Страница 9 из 11
До 4-го декабря командование 9-й полевой армии теоретически могло рассчитывать на использование подвижного резерва в виде 900-й моторизованной учебной бригады (по своим возможностям она, правда, скорее соответствовала усиленному батальону). Однако за день до начала контрнаступления советских войск бригада была переподчинена 3-й танковой группе на клинском направлении. Впрочем, веским аргументом в руках пехотных командиров являлись самоходки StuG III 189-го дивизиона штурмовых орудий, нередко использовавшиеся, по сути, в роли танков непосредственной поддержки пехоты. По штату дивизион имел на вооружении 22 самоходных орудия (по семь в каждой из трёх батарей плюс одна у командира дивизиона), а также бронетранспортеры для подвоза боеприпасов из расчета по три БТР на батарею. Кроме того, в резерве армии находилась также одна батарея 184-го дивизиона штурмовых орудий. При условии грамотной организации взаимодействия с пехотой самоходная артиллерия становилась грозной силой на поле боя. Именно «штуги» активно выдавались за танки советскими стрелками, артиллеристами и войсковой разведкой в многочисленных отчётах и донесениях.
Использование саней в качестве транспортных средств к декабрю 1941 года стало привычным для частей вермахта на советско-германском фронте.
Штаб 9-й армии стремился подготовить свои части и соединения к боевым действиям в условиях русской зимы. Захваченные советские наставления по ведению боевых действий в зимний период были переведены на немецкий язык и переданы в войска. Армия получила также 7400 пар лыж, 7200 пар шин с зимним рисунком протектора и 5400 саней[49]. На уровне соединений местные начальники также стремились по возможности «соответствовать сезону». Например, в Калинине в качестве маскировочных материалов использовались обнаруженные на складах запасы белой ткани, из которой для солдат 129-й пехотной дивизии изготавливались импровизированные маскхалаты.
Немецкое военное кладбище на площади Революции у здания калининского облисполкома (Путевого дворца).
Таким образом, на калининском направлении советским войскам противостоял сильный враг, вовсе не собиравшийся вечно отсиживаться в обороне. Этот враг не только чётко осознавал необходимость удержания левого фланга группы армий «Центр», но и прекрасно понимал значение Калинина как транспортного центра, главного узла связности в районе боевых действий. Начавшееся в октябре сражение за город и его окрестности вступало в свою новую, решающую фазу…
Глава 2
Маятник качнется…
Прорыв
В ночь с 4-го на 5-е декабря в районе Калинина стояла морозная погода. Судя по оперативной сводке штаба Калининского фронта, температура опускалась до —20–25 градусов, дул северный ветер 3–6 м/с[50].
Первыми, как и планировалось, в наступление перешли части 31 армии. Начиная с 03:00 передовые батальоны 256-й, 119-й и 5-й сд, атаковали противника с задачей захватить плацдарм на южном берегу Волги, в районах, соответственно, Большие Перемерки, Горохово, Старое Семёновское.
В 256-й стрелковой дивизии для решения этой задачи был выделен 2-й батальон 934-го сп, который уже в 21:00 4 декабря занял исходное положение для атаки. В момент начала наступления (03:00) противник огня не вёл. Так продолжалось до 04:00, когда бойцы достигли середины реки. Именно в это время немцы открыли шквальный пулеметный огонь, сопровождая его менее интенсивным огнем минометов. Форсирование Волги по льду продолжалось до 4:45.
Ход боевых действий в районе Калинина 5-16 декабря 1941 года.
Именно эта атака, по всей видимости, была описана в очерке «Началось» известного советского писателя, военного корреспондента газеты «Правда» Б.Н. Полевого (данный очерк впоследствии вошел в первый том сборника «Эти четыре года»):
«Пусто кругом, но связисты, утопая в снегу, почти бегом разматывают катушку проводов. На батальонном КП, который помещается все там же, в отбитых у немцев месяц назад блиндажах, знакомый комбат Гнатенко… На нем та же зеленая фуражка, но в петлицах уже капитанская шпала. Он то и дело смотрит на большие круглые часы. И вдруг земля вздрагивает и начинает ощутительно колебаться под ногами, а уши на мгновение глохнут. Из леса бьет артиллерия. Снаряды с журавлиным курлыканьем летят над нашими головами, и по всему противоположному берегу, в зоне видимости, всплескиваются бурые султаны разрывов. Вскоре весь берег окутывается дымом… Но и с того берега летят снаряды. Отдельного выстрела или разрыва уже не различишь, и по тому, как нет-нет да и встряхнет наш блиндаж и меж бревен посыплется на головы песок, догадываешься, что рвутся они недалеко.
– Очухались, дьяволы! – сквозь зубы цедит комбат и все смотрит на свои большие часы… – Ага, перенесли огонь на глубину… Скоро… Сейчас.
Со лба у него течет пот. Вдруг он сбрасывает полушубок, поправляет на голове фуражку, расстегивает кобуру нагана. Потом выбегает в отсек, где, свернувшись клубочком, сидит девушка-телефонистка, и возбужденно кричит в трубку: – Первая рота, в атаку!
В амбразуру нам хорошо видно, как из окопов повыскакивали бойцы и двинулись по глубокому снегу туда, вниз, на лед Волги.
– Вторя рота, в атаку!
Вторая волна темных фигурок высыпает из окопов и катится вниз с некрутого берега. Она уже на льду, пересекает Волгу. Наша артиллерия продолжает грохотать. Противник, должно быть, совсем оправился. Бьет уже не разрозненно, а расчетливо, бьет по льду Волги, где быстро, бросками, устремились к тому берегу темные фигурки бойцов… Новые и новые волны наступающих скатываются на лед, передовые начинают карабкаться на противоположный берег… На гребне высокого берега обозначается сразу несколько лихорадочно вспыхивающих огней. Теперь, когда наш огонь перенесен в глубину, немцы подтянули на гребень пулеметы.
Рядом, в отсеке телефониста, незнакомый тонкий и властный голос кричит в трубку: – Пушкари, какого черта!.. Огонь!.. Самый интенсивный!.. По пулеметам!
Оказывается, на батальонный КП пришел командир дивизии. Он в бекеше, в папахе, заломленной на затылок. Весь напрягаясь, он смотрит на тот берег, на гребне которого неистовствуют пулеметы. Бойцы, не дойдя до гребня, залегли….
Тут совершается то, чего никто из нас не ожидал. Худая, ладная фигура без полушубка, в одной гимнастерке, вымахивает из передового окопчика на снег. Зигзагами добирается до берега, скатывается вниз. Бежит через реку. У бегущего в руках наган, на голове зеленая фуражка…
Зеленая фуражка опередила залегшие цепи атакующих. Размахивая наганом, комбат преодолевает последние метры до гребня… И вот вслед за комбатом один, два, десятки бойцов проворно карабкаются вверх. И тут же над берегом поднимается шеренга черных разрывов.
– Дали наконец! – ворчит генерал, не отрываясь от амбразуры…
Карабкаются, карабкаются вверх бойцы, скатываются, снова лезут. Вот уже и вторая волна приблизилась к гребню… Зеленая фуражка тоже скрылась в чужих окопах. Пулеметы смолкли. Генерал снимает папаху и, сам не замечая, вытирает ею лицо…
Судя по выстрелам, которые слышатся уже издалека, бой отошел в глубину – по-видимому, атакуют деревню Большие Перемерки. Не терпится побывать на освобожденной территории… Спускаемся на лед… Артиллеристы, хотя и бранил их комдив, поработали на славу. Об этом рассказывают прибрежные блиндажи, разрушенные и перепаханные настолько, что командный пункт батальона разместить в них будет затруднительно»[51].
49
NARA. Т 312. R 281. F. 7842664.
50
ЦАМО РФ. Ф. 376. Оп. 10803. Д. 38. Л. 532.
51
На правом фланге Московской битвы. С. 193–196.