одних господ (аристократов) над другими (клириками).
21 (II). Часослов. Париж (Франция), ок. 1410 г. Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. Ludwig IX 5. Fol. 104v
Над строками 50-го псалма («Господи! Отверзи уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою») изображено Распятие со скорбными Девой Марией и Иоанном Богословом, а на полях стоят три гибрида, в т. ч. епископ на птичьих лапах.
22. Часослов. Брюгге или Гент (Бельгия), ок. 1480–1490 гг. Baltimore. The Walters Art Museum. Ms. W. 438. Fol. 207r
В центре листа – Тайная вечеря, в ходе которой Христос учредил таинство евхаристии, а на полях среди цветов – осел в папской тиаре.
23. Рожер Фругарди (Рожер Салернский). Практика хирургии. Амьен (Франция), первая четверть XIV в. London. British Library. Ms. Sloane 1977. Fol. 7v
Снятие с креста и язвы на пенисе. Столь вызывающий (опять же – на современный взгляд) монтаж – не только удел маргиналий. Около 1180 г. ученики хирурга Рожера Фругарди на материале лекций, которые он читал в Парме, составили трактат «Практика хирургии». Одна из его рукописей, созданная больше века спустя, открывается своего рода визуальным оглавлением. На девяти разворотах размещено 144 прямоугольника – по 9 на страницу. В 6 из них хирург осматривает или оперирует пациента. Однако выше, над воспалениями, переломами или ранами, полученными в бою, изображено по 3 эпизода из истории спасения: от Благовещения, когда архангел Гавриил возвестил Марии о том, что она родит Спасителя, до Страшного суда, на котором всем из когда-либо живших людей будет вынесен приговор.
На этом листе женщины показывают хирургу язвы на груди, а мужчины – воспаления на пенисе или распухшую мошонку. Сверху слева Иосиф Аримафейский просит у Пилата отдать тело Христа, чтобы его похоронить, а справа – вместе с Никодимом снимает его с креста. До этого манускрипта столь контрастный монтаж хирургических практик и сакральных сюжетов в медицинской иллюстрации не встречался. Возможно, замысел состоял в том, что усилия хирурга, призванные исцелять тело, должны быть осенены изображениями небесного врачевания, чья цель – спасать души. Или в том, что сам Христос в таком случае предстает как целитель, Christus Medicus, исцеляющий духовные раны, оставленные у человека грехопадением его предков – Адама и Евы (см. тут). В любом случае, пенис с язвой и мертвый Христос с ранами на руках и ногах здесь без всяких проблем уживаются на одной странице.
В украшениях рукописей соседство священного и мирского, евангельских сцен и пляшущих обезьян, алтаря и зада, видимо, было дозволено потому, что между центром листа и его окраинами существовала ясная иерархия. Вряд ли какому-то мастеру пришло бы в голову изобразить посредине листа громадного гибрида-«кентавра», а на полях, на цветочном лугу или тем более среди плясунов и жонглеров, – крошечную Троицу. Маргиналии знали свое место, и потому им столь многое дозволялось. Священные слова и образы – в центре; коловращение форм, нагота и пародия – по окраинам.
Parodia sacra
В Средневековье смех над церковным чином звучал не только извне, но и изнутри самой Церкви. Много столетий клирики писали, читали и порой исполняли пародии на литургию (такие как «литургия пьяниц» или «литургия игроков»), на Евангелия («Евангелие игроков» или «Евангелие пьяниц»), на молитвы (существовали пародийные версии «Отче наш» и «Аве Мария»), на жития святых, монастырские уставы, постановления церковных соборов и т. д. Многие из этих текстов, как и пародии маргиналий, всячески обыгрывали темы, связанные с телесным низом.
Возвышенные и отвлеченные материи – с помощью игры слов и случайных созвучий – переводились в предельно физиологическую, порой непристойную, плоскость. Аскеза и воздержание заменялись обжорством и выпивкой. В популярнейшем «Диалоге Соломона и Маркульфа» на слова мудрого царя, что «четыре евангелиста держат на себе мир», охальник Маркульф отвечал: «Четыре опоры держат нужник, чтобы тот, кто на нем сидит, вниз не свалился». В средневековых пародиях строки псалма «Venite adoremus» («Приидите поклониться») превращались в «Venite apotemus» («Приидите выпить»), «Pater noster» («Отче наш») – в «Potus noster» («Питие наше»), «Oremus» («Помолимся») в «Potemus» («Выпьем»), а Послание апостола Павла к евреям («ad Hebraeos») – в послание к пьяницам («ad Ebrios»).
Во французской поэме «Диспут между Богом и его Матерью» (середина XV в.) Христос сетует на то, что Дева Мария забрала у него львиную долю наследства, оставленного Богом-Отцом. Почти все прекраснейшие дома (имелись в виду соборы), принадлежат (посвящены) Богоматери, а ему достались лишь «госпитали», т. е. дома для больных и странников («hôtels-Dieu» – «дома Господни»). Христос подает на мать в суд, и его представитель, римский понтифик, угрожает Марии, что заточит ее в темницу, пока она не вернет сыну наследство. Ответчица парирует, что это сын оставили ее без гроша, так что ей приходится, как в прошлом, зарабатывать на жизнь ткачеством. Отношения между Богочеловеком и его матерью описываются как семейная склока.
Дьявольское Credo
Иногда пародия использовалась для обличения еретиков. От XV в. сохранился пародийный Символ веры («Credo» – «Верую»), который якобы исповедовали чешские гуситы. Вместо веры «во единого Бога отца вседержителя, творца неба и земли, всего видимого и невидимого, и во единого Господа Иисуса Христа, сына Божия, единородного, рожденного от отца прежде всех веков» им приписывали веру в их ересиархов – Джона Уиклифа и Яна Гуса. «Верую в Уиклифа, повелителя адского, патрона Богемии, и в Гуса, сына его единородного, жившего дурно, зачатого от духа Люциферова, рожденного от матери Рахили, сделавшегося дьяволом во плоти, равного Уиклифу по злобе своей и лукавству, но превзошедшего его в гонениях, воцарившегося в школе пражской во времена запустения, когда Богемия отступила от веры; в Гуса, который для вас, еретиков, спустился в преисподнюю, никогда не воскреснет из мертвых и не обретет жизнь вечную».
Никому помолимся
В конце XIII в. монах по имени Радульф преподнес кардиналу Каэтани (позже тот стал папой под именем Бонифация VIII) пародийную проповедь о св. Никто («Nemo»). «Житие» этого вымышленного подвижника было собрано из библейских фраз, где фигурировало латинское слово «nemo», а таких в Ветхом и Новом Заветах, само собой, оказалось немало. Благодаря игре с цитатами фигура св. Никого приобрела воистину божественное величие. Ведь в Откровении Иоанна Богослова (3:7) сказано, что Господь «затворяет – и никто не отворит». Русский перевод не позволяет понять, в чем тут соль, но в латинском тексте нет частицы «не». Там сказано «Deux claudit et nemo aperit», т. е. Господь затворяет, и только Никто отворит. А значит, этот святой (почти) равен Всевышнему. Из фразы Евангелия от Иоанна «Никто не восходил на небо («Nemo ascendit in celum»), как только сшедший с небес Сын Человеческий» (3:13) автор проповеди точно таким же способом заключил, что св. Никто, подобно Христу, вознесся на небеса. Вся пародия, конечно, высмеивала не Библию, а формализм ее толкований и манипуляций цитатами, которые позволяли извлечь из священного текста и доказать с его помощью что угодно.
Nemo был не только велик, но и, как предполагает его имя, невидим. Когда в начале XVI в. его житие было издано типографским способом, на первую страницу поместили точный портрет святого – пустую рамку, в которой никого не было. Или был изображен Никто. Впрочем, это одно и то же (24).
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.