Страница 18 из 23
«Она всячески о нас заботилась», – вспоминала ее сестра Джен о том, как Пег делилась с ними своим заработком. Другая сестра, Джейн, рассказывала, как Пег купила ей чудесное синее платье с белыми кружевами – это был особенно щедрый подарок по случаю окончания Джейн восьмого класса. Все сестры соглашались: «Она делала все, что только можно ожидать от старшей сестры».
Пег приносила домой не только зарплату и циферблаты, но также и игры, которым научилась в студии. «Она развлекала своих младших сестер, звала всех играть в темноте», – рассказывала племянница Пег Дарлин. И дети светились нарисованными радием усами, словно маленькие призраки, за покрывалами, которыми была завешена их часть крошечной спальни. Кэтрин, ближайшая к Пег по возрасту сестра, была очарована всем увиденным, и ей не терпелось присоединиться к Пег в студии, хотя она так никогда туда и не попала. Все хотели там работать.
Вот почему Перл Пэйн была так разочарована, когда – всего после восьми месяцев работы красильщицей циферблатов – ей пришлось уйти, чтобы вновь ухаживать за своей матерью. Перл была доброй женщиной, которая ни на секунду не стала бы об этом сожалеть, так что она просто попрощалась со своими друзьями и вернулась в Ютику, где и осталась даже после выздоровления матери, чтобы присматривать за домом. Она особо не вспоминала про студию, так как переключилась на свою новую мечту: завести семью с Хобартом.
Таким образом, ее не было там, когда, позже в 1920-х, руководство Radium Dial заказало корпоративную фотографию. Все девушки – в тот день на работу их вышло чуть больше ста – высыпали наружу, чтобы их сняли. Из начальства присутствовали лишь мистер Рид вместе с коллегами-управляющими – из директоров, сидящих в головном офисе, никто появиться не соизволил. Мужчины уселись, скрестив ноги, перед женщинами; на мистере Риде была белая широкополая шляпа и его привычный тесный галстук-бабочка. Девушки выстроились за мужчинами: кто-то сидел на скамьях, кто-то стоял на ступенях бывшей школы – три ряда красильщиц, красивых, как всегда. У многих волосы были коротко подстрижены по последнему писку моды, а их платья с заниженной талией украшали длинные ленты и нити жемчуга. «Мы надевали на работу свои уличные платья», – сказала Кэтрин Вольф, но какие это были уличные платья!
Кэтрин уселась в первом ряду, по центру кадра, справа от мистера Рида и мисс Мюррей. Пожалуй, это указывало на ее статус: как работник с большим стажем, она пользовалась особым доверием, и временами ей поручали и другие обязанности помимо росписи циферблатов. В тот день на ней было темное платье до середины икр и длинные черные бусы. Она сидела, по привычке прижав ноги и руки друг к другу. Она была совсем не такой, как Мэри Бекер, которая обильно жестикулировала, рассказывая очередную шутку.
По команде все девушки – шутницы и тихони, серьезные и беззаботные – замерли, чтобы сделать снимок. Кто-то обнялся или взялся за руки. Они сидели вплотную и смотрели в объектив фотоаппарата. Когда закрылся затвор, он запечатлел их всех вместе, на мгновение застывшими во времени. Девушки из Radium Dial, снаружи своей студии: навечно молодые, радостные и здоровые.
Во всяком случае, на пленке.
Глава 11
Ньюарк, Нью-Джерси
– 1924 год—
В тот январь у доктора Барри было как никогда много работы. Пациентка за пациенткой переступали порог его кабинета, прижав бледные руки к щекам, и в их вопрошающем взгляде читался страх, когда они пытались узнать, что с ними не так.
Пожалуй, хуже всего дела были у Маргариты Карлоу, впервые пришедшей к нему второго января со следами недавно удаленного зуба, от которого начался процесс некроза челюсти. Кэтрин Шааб снова появилась у него в кабинете; недавно вышедшую замуж Хейзел Кузер принимал партнер Барри доктор Дэвидсон; Джозефина Смит, бригадирша с завода в Орандже, вместе со своей сестрой Женевьев тоже обратились за помощью. Женевьев была лучшей подругой Маргариты Карлоу и страшно за нее переживала.
У всех, в той или иной степени, стоматологи видели одну и ту же проблему с костной тканью. У всех они наблюдали одну и ту же болезнь, которую не знали, как лечить, хотя и не давали девушкам понять своего замешательства. Впрочем, красильщицы циферблатов в любом случае не посмели бы сомневаться. «Мне казалось, что [доктор Барри] знает, что делает, – позже говорила Кэтрин. – Я не могла у него спросить, [почему я не иду на поправку]». У Кэтрин по-прежнему были проблемы с нервами: она с трудом справлялась с повседневными делами, не говоря уже о том, чтобы вдаваться в сложные медицинские вопросы.
Такое количество похожих случаев подтверждало изначальную догадку доктора Барри о том, что проблема связана с работой пациенток. Он искренне верил, что виной всему содержащийся в краске фосфор. Наблюдаемые им симптомы так сильно походили на «фосфорную челюсть», что по-другому быть просто не могло.
Несмотря на боли в челюсти, сестры Смит по-прежнему продолжали трудиться в студии в тот январь. Барри поставил им ультиматум: они должны были уйти со своей работы, иначе он отказывался их лечить.
Джозефина Смит его не послушалась. Тем не менее, видя ухудшающееся состояние своих подруг, она все-таки решила принять меры предосторожности. Взвешивая материал для своих подчиненных, она повязывала на нос и рот платок, чтобы избежать вдыхания пыли.
Наверное, из-за того, что некоторые из пораженных этим недугом женщин все еще продолжали работать на фабрике, слухи о Барри вскоре дошли до руководства USRC – и вызвали некоторое раздражение. Бизнес процветал: президент компании Артур Роедер заключил контракты с ВМФ и ВВФ США, а также со многими больницами и врачами; краска Undark теперь считалась стандартным материалом для использования в государственных целях. Очевидно, компания не желала, чтобы что-то встало у них на пути в реализации этих коммерческих возможностей. Таким образом, услышав про распространяемые Барри слухи, как они наверняка это воспринимали, они были вынуждены написать в январе 1924 года письмо своей страховой компании, чтобы успокоить ее по поводу сложившейся ситуации: «Недавно появились слухи и комментарии отдельных личностей, в частности стоматологов, в которых утверждают, будто работа в производственном отделе нашей компании опасна и что она привела к травмам и проблемам со здоровьем у одного из наших бывших рабочих [скорее всего, речь шла о Маргарите Карлоу], и они советуют другим нашим работникам от нас уйти».
Может показаться странным, что они не упомянули о гибели Молли Маггия, Хелен Куинлан, Ирен Рудольф и Кэтрин О’Доннел, однако все четыре женщины ушли с завода задолго до своей смерти, некоторые даже за несколько лет, и казалось, фирма нисколько не была обеспокоена этим, а может, и вовсе ничего не знала. Если бы руководство что-то и слышало, то лишь случай Ирен напрямую связывали с ее работой, однако врачи полагали, что у нее была «фосфорная челюсть», а в фирме знали, что их краска не содержит фосфора, так что подозрения сочли необоснованными. С их точки зрения, Ирен в любом случае – сирота, чьи родители умерли молодыми: с таким генетическим наследием ей вряд ли была уготована долгая жизнь. Что касается остальных, то даже если бы в фирме кто-то и удосужился ознакомиться с обстоятельствами таинственной смерти бывших работников, то официально Кэтрин умерла от пневмонии, Хелен – от ангины Венсана, а про Молли Маггию уже все знали, что причиной ее смерти стал сифилис. За годы через фирму прошли свыше тысячи рабочих: то, что четверо из столь большого числа людей погибли, пожалуй, не было чем-то удивительным. Таким образом, компания с уверенностью заключила: «Мы отказываемся признавать какую-либо опасность работы у нас».
Бывшие красильщицы циферблатов, однако, с ними не согласились. Девятнадцатого января в кабинете доктора Барри состоялось собрание, на котором присутствовали как минимум Кэтрин Шааб, сестры Смит и Маргарита Карлоу. Девушки обсудили свои идентичные болезни со своим стоматологом, чье беспокойство все росло. «Мы поговорили про работу на радиевом заводе, – вспоминала Кэтрин. – Были разговоры о болезни, связанной с работой». Девушки согласились, «что это явно не могло быть совпадением».