Страница 3 из 16
Поэтому плелся я как всегда один по бульвару, а народ от меня тоже привычно шарахался. Воняю я, наверное, ужасно, но я этой вони уже не чувствую. Умом знаю, что должна быть, а нюхом не чую и всё тут. Стерпелся с ней, сросся, снюхался. А потому на народ, шарахаюшийся от меня, внимания не обращаю, их проблемы. Мне и своих хватает. Вернее, только одной проблемы, которая составляет суть и смысл моего существования все последние годы: где найти выпить?
Варианты есть разные. Можно, например, по мусорным бакам пошарить, что-то всегда найдется. Но я не люблю, муторно это. Хотя давно уже ничего не стесняюсь. Можно попытаться что-то украсть, хотя это у меня никогда не получается. Нет у меня коммерческой жилки. Почему-то всегда коммерция у меня в голове соединялась с воровством, мне кажется, что для того и другого нужны схожие качества. Это как, знаете, полиция и бандиты на самом деле люди одного склада и лишь случай разводит их по разные стороны закона. В этом мне тоже не однажды приходилось убеждаться. Другой раз уж лучше к бандитам попасть в руки, чем к ментам.
Понимаю, что не все, наверное, такие и, возможно даже, что хороших ментов больше. Но мне почему-то в основном плохие попадаются. Наверное, хорошие менты попадаются только хорошим людям. Что, по большому счёту, где-то даже справедливо.
Июньское солнце припекало грязную обросшую голову, и я перешел на другую сторону бульвара, туда, где тень от старых тополей давала хоть какую-то защиту. Утренние 150 грамм, выпитые в подвале, постепенно выветривались. Опять становилось тошно, муторно, как на душе, так и во всем теле. Привычно заныл шрам под сердцем – память об Афгане, куда меня ещё в лохматом 1982 году загнали молодым солдатиком, глупым и наивным, твёрдо верящим в идеалы и справедливость, в интернациональную помощь братскому народу, выбравшему социалистический путь развития. Что, конечно, на войне из меня быстро выветрилось.
Нет, я не десантура какая, типа – «Никто, кроме нас» и остальные понты. Видел я их на войне всякими. Это вам не пьяными в фонтане купаться или тельняшки перед девчонками рвать. Война сразу показывает, кто есть кто. Вы не подумайте, я против них ничего не имею, нормальные ребята, воевали как все. Но основную работу все-таки делали не они, а такие, как я – обычные лошадки войны, на которых все и держится. Короче, пехота, если по-старому. А по-современному – мотострелковые войска. Что обидно, все полтора года после учебки ни единой царапины, а под самый конец, когда уже дни до дембеля считал, да парадку подшивал – на тебе! Как будто Афган не хотел отпускать меня, не оставив о себе ничего на память.
Мы тогда колонну сопровождали, обычное дело, наша рота этим, в основном и занималась. Да и участок относительно спокойный был, поскольку не самый удобный для засады. Поэтому мы не особо и бдели, если честно, кто-то даже дремал. Известно, что солдат пользуется каждой минутой, чтобы поспать. Короче – расслабились. На этом нас и подловили. Когда сверху застучали автоматы, я только и успел, что голову вскинуть, как одна из первых же пуль нашла свою цель. Мне словно кувалдой в грудь с размаху засадили. Дальше почти ничего не помню. Так, какие-то смутные образы, обрывки воспоминаний, да и то я не уверен, что это мне не привиделось в бреду. Но тварь в моих снах именно тогда и появилась.
По настоящему очнулся уже только в ташкентском госпитале, где я проходил курс реабилитации после операции, которую сделали еще в Кабуле. Хирург сказал – чудо меня спасло, еще бы пару миллиметров и пуля вошла в сердце. И тогда каюк настал бы сразу.
Я сейчас часто жалею о том, что меня тогда не убили до конца. Не шакалил бы сейчас по помойкам в поисках жратвы. И дочь моя другого мужика не называла бы папой, потому что не было бы у меня дочери. Эх, ладно, что об этом думать, всё равно ничего не изменишь!
В общем, пока валялся по госпиталям, время дембеля подошло. И поехал я домой. Да что там рассказывать, жизнь как жизнь. Вполне нормальная жизнь, в общем. Пединститут, работа учителем математики в сельскохозяйственном техникуме. Любовь, свадьба, рождение дочери, планы, надежды.
Развал СССР пережили, конечно, тяжело. Учителей тогда, в 90-е, вообще за людей не считали. Тогда-то я потихоньку и начал выпивать. До этого практически в рот не брал. Ну, если рюмку – другую в компании по праздникам, да под хорошую закуску. Это было начало, самые первые шаги по направлению к тому подвалу, где я сейчас обитаю. Правда, тогда я этого не понимал. Думал, как-то всё устроится, наладится. Все так думают вначале, никто никогда на чужом опыте не учится. Всем кажется, что уж у них-то всё будет совсем не так. Наивные…
Хорошо, жена у меня бухгалтер по образованию, устроилась в частный банк. Ну, то есть, это я сначала думал, что хорошо. На ее зарплату, считай, и жили. Но именно это, в конце концов, и погубило нашу семью. Если, конечно, не считать мои всё учащавшиеся загулы. В общем, всё в совокупности и привело к краху семьи, а заодно и моей жизни. Жена-то у меня красавица была, получать стала много, начались корпоративы по праздникам и разным датам. Меня она с собой не брала, стеснялась, наверное. А может, просто боялась, что я там напьюсь и устрою пьяный дебош. Это она зря, я мирный вообще-то, когда пьяный. Но…
В общем, дальше больше. Роман с коллегой, успешным менеджером какого-то там звена. Нет, я ее не сужу, понимаю даже в чём-то. Она еще молодая была, красивая, дочь на руках, зачем ей муж неудачник? А потом, хотя она и сдержала свои связи в тайне, но это же всегда видно!
И от всего это я стал выпивать еще больше. Выпьешь – и, вроде, не так всё плохо. Но только, знаете, не средство это, потому что на утро все становится только хуже. Проблемы не уходят, а лишь усугубляются. Таково непременное свойство алкоголя. Я это ещё поначалу понимал, но в безысходности окружающей жизни было уже всё равно. Начались запои, с работы выгнали. А потом, как-то очнувшись от пьяного угара, обнаружил, что жена со мной развелась. Поскольку, я на суд не явился, развели без меня, показаний свидетелей жены хватило.
Ушел я сам, с одним рюкзаком за плечами. В никуда ушел, поскольку родители несколько лет тому, как отошли в мир иной, квартиру мы их продали, чтобы купить ту, в которой жена с дочерью осталась. А других родственником у меня и нет. Ну, таких родственников, чтобы приняли алкаша. Алкаши не нужны никому, разве что родной матери. Да и то до времени.
С тех пор живу на улице, больше двадцати лет. Долгожитель, по здешним меркам. Ветеран бомжачьего труда. Тех, с кем бомжевал в самом начале, уже давно никого в живых не осталось. Да и те, кто приходил позже, тоже уже копыта откинули. Целое поколение за это время выросло! А я вот еще топчу землю. Но я это уже говорил, вроде. Не обращайте внимания, со мной такое часто бывает.
Короче, я Гоша Куба. Разрешите, так сказать, представиться. Хотелось бы сказать – «Честь имею!», но ни чести, ни совести, ни уважения к себе – не имею уже давно. Всё пропито и забыто.
***
Этого мужика я приметил сразу. Последнюю неделю он, как бы случайно, постоянно попадается мне на пути. Но я уже понял, что совсем не случайно. Смотрит на меня издалека, наблюдает. Но пока не подходит. Я особо не боюсь, на органы меня не порежут, ибо всё уже внутри на ладан дышит, кому такие органы нужны? Собаки, наверное, жрать не станут. На тех, которые бомжей в рабство забирают, он тоже не похож. Те наглые, бешенные, они не присматриваются – кулаком в зубы и в багажник. Всё равно никто никогда искать не станет. Меня ведь официально как бы и не существует. Да и воздух в городе чище, когда бомжей меньше. Короче, хорошо всем, кроме, понятно, самих бомжей. Но даже эти на меня не позарятся, настолько плохо я выгляжу: старик стариком, какой из меня работник? Окочурюсь в первый же день, больше возни со мной будет, чем прибытка. Они же тоже не дураки, хотя и отмороженные на всю голову.
Однако мужика этого я все же немного опасался, мало ли, может, маньяк какой? Их, судя по газетам, сейчас развелось, что блох на бродячей собаке. Но опасался все же не особенно, настолько мне на свою жизнь было давно наплевать.