Страница 10 из 23
Лучше ей, однако, не стало. «Лечение не помогало, – вспоминал Кнеф, – и состояние девушки все ухудшалось».
Ей было ужасно, ужасно больно. Молли удалили еще несколько зубов – Кнеф пытался остановить распространение инфекции, избавившись от источника болезненных ощущений, однако полость рта не заживала. В оставшихся от зубов дырках появились еще более неприятные язвы, причинявшие боль сильнее, чем зубы.
Молли не сдавалась и продолжала работать в студии, хотя класть кисть в рот теперь было крайне неприятно. Маргарита Карлоу, которая полностью поправилась, пыталась с ней поболтать, однако Молли почти ничего не отвечала. Ее беспокоили не только больные десны, о которых она, казалось, все время думала, но и неприятный запах изо рта, сопровождавший воспаление. Стоило ей открыть рот, как оттуда вырывался противный запашок, которого она до жути стыдилась.
В конце ноября 1921 года ее сестра Альбина вышла замуж за Джеймса Лариса. Свадьбу сыграли за день до второго дня рождения дочки Кинты, и невеста упивалась забавными кривляньями своей племянницы и мыслями о собственном материнстве. Она представляла, как вскоре у них с Джеймсом появятся свои малыши.
Не обошлось и без тучи на горизонте, омрачавшей счастье молодоженов: это была Молли. Хотя Альбина теперь редко с ней виделась, так как они жили далеко друг от друга, все сестры Молли не могли не переживать из-за ее ухудшающегося состояния. Прошли недели, и теперь у девушки болел не только рот, но и совершенно не связанные с ним участки тела. «У моей сестры, – вспоминала Кинта, – начались проблемы с зубами и нижней челюстью, а также губами и ступнями. Мы думали, что это все ревматизм». Врач назначил ей аспирин и отправил домой на Хайленд-авеню.
Что ж, по крайней мере, она жила вместе со специалистом. Ее соседкой была 50-летняя Эдит Мид, профессиональная медсестра, и она, как могла, заботилась о Молли. Только вот ничего из того, чему ее учили, не могло помочь ей разобраться с этой болезнью. Она в жизни не видела ничего подобного. Ни Кнеф, ни семейный врач Молли, ни Эдит, казалось, были не в состоянии вылечить Молли. С каждым приемом приходил очередной солидный счет от врача, однако, сколько бы Молли ни тратила денег, толку от этого не было.
На самом деле, чем больше Кнеф старался помочь – а он применял ряд «экстремальных методов лечения», – тем Молли становилось только хуже: сильнее беспокоили зубы, десны и язвы. Порой Кнефу даже не приходилось выдирать у нее зубы, они выпадали сами. Что бы он ни делал, остановить этот разрушительный процесс не удавалось.
А иначе как разрушительным его было и не назвать. Рот Молли буквально разваливался на части. Она пребывала в постоянной агонии, и лишь местное болеутоляющее могло принести хоть какое-то облегчение. Для Молли, любившей повалять дурака, это было невыносимо. Если раньше ее широкая улыбка сияла на все лицо, то теперь ее было не узнать: все больше и больше зубов выпадало. Впрочем, ей в любом случае было слишком больно, чтобы улыбаться.
Минуло Рождество, начался новый год, и врачи решили, что наконец вычислили ее таинственную болезнь. Язвы во рту… чрезвычайная усталость… молодая одинокая девушка живет отдельно от родителей. Что ж, это было просто очевидно. Двадцать четвертого января 1922 года врачи взяли у нее анализы на сифилис, «болезнь Купидона» – заболевание, передающееся половым путем.
Однако результат оказался отрицательным. Врачам снова пришлось погрузиться в раздумья.
К этому времени доктор Кнеф стал замечать некоторые странности в ее состоянии, из-за которых начал сомневаться в своем изначальном диагнозе. Казалось, что-то атакует ее организм изнутри, однако он понятия не имел, что бы это могло быть. Неумолимым разрушением ротовой полости дело не ограничивалось: его тренированному носу отчетливый запах у нее изо рта показался «крайне необычным»: «он определенно отличался от того запаха, что обычно сопровождает типичные формы некроза челюсти».
Некроз означает отмирание ткани, в данном случае костной. Зубы Молли – точнее, то, что от них осталось, – буквально гнили у нее во рту.
Дополнительно изучив проблему, Кнеф пришел к заключению, что Молли страдала от заболевания, напоминавшего отравление фосфором. То же самое предположил и врач Кэтрин Шааб, когда она обратилась за помощью из-за внезапной угревой сыпи несколькими годами ранее.
Симптомы «фосфорной челюсти» – как жертвы отравления мрачно прозвали это заболевание – были крайне схожи с наблюдавшимися у Молли: потеря зубов, воспаление десен, некроз, боль. Так что на следующем приеме Кнеф спросил у Молли, чем она занимается на работе.
«Рисую цифры на часах, чтобы они светились в темноте», – ответила она, вздрогнув от боли, когда язык коснулся язв у нее во рту.
Эта информация еще больше усилила его подозрения. Кнеф решил взять дело в свои руки. Он посетил радиевый завод – однако там ему особо помогать не стали. «Я попросил у них формулу их соединения, – вспоминал он, – однако мне отказали». Краска, в конце концов, была крайне доходной коммерческой собственностью; компания не могла делиться со всеми подряд ее сверхсекретной формулой. Кнефу только сказали, что никакого фосфора они не используют, а также заверили, что работа на фабрике никак не могла стать причиной болезни девушки.
Его собственные тесты, казалось, подтверждали заявления фирмы. «Я думал, что все ее проблемы могли быть вызваны содержащимся в краске фосфором, – позже признался он, – однако все проведенные мной тесты не смогли его выявить». Врачи все еще оставались в неведении.
Никакое лечение не помогло Молли. Боль уже стала невыносимой. Ее рот превратился в скопление язв; она с трудом произносила слова, не говоря уже о том, чтобы принимать пищу. Ее сестры с ужасом за этим наблюдали. Она так сильно мучилась, как сказала Кинта, что «я падаю духом каждый раз, когда вспоминаю [об этом]».
Каждый, кто когда-либо перенес абсцесс зуба, может себе хотя бы частично представить, как сильно она страдала. К этому времени вся нижняя челюсть Молли, ее нёбо и даже кости ушей, можно сказать, превратились в один огромный гнойник. И речи не могло быть о том, чтобы работать в таком состоянии. Она уволилась из студии Оранджа, где провела столько счастливых часов, расписывая циферблаты, и была вынуждена все время проводить дома. Она не сомневалась, что в один прекрасный день врачи поймут, что с ней не так, и вылечат ее, чтобы она могла нормально жить дальше.
Исцеления, однако, так и не произошло. В мае Кнеф предложил Молли снова прийти к нему на прием, чтобы он мог обследовать ее и понять, каких успехов удалось добиться. Молли приковыляла к нему в кабинет; боли в бедрах и стопах усилились, и она с трудом передвигала ноги. Думала она все время, впрочем, только лишь про свой рот – он целиком поглощал все ее мысли. От этой адской боли не было спасения.
Кое-как забравшись на стоматологическое кресло доктора Кнефа, она откинулась назад. Очень осторожно открыла рот. Врач склонился над ней и приготовился ощупать ротовую полость.
Он увидел, что зубов у нее уже почти не осталось – вместо них рот был усыпан красными язвами. Молли дала понять, что больше всего у нее болит челюсть, так что Кнеф осторожно дотронулся до кости.
К его ужасу и потрясению, хотя прикосновение было легким, челюсть Молли сломалась под нажимом его пальцев. Он удалил часть «не в ходе операции, а просто достав кость у нее изо рта».
Приблизительно через неделю тем же самым способом ей удалили уже всю нижнюю челюсть.
Для Молли это было невыносимо – однако никакого облегчения ждать не приходилось. Врачи могли предложить ей только обезболивающее, которое почти не помогало. Все ее лицо под пышными каштановыми волосами было сплошной болью. У нее развилась анемия, еще больше усилившая слабость. Двадцатого июня Кнеф, хотя и не был специалистом в проведении этой процедуры, повторно проверил ее на сифилис – и на этот раз результат оказался положительным.