Тайна псалтыри

Отец Феона был для Маврикия не просто наставник. Он представлялся послушнику существом, наделенным сверхъестественными способностями, ставившими его в один ряд с легендарными полубогами и эпическими героями. Он буквально не отходил от своего кумира ни на шаг, следуя за ним «хвостом», как привязанный. Это часто доставляло отцу Феоне немало хлопот, но ответственность за нелепого недоросля перевешивала все бытовые неудобства, тем более что монастырский устав был довольно строг и Маврикий, как правило, не мог досаждать Феоне сверх того, что позволяли ему предписания.

Впрочем, сегодня, видимо, произошло нечто, что заставило молодого инока пойти на нарушение правил. Появление его на уроке никак не соответствовало распорядку обители, но, как бы там ни было, получив разрешение войти, Маврикий, сутулясь от усердия, положил три поклона перед иконами и елейным голосом попросил у Феоны разрешения остаться в классе. При этом внешний вид его выражал восторг и ликование человека, сделавшего потрясающее открытие, которое не в силах был удерживать в себе. Отец Феона позволил Маврикию остаться с условием, что тот будет сидеть тихо, но вот его внешний вид оставил монаха совершенно равнодушным. Это обстоятельство вынудило Маврикия мучиться до самого обеда, он ерзал на лавке, нервно чесался, грыз ногти и громко шмыгал носом, оставаясь для учителя скорее предметом мебели, чем объектом живого интереса. Трудно сказать, как долго он смог бы еще вынести эту пытку, но наступил долгожданный перерыв на обед, во время которого все ученики гуськом за старостой направились в монастырскую трапезную, а Маврикий наконец получил возможность поделиться своим открытием. Впрочем, слова его не несли в себе никакой определенности, он просто просил наставника отправиться с ним в монастырскую библиотеку, ибо там и находилась тайна, которую он хотел поведать. Феона решил было строго отчитать послушника, пришедшего к нему на урок со столь нелепой просьбой, но глаза Маврикия лучились надеждой и желанием столь отчаянно и по-детски наивно, что монах не смог отказать, предупредив, впрочем, что делает это в последний раз. Маврикий с радостью закивал головой.

Оставив школу на отца Николая, отец Феона направился в книжное хранилище, в душе осуждая себя за излишнюю мягкость, подвигшую его поддаться уговорам нескладного и смешного послушника, увлеченного земными тайнами больше, чем Святым Писанием. Как бы то ни было, но жизненный опыт подсказывал монаху, что любое, даже самое случайное на первый взгляд событие может иметь скрытое обоснование, пренебрегать которым было бы весьма неразумно. Сам Феона называл это вниманием к мелочам.

Иноки пересекли Соборную площадь и подошли к галерее, примыкавшей к палатам братского корпуса. Для книжного хранилища там была отведена специальная комната в сорок аршин[43] длиной и двенадцать шириной, со множеством небольших окон, сквозь которые в помещение целый день проникал солнечный свет.

Вдоль выбеленных известью стен с глубокими каменными нишами стояли деревянные шкафы, открытые полки которых были заставлены книгами в тяжелых дорогих переплетах. Книг было много, не меньше пяти сотен томов, что, учитывая большой пожар, уничтоживший обитель несколько лет назад, можно было считать подвигом монастырской братии, сумевшей быстро восстановить библиотечное собрание.

В основном книги были богословские, но имелись здесь и труды «еретического» содержания, светская литература и работы античных авторов. Хранились они в особых ящиках, сундуках и ларях, отдельно от работ благочестивых сочинителей, и посторонним, как правило, не показывались. Основу библиотеки составляли рукописи, но количество печатных книг год от года неуклонно возрастало, со временем угрожая похоронить почтенный труд переписчиков, коему в земле Русской с превеликим рвением тягу имели поголовную, от простого чернеца до государя.

Книгохранилище подкупающе умиротворенно пахло воском, киноварью и вишневым клеем. В скриптории[44], наполовину отделенном от читальни массивной перегородкой, склонившись над разлинованными тонким затупленным шильцем листами, среди пустых столов и аналоев[45] корпел один-единственный переписчик – молодой монах Епифаний. Пользуясь послаблением отца наместника, многие переписчики предпочитали работать в одиночестве, в тиши своих келий, и только Епифаний, день за днем, год за годом, неукоснительно и неизменно приходил в скрипторий, устанавливал на аналой образец, а на столе раскладывал письменные принадлежности: чернильницу, песочницу, перья и кисти, перочинный нож и линейку и трудился от зари до зари, прерываясь лишь на молитву и трапезу. Работал он и сейчас, не обратив внимания на вновь пришедших.

В отличие от Епифания, книжный хранитель, отец Дасий отложил в сторону недавно подаренный обители редкий список «Мириобиблиона»[46] патриарха Фотия и с удивлением посмотрел на Маврикия, неловко прятавшегося за широкой спиной отца Феоны. В этом взгляде сквозили раздражение и досада, которые он даже не пытался скрыть. Феона внутренне усмехнулся такому поведению книжного хранителя, ибо по себе знал, что его ученик, несмотря на всю свою безобидность, способен был вывести из себя даже ангела, приведись ему случай такого общения.

Обменявшись вежливыми приветствиями и узнав, что пришедшим не нужна его помощь, Дасий предпочел на время уйти из библиотеки, сославшись на срочные дела с монастырским уставщиком, по пути еще раз бросив на Маврикия суровый взгляд, который послушник принял смущенной улыбкой и стыдливо потупленными глазами.

– Ну, Маврикий, – спросил отец Феона у послушника, как только за библиотекарем закрылась дверь, – так что ты хотел мне показать?

Послушник моментально встрепенулся, сделал успокаивающий жест и, сутулясь больше обычного, на цыпочках, скачущей походкой прошелся по книжному хранилищу. В самом дальнем углу, в неглубокой каменной нише между двумя окнами он взял одну из нескольких лежащих там книг и, загадочно улыбаясь, вернулся назад. Всем своим видом изображая торжество, он молча протянул книгу отцу Феоне.

– Вот! – сказал удовлетворенно.

Монах сел, положил книгу на читальный стол и полистал желтые от времени страницы. Это была рукописная Следованная псалтырь[47], судя по особенностям устава[48], написанная примерно лет сто назад. Книга была богато и красиво оформлена, но никакой особенной ценности из себя не представляла. Впрочем, цепкий взгляд Феоны обратил внимание на несколько позднейших, зашифрованных вставок, вклеенных под переплет лет через шестьдесят после написания, но интереса у него они не вызвали никакого. Видя равнодушие учителя к его находке, Маврикий испытал разочарование, но постарался не подать виду, хотя это у него получилось как всегда неловко.

– Ну как? – спросил он у монаха, лихорадочно сверкая глазами.

– Что как? – спокойно и равнодушно переспросил Феона, закрывая псалтырь.

Маврикий нетерпеливо потянул книгу к себе и вновь открыл разворот с зашифрованными вставками.

– Это? – произнес он, ткнув пальцем в страницу.

– А ты сам-то как думаешь? – улыбнулся Феона, глядя на горячность воспитанника.

– Я думаю, это тайнопись! – возбужденно зашептал послушник, зачем-то оглядываясь по сторонам.

– Ну, правильно думаешь, – кивнув головой, поддержал его Феона, поднимаясь из-за стола.

Монах подошел к ближайшей книжной полке, покопался среди фолиантов, стоявших в ряд, и, взяв один из них, вернулся обратно.

– Это, как ты верно заметил, тайнопись, – произнес он, отодвигая псалтырь в сторону, и раскрыл принесенную книгу где-то в самом ее конце.

– И это тоже, – показал он Маврикию открытую страницу.

– В нашей библиотеке ты найдешь два десятка книг, где что-нибудь зашифровано. Это Россия, сын мой. Здесь, как только люди научились писать, так сразу стали шифровать написанное. Не то чтобы в этом был особый смысл, а скорее из простого озорства или тщеславного самодовольства посвященного неофита.

43

Старорусская единица измерения длины, равная примерно 71 см.

44

Мастерская по переписке рукописей в средневековых монастырях.

45

Высокий четырехугольный столик с покатым верхом. Используют в основном при богослужении.

46

Сочинение представляет собой краткое изложение книг, которые византийский патриарх Фотий прочитал. Написанно до его первого патриаршества. Закончено около 857 года.

47

Богослужебная книга, состоящая из псалтыри, содержащей 150 псалмов, и трех приложений.

48

Уставное письмо – почерк с четким угловато-геометрическим рисунком.