Свет дьявола

Я понимаю, что нельзя совместить Тадж-Махал с собором Парижской Богоматери. Хотя почему – нет? В октябре 2001 года я видел Нью-Йорк. Притихший, он поразил меня своей человеческой красотой. Когда же именно красота природы выводит нас из эстетического равнодушия? Что мы любим на этой Земле? Скалистый берег океана. Пляжи Довиля, где я впервые увидел море. Лазурная вода вокруг островов Адриатики. Кленовые краски индейского лета в Канаде. Людоедские маски с острова Тойфи в Южной Полинезии. Высокие секвойи, стоящие в своей опавшей хвое, набухшей красно-рыжим цветом в сыром калифорнийском лесу. Гордые морды верблюдов из Арабских Эмиратов. Суровое небо над нежными газонами шотландского Абердина. Гора торпедных арбузов в Марокко. Косые лучи заходящего солнца, воспетые Достоевским. Почему эти образы притягивают, как огонь костра? Что в них за отрывки глубокой правды о нас?

Красота? Это влажность глаза, необходимая для зрения. Она преодолевает трение двух входящих друг в друга начал: мира и человека. Это та самая эротическая секреция, которая заботится о продолжении удовольствия, но, в конечном счете, речь идет о продолжении жизни. Без красоты жизнь суха и мертва. Красота – увлажнение творения, его праздничный бонус. Красота – это влага души.

Авианосец Крым

Перенести столицу в Севастополь, единственный город империи, за который не стыдно… Николай Второй шел по царской тропе в Новом Свете (надо сюда заехать: скалистые хаосы, грот Шаляпина с дивной акустикой, транслирующей скороговорку экскурсоводов и шум полураздетой толпы), в немом сопровождении князя Голицына (автор крымского шампанского, стоит попробовать), и об этом думал. Начать сначала. Обновить нацию. Офицеры свезут сюда красивых женщин со всей страны. Женщинам нравятся загорелые, в тельняшках, моряки. От них народится красивое потомство. Да вот беда: не загуляют ли дамы?

Революционная мысль: сдвинуть столицу из комариных чухонских болот в синеву небес. Николаю Второму к тому времени уже надоело, что его величали Вашим Величеством. Для него эта кличка стала похожа на «Василий Иваныч». Ему хотелось совершить подвиг. Столица в Крыму – ход ферзем. На яхте «Штандарт», отделанной со скромным английским шиком, он часто всматривался в карту полуострова: Крым – масонский знак. У царя замирало сердце. Вот я и стану новым Петром Великим. Сорву замыслы бунтовщиков. Удивлю Европу. Запугаю Турцию. Из Севастополя все видно. Возведем белый город. А жить буду в Ливадии. Кто владеет Крымом, тот владеет миром. Здесь, на земле греческих и итальянских колоний, Россия обрящет новое дыхание. Отдохнет от бурь. Но не слишком ли много восточной экзотики? Крым, как большая цикада, звенит от татарских названий. Справимся. Не говоря никому ни слова, царь принял решение перенести столицу в 1924 году (см. тайные, неопубликованные записи монарха). Схватив в охапку князя Голицына, царь тут же, на царской тропе, стал танцевать Севастопольский вальс.

Фитонциды

Патриотом Крыма считается тот, кто, не задумываясь, скажет, что Крым красивее Италии, даже если он никогда в Италии не был. В азартном заявлении есть доля правды. Италия – сложившаяся страна и завершенная культура. Ее красоты находятся под колпаком passé composé, состоявшегося прошедшего времени. Они перемешаны с общезначимым гением зодчества. Кипарис становится продолжением мраморной колонны, розовый куст, оливковый сад полны устойчивых человеческих значений. В Крыму же ничто не доведено до конца, ничто не собрано воедино, многое брошено на полпути, оборвано, разбито, кое-что вообще не началось. Нет даже приморской железной дороги. Дикая, не обузданная человеком красота, не подчинившаяся несчастной истории, – вот что такое Крым.

Все говорят об ауре, ауре, ауре. Но только в Крыму проникаешься этой темой. Солнечным майским днем между Симеизом и Форосом спускаешься с горы, в окружении фитонцидов, по неровной тропе к морю среди мелколистных каменных дубов, которые росли здесь всегда и везде, и чувствуешь, как углубляется дыхание, расширяются глаза – ты во власти первозданной ауры. Такое мне случалось встречать на южном скалистом берегу ЮАР, но где страна Лимпопо и где мы?

Остров Крым

Самая глубокая тайна, связанная у меня с Крымом, постыдна. Много лет назад пришел ко мне в гости Василий Аксенов, еще до «Метрополя». Сказал, что хочет писать книгу «Остров Крым». Мне стало страшно. Потому что у меня тоже были мысли написать что-то подобное. О русской Формозе. Но он сказал – и все, уже поздно. Я с женой по этому поводу говорил – темы спускаются с небес. Кто первым поймает. Я Аксенову до сих пор в этом не признался. Он написал – Крым получился золотопогонным, плейбойским.

Борьба лилипутов

Они похожи на свифтовских лилипутов с их размежеванием на тупоконечников и остроконечников. Крымоскептик высмеет и Крым, и крымофила. Борьба этих партий нарастает. Если в советские времена она касалась легких – бытовых, эстетических, климатических – измерений, велась на основе курортных противопоставлений, то теперь она углубилась, проникла в политические, ностальгические, межнациональные сферы, и все загноилось.

Сегодняшний крымофил – реликтовая порода. Его верность настояна на старомодной болтовне: Крым бесподобен, уникален, неотразим, он имеет богатейшую историю, сказочную археологию, самоцветные пляжи, мистическую составляющую легенд, пещер, гротов, монастырей. Однако у староверов возникли и державные мысли: Крым – святая земля. Здесь, в Херсонесе, крестился князь Владимир, здесь первому русскому туристу Пушкину пришла мысль о «Евгении Онегине», здесь поручик Толстой защищал Севастополь, здесь шли кровавые бои против фашистов, и Сталин на Ялтинской конференции удачно продвинул идею поствоенной советской империи. Крымофилом может быть и поэтический поклонник Киммерии, и московский градоначальник, друг Севастополя, и просто любитель доступного отдыха, и поклонник секс-туризма. Однако в основе крымофильства лежит, как правило, семейная быль поездок: я здесь первый раз увидел море!

Портрет крымоскептика изначально близок портрету его противоположника. Крымоскептик тоже в детстве ездил в Крым, возможно, в «Артек», затем пил на ялтинской набережной портвейн из цистерны и в ту же ночь потерял девственность. Но прошло время, романтик разочаровался. С высоты сегодняшнего времени он увидел тяжелые изъяны Крыма: набережная – не та, еда – не та, климат тоже испортился. Такого крымоскептика, если он знаменит, используют турагенства кавказского направления для вербовки клиентов. Дело этим не ограничивается. Несовершенный крымский сервис, разрушенная курортная инфраструктура – только повод для мысли об исторической неверности и фальшивости Крыма, от потемкинских деревень до всесоюзной здравницы, от бандитов 1990-х до нынешней неразберихи с украинизацией и татарскими претензиями.

Сверху вниз

Как посмотреть на Крым без предвзятого манихейства, пользуясь методом остранения, не подвергая память насилию и в то же время не отказываясь от нее? Крым по-прежнему остается «жемчужиной» местного значения, его обаяние почти не выходит за границы СНГ. В иностранном сознании Крым существует как расплывчатое пятно: кто-то слышал о Крымской войне как пробном шаре мировых войн, кто-то пил крымское шампанское, кто-то что-то читал о Ялте, о Чехове. Крым – лоскутное одеяло. Иностранная речь в Крыму слышится редко, на нее оглядываешься. В основном это польская речь. Небогатые молодые люди. Иногда немцы. Совсем редко слышится английская речь. Негусто. Иностранцы, с которыми я говорил о Крыме в Европе или Америке, представляют его себе на конце света – как туда добраться?

Между тем один час скрадывается благодаря разнице временных поясов, и в Ялту или Коктебель – если вылететь из Москвы с утра – можно приехать к обеду и предзакатные часы провести на пляже. До недавнего времени в Крым летали только советские самолеты, в которых удобно думать о преждевременной смерти. Теперь появляются альтернативные решения, и в Симферополь, случается, летишь на поношенном «Боинге». Сам полет – если безоблачно и сидишь у окна – прямолинейное бегство из лесов в степные вольные юга. На подлете к аэропорту зачерпываешь взглядом неожиданное серебро моря, которое не видится внизу, и видишь землю ярко-баклажанного цвета.