Кровь Тулузы

Всё. Больше никто не мог ничего сообщить. Чтобы понять, покоится ли Грааль на дне подземного озера под собором Сен-Сернен, или же, повинуясь неведомому голосу, мне предстоит и дальше искать его в Тулузском краю, я мог уповать только на собственное чутьё. Но после случившегося я усомнился даже в природе голоса. Больше ни в чём не был уверен. Сомневался во всём.

И тут я вспомнил: неподалёку от руин замка Брамвак начинается очень густой лес, куда с трудом пробираются только самые отважные дровосеки. И подумал, что, быть может, под сомкнутыми лесными сводами, где нет места свету, зрение моё станет более острым? И отправился на дорогу Сент-Авантен.

— Здравствуйте, Мишель де Брамвак. Куда это вы направляетесь, сжимая в руках палку, похожую на посох епископа? Мне казалось, стада ваши давно вымерли, а замок ваш лежит в руинах.

— Здравствуйте, сеньор де Казариль. Я иду далеко, дальше, чем расположены руины моего замка, иду в дикий лес Крабьюль искать потерянное мною стадо снов.

— Ох уж эти сны! Вы нисколько не изменились, Мишель де Брамвак. Возможно, мы встретимся с вами в лесу Крабьюль, потому что я намерен отправиться поохотиться на медведя.

— Никто не изменился, сеньор де Казариль. Один ловит сны, другой медведей.

Проживавший в одиночестве в маленькой каменной башне в окружении неграмотных крестьян, сеньор де Казариль отчасти утратил разум. Ходили слухи, что когда-то давным-давно медведь задрал его невесту. С тех пор он стал ходить в горы охотиться на этого зверя и всегда старался поймать его живьём. Поймав медведя, он распинал его, привязав за лапы к четырём ветвям, а если удавалось поймать и медвежат, он распинал и медвежат. Когда медведь был распят, он подходил к нему, тыкал в морду смоченной желчью губкой, а затем убивал животное ударом копья. Это была пародия на распятие, святотатственная и бессмысленная. Однако сеньор слыл добрым христианином и каждое воскресенье причащался. К тому же действо происходило очень высоко в горах, среди пустынных скал, и уличить его в кощунстве было практически невозможно.

— Здравствуйте, Мишель де Брамвак. Куда это вы идёте с вашей кривой палкой? В замке вашем давно гуляют волки, а в колодце выросла высоченная ель, длинная, словно зелёный волосатый червяк; вот уже тридцать лет, как макушка её торчит из вашего колодца.

— Здравствуйте, мадам де Мустажон. Я не собираюсь пить воду из того колодца. Я иду дальше, в дикий лес Крабьюль, познать науку одиночества и послушать разговоры богов, ибо они охотнее разговаривают в недоступных чащах, когда ночи светлые и блестит луна.

— Мишель де Брамвак, есть только один Бог, и он не разговаривает с еретиками. Идёмте со мной в замок Мустажон. Я охотно окажу вам гостеприимство. А вечером, прежде чем лечь спать, обучу вас катехизису.

Мадам де Мустажон улыбалась приветливой улыбкой, превращавшейся при ближайшем рассмотрении в гримасу по причине отсутствия нескольких зубов. Жилище мадам де Мустажон стояло высоко на скалах, однако она каждый день спускалась оттуда в церковь Сен-Авантен, чтобы помолиться, поболтать с кумушками и назначить свидание очередному молодому человеку. Своему лакею, неотёсанной деревенщине из местных крестьян, она велела подвести ко мне мула, ибо тропа на Мустажон была необычайно крута и пешком её не одолеть.

Но я покачал головой и отказался.

— А скоро ко мне прибудет прекрасная Люцида и всё семейство Домазан из Тулузы, и даже Домисьен де Барусс, ставший настоящим святым! — уговаривала меня мадам де Мустажон.

— Большое спасибо за приглашение, мадам де Мустажон! Но я лучше пойду в лес Крабьюль и там поразмышляю в одиночестве.

Я продолжил свой путь, но дама неожиданно устремилась за мной.

— Мишель де Брамвак, я знаю, почему вы выбрали этот лес. В нём часто происходят странные встречи. Быть может, мы с вами тоже там встретимся. Признаюсь, я иногда хожу туда втайне ото всех, и всё из-за своих волос.

Она приподняла частую сетку, прикрывавшую её густые волосы, и я увидел, что они совершенно седые.

— У меня местами пробивается седина. А когда окунаешь волосы в воды источника, что находится в лесу Крабьюль, то благодаря свойствам той воды волосы становятся чёрными как вороново крыло. Я провожу вас к источнику, ибо мне кажется, что у вас в этом есть нужда.

— До свидания, мадам де Мустажон. Мне больше нравятся белые волосы, чем чёрные. Так же как и души.

На подходе к лесу Крабьюль я встретил дровосека.

— В этом лесу очень опасно, сеньор де Брамвак, в нём очень много тайн. Но если пойдёте по дороге, где раньше возили лес, то выйдете к высокой скале, где с незапамятных времён стоит хижина дровосека. Однако с тех пор, как в ней по неведомой причине скончался Большой Ансельм, никто в ней больше не живёт.

И мы договорились, что встреченный мною дровосек из деревни Оо каждое воскресенье станет приносить мне еду и оставлять её возле порога.

Когда человек идёт по лесу, он уверен, что лес молчалив и необитаем. Когда он живёт в лесу, то вскоре обнаруживает, что лес полон шорохов и звуков и в нём живут разнообразнейшие существа всевозможных форм и размеров.

Во мне вновь, как в детстве, пробудилась способность понимать язык птиц. Я внимал призывам тетеревов в лесных зарослях, где земля усеяна крошечными дикими гвоздичками, прислушивался к грозному хрюканью кабанов, к приглушённому тявканью лисиц, догадывался, что лёгкое поскрипывание когтей ящерицы по камню предвещает очередную убыль в мушином племени.

Я научился отличать шум листьев одного вида деревьев от другого. Язык тополя звучал грубее языка ясеня. Язык берёз был нежен, словно щебет юных дев. Ёлки нараспев читали проповеди. Они взяли на себя роль пастырей горной растительности. Акации разговаривали языком воинов. Но все голоса перекрывал шелест дубовых листьев. Дубы были патриархами этой земли, подлинными повелителями здешней каменистой почвы, и ветер, раскачивавший их ветви, изо всех сил уговаривал их поделиться своей неизбывной мудростью.

Углубляясь в дикие неизведанные уголки леса, я открыл загадочное скопление деревьев — настоящий собор тысячелетних стволов, полых, изъеденных временем и обросших мхом, отчего очертания их стали похожи на фигуры людей. Прижавшись к земле, сероватые лица стоящих в кружок деревьев смотрели на поляну, а тела тянулись вверх, к небу, подставляя солнцу покрытые листьями пальцы и заскорузлые подошвы с наростами пяток. И лица, и тела деревьев покрывали бесформенные грибы, полипы, вздутия, опухоли-паразиты. Лобные кости отличались чудовищными размерами, зияли гигантские трещины ртов. Эти раны в стволах, эти замшелые опухоли были королевскими знаками, символами времени и власти. Перевёрнутые короли молча взирали на меня.

В надежде встретить понимание у древесных патриархов я громко прокричал свой вопрос. Но надежды мои были напрасны. Я услышал только бессмысленный писк синицы и увидел, как в небесной вышине, описывая круги, парит орёл.

Выбравшись из чащи Крабьюля, я дошёл до каменистого плато, поросшего арникой и голубым чертополохом, пошёл дальше и не заметил, как очутился возле скалистой развилки. Внезапно прямо передо мной выросли три грубо сколоченных креста. К центральному кресту были привязаны останки медведя. Дикие звери сожрали его мясо, остался только обглоданный до белизны череп да несколько клоков шкуры. Череп смотрел в небо, и в его пустых глазницах чернела тишина смирившейся природы.

К ночи я вернулся в хижину и, прикрыв ветхую дверь и устроив ложе из сухого папоротника, лёг спать. Но заснуть не смог: со всех сторон до меня долетали всевозможные голоса и звуки — словно неведомые путники, пробираясь по лесу, вели нескончаемые беседы.

Кому принадлежали эти голоса?

Я знал, что зло, словно магнит, притягивает к себе слабодушных, что страсти зачастую подталкивают ко злу сильных, а потому всегда находятся люди, над которыми зло сумело одержать верх. Согласно легенде, в этой части Пиренеев жил древний человек по имени Басса Жаон. Это он свёл с ума священника из Камора. Полагали, что родился он в тысячном году, но непомерная жажда жизни и низменных радостей плоти, ради которых он отрёкся от собственной души, позволили ему отодвинуть наступление смерти. Он ловил молоденьких пастушек, забредавших в поисках своих овечек высоко в горы, и уносил их в пещеры, расположенные под ледяными озёрами на вершине Сакру.