Страница 6 из 16
Маленькая беременная женщина постепенно наглела. Она поверила в русских и, отбросив культурные костыли, необходимые для техасских миллионеров, набирала терминологические обороты. Группа ринулась на взятие бастионов кубизма и абстракционизма. Однако по дороге к победе группа стала разваливаться на куски. Если многометровые кувшинки Клода Моне, которые при большом скоплении народа нельзя рассмотреть, были восприняты одобрительно, то «Авиньонские девицы» Пикассо, оказавшись обыкновенными барселонскими проститутками, вызвали противоречивые мнения. Разве можно так уродовать женщин? Сальвадор Дали убедил, скорее, своим именем, нежели сюжетами. В великой битве Пикассо и Дали, с точки зрения русской бригады, явно побеждал не лупоглазый новатор, записавшийся в коммунистическую партию, а предательский душеприказчик Лорки, поющий гимн тюрьме – вместилищу свободы. Они оба были эротоманами – эти испанские конкуренты. Но у Пикассо эротика – похоть грубого здорового духа, а в видениях Дали – далеко ползущая перверсия, вызывающая сладость, судорогу, дорогостоящее отвращение.
Маленькая беременная женщина закончила экскурсию на патриотической ноте – в американском зале. Но про американских абстракционистов, вроде Поллака, некоторые женщины из русской группы сказали то, за что бы их полюбил Хрущев: мы могли бы нарисовать лучше. Маленькая беременная женщина не спорила и даже складками губ не выразила презрения: она привыкла ко всему. Группа поспешила на обед в ресторан.
Красавица
По дороге в ресторан я позвонил Аньке. Автоответчик сообщил мне, что номер изменился, и продиктовал новые цифры. Когда в сорок семь лет бывшая москвичка, красавица Анька, получила американский паспорт, она не поверила своим глазам. Перепутав семерку с единицей, американские власти омолодили ее на шесть лет. Она прыгала от счастья. Теперь, когда я прилетел в Нью-Йорк, она не стала со мной встречаться, сославшись на хандру и недомогание.
– Для меня это высшая мера наказания, – сказала Анька по телефону, – жить в Америке.
Она начала нью-йоркскую жизнь с того, что вселилась с мужем в фешенебельный дом на Бродвее, соединив две квартиры. Она летала с ним, знаменитым пианистом, по всему миру первым классом, они общались с высшим обществом, ее шкафы трещали от шуб. Она ни разу не надела дважды одни и те же туфли. Затем они развелись: она перебралась в квартиру попроще, но все-таки в престижном квартале, неподалеку от Центрального парка. В результате неудачных денежных спекуляций и загадочного ограбления она оказалась без средств к существованию. Второй раз выйти замуж не удалось. Старые богачи, гениальные теноры, вашингтонские политики слетались на ее красоту, клевали, когтили и разлетались. Несмотря на светские связи, работать она не смогла или не захотела. Она еще раз переехала, ближе к Гарлему. Здесь и родилась мысль о высшей мере наказания.
– Найди мне жениха в Москве, – сказала она и повесила трубку.
Агент
Когда в 1988 году я впервые приехал в Нью-Йорк из штата Вермонт, где читал лекции по русской литературе, у меня начались такие приступы головокружения, что я с трудом ходил по улицам Манхэттена. Энергия города ударила меня по голове. Казалось, что здесь люди не идут, а летят на роликах, с развивающимися галстуками. Казалось, что только здесь делается что-то настоящее, рождается новая разновидность людей. Я еще не успел прославиться «Русской красавицей», а меня уже всюду приглашали, как будто провидели мою судьбу, звали печататься в «Вог» и в «Нью-Йоркер», водили на ужин к хозяину этих и многих других журналов, знакомили со знаменитостями, Артуром Миллером, Филиппом Ротом, и при этом все слушали меня с неподдель-ным американским энтузиазмом буквально открыв рот. Я не понимал, что происходит, за что Нью-Йорк так сильно меня полюбил. Меня отвезли в башни-близнецы полюбоваться видом из высотного бара. Подо мной летали вертолеты и гуси.
Я стал ездить в Нью-Йорк все чаще и чаще по заданию разных нерусских журналов. Я писал о Гарлеме и ночных клубах, наркоманах и полицейских, школах и тюрьмах, университетских профессорах и трансвеститах. Нью-Йорк превратился в сладкую розовую вату на палочке. Я ел ее и не мог наесться. В конце концов у меня появился литературный агент – один из лучших в Нью-Йорке, по имени Майкл. Он продавал своих авторов за бешеные деньги и был своим человеком в Голливуде. Майкл представлялся мне воплощением успеха и славы, кудесником, фокусником, американским шаманом. Он запустил меня на околоземную орбиту. Я сидел в Лос-Анджелесе, глядя на пальмы и кактусы в саду, и писал сценарий для Голливуда.
Нью-Йорк кончился в тот день, когда отчаянные арабы пробили самолетами башни-близнецы. Двумя ударами они сначала изнасиловали, а затем зарезали город. Я приехал в октябре, через полтора месяца после теракта. В городе, где обычно пахнет хот-догами, еще сильно пахло жареным человеческим мясом. Все носили патриотические значки со звездно-полосатым флагом. Значки не помогали. Американцы плохо переносят беду, хотя они знают, как от нее отвлечься. Но в стране, где на вопрос «как дела?» можно ответить только «fine!», трудно найти ответ на глобальную катастрофу.
Нью-Йорк – город желтых такси. Это знает каждый, хотя бы по фильмам. До катастрофы нью-йоркские таксисты любили говорить о том, почему они переехали в Америку из своей страны: России, Бразилии, Афганистана, Бангладеш. Они были юркими, спешащими делать деньги эмигрантами. Сейчас они словно отяжелели и делают деньги натужно, через силу. На фоне этих перемен русская команда, прибывшая выпить виски, выглядела столь элегантно и оптимистично, что, казалось, Америка специально выписала ее для возвращения к забытым американским ценностям.
Курс на самоограничение, который изначально был связан с протестантскими нормами, привел Нью-Йорк к тому, что он стал огромным рабочим городом, окраиной самого себя. Сняв яхту для осмотра Нью-Йорка с воды, русская группа увидела не город-мечту и даже не «город желтого дьявола», а гигантскую улитку, ушедшую в себя. Город распался на отдельные виды. Правда, праздник все-таки ждал нас на водном пути. Зеленая статуя Свободы оказалась невозмутимой. Возможно, она и станет лекарством для продолжения американского рода. Увидев ее, русская бригада потянулась к ней со стаканами виски. После нескольких наших глотков статуя явно развеселилась. Всем стало ясно, что она пританцовывает.
Когда настал вечер и русская группа ушла в очередной умопомрачительный ресторан, я получил возможность пригласить туда своего агента Майкла. И не только его. Вместе с ним пришел Роберт Грин, известный в Америке своими книгами, в которых он переписал мировую историю на американский лад, найдя от древнего Египта до нынешней Японии единую мотивацию жизни – путь к успеху. А также – невеста писателя. Они пришли раньше нас, сидели за аперитивами.
И тут я впервые увидел разительную разницу между успешными американцами и успешными русскими. Сценой сравнения стал модный ресторан, в который каждый нью-йоркский сноб хотел бы попасть, но там по записи (надо ждать неделями) и при этом обжигающе дорого. Вот вошли русские, в своем обычном итальянском великолепии шмоток, которые выглядят не то как издевательство над одеждой, не то как одежда для издевательств, попадали на стулья за круглыми столами так, будто сели в простом суши-баре, и даже не заметили того, что они пригласили двух американцев плюс невесту. Пригласили, и ладно – без всякого парада. И американцы в своих дорогостоящих пиджаках с серебряными пуговицами и приличных галстуках выглядели при русских чопорными учителями английского языка на ежегодной корпоративной вечеринке, а невеста словно вчера приехала из какого-нибудь американского Саратова. Русские принялись глушить мохито с мятными листьями и наперебой удивляться тому, что в одни руки в Нью-Йорке отпускают не больше пяти чудо-телефонов, как будто в Советском Союзе, так что нельзя сумасшедшей американской техникой одарить всех знакомых, а мои американцы даже по одному чудо-телефону еще себе не купили. Зато я запомнил про эти пять телефонов в одни руки, а о чем мы с американцами говорили, не помню. Видимо, о литературе. Или о демократии. Русские улыбались ярко, гедонистически, они улыбались очаровательными культурными улыбками, хотя про посещение музея даже ни разу не упомянули, как будто их там и не было. Прощаясь, американцы сказали, что этот вечер для них – праздник, и русская группа с удовольствием пожала им руки. Русским, кстати, ресторан тоже понравился, и они сказали: – Это даже для Москвы высокий класс. – Агент спросил меня: – Кто они? – Как кто? Хорошие ребята. Разведчики дикой крови. – Отвечая на его немой вопрос, я поспешил добавить: – Я вижу в русской бригаде ядро формирующегося русского мира. Конечно, придется чем-то пожертвовать. «Авиньонских девиц» в будущее не пронесешь. «Братьев Карамазовых» мы тоже оставим в покое. Но даже это не совсем так. Культура просто-напросто должна стать гарниром.