Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 72 из 86

В надвинувшихся сумерках там и тут загорались факелы. Доносившиеся издалека выкрики ничего хорошего не предвещали, и я решил незаметно соскочить с помоста и затеряться в толпе.

— Стой, стой! — закричал неожиданно вынырнувший рядом со мной Меригон Комбр. — А вы куда смотрите? Живо тащите его в церковь Сен-Никола, — приказал он своим подручным.

Попытавшись — правда, безуспешно — придать своей физиономии дружелюбный вид, он, ухмыляясь, заверил меня:

— Ты храбрый парень и получишь свою женщину, ты её заслужил. Мари Коз будет твоей!

И громко прокричал:

— Вперёд, поженим их поскорее! Сегодня Мари Коз и её возлюбленный должны отпраздновать свою свадьбу!

Ошеломлённый таким поворотом дела, я утратил дар речи, а когда открыл рот, время было упущено. Оборванцы подхватили помост, я, не удержавшись на ногах, шлёпнулся на доски, увлекая за собой спасённую женщину, а новоявленные носильщики, водрузив помост на плечи, помчались в сторону Сан-Сюбра.

Имя, названное Меригоном, сразило меня словно стрела, выпущенная из лука. Мари Коз! Из захламлённой кладовой своей памяти я извлёк образ юной красавицы, которую любил, или думал, что любил, двадцать лет назад. Я даже вспомнил её смех, переливчатый, словно голос птицы-пересмешника из леса Букон. Однако какие ужасные перемены произвели в её внешности нищета и разврат! Куда девался её звонкий смех! Сейчас голос женщины звучал хрипло и горестно, интонации фальшивили, а смех вызывал отвращение.

— Ах, значит, ты меня не забыл! И всё ещё любишь меня! — раздалось у меня над ухом.

Внутри меня всколыхнулось что-то скользкое и холодное. Вступившись за несчастную из сострадания, пожелав спасти от мучений своего ближнего, я влип в банальную любовную интрижку, ибо поступок мой был истолкован как стремление любой ценой заполучить понравившуюся мне женщину. Но главный ужас заключался в том, что не только толпа, но и сама Мари поверила в мои якобы пробудившиеся чувства! «Увы, несовершенство человеческой натуры столь велико, что даже добрые поступки зачастую оборачиваются дурными делами, — размышлял я. — Я попытался сделать доброе дело, а в результате оказался во власти самого гнусного отребья из предместий Тулузы, превратившего спасение женщины в мерзкое шутовское действо». Ощутив у себя на щеке нечто мокрое и жирное, я дёрнулся, пытаясь стряхнуть с себя неведомую субстанцию. Это оказались волосы Мари Коз, которыми она пыталась обвить мою голову.

В центре Сан-Сюбра стояла церковь Сен-Николя, и к ней, словно гнилые ручьи к болоту, со всех сторон стекались улочки этого предместья. После захода солнца ни один стражник из Ла Майнад не осмеливался забредать в Сан-Сюбра: здесь, не признавая над собой ничьей власти, в источавших заразу домах жили цыгане, обращённые мавры, разбойники и грабители всех мастей. Единственным, кто обладал хоть каким-то авторитетом у этой разношёрстной публики, являлся прослывший святым настоятель церкви Сен-Николя, которому недавно сравнялось девяносто. Говорили, что влияние его зиждилось на терпимости, ибо он никогда не укорял своих прихожан за то, что исповедуемая ими вера гораздо более напоминала языческие культы, нежели христианство.

Духовенство Тулузы требовало устроить крестовый поход против Сан-Сюбра, утверждая, что по ночам в церкви Сен-Николя служат чёрные мессы и поклоняются врагу рода человеческого, и только страх, испытываемый горожанами перед предместьем, помешал церковникам осуществить своё желание. Страх этот родился пятьдесят лет назад, когда из Сан-Сюбра вырвалась чума, опустошившая Тулузу и половину Лангедока. Двери множества лепившихся друг к другу домов, окружавших площадь перед церковью, до сих пор были заколочены балками, а окна заткнуты ветошью. Утверждали, что умершие от чумы, которых в своё время заперли в этих домах, вернулись с того света и заняли свои бывшие жилища. Поэтому, наверное, многие по ночам слышали, как, скрипя половицами, призраки разгуливают по опустевшим комнатам и жалобно стонут. Правда, люди менее впечатлительные считали, что в заброшенных домах устроили себе пристанище воры.

Наконец помост, на котором ехали мы с Мари Коз, сняли с плеч и поставили на ступени церкви Сен-Николя. Я быстро вскочил на ноги, Мари Коз хотела последовать моему примеру, но, запутавшись в разорванной хламиде, снова упала, обнажив грудь. Услышав громоподобный гогот и сообразив, что причиной его явилось её падение, она поспешно скрестила руки, постаравшись прикрыть грудь лохмотьями покаянной рубахи. Чтобы выдержать роль до конца, мне ничего не оставалось, как помочь женщине подняться. Окончательно смутившись, Мари попыталась спрятать в руках лицо, и цепь, всё ещё обмотанная вокруг её запястья, глухо стукнула о помост.

Настроение толпы разом переменилось: те, кто только что отпускал по адресу несчастной двусмысленные шуточки, вновь пылали праведным гневом и призывали осадить здание капитула. Тревожно озираясь по сторонам, я с унынием обнаруживал только кривляющиеся лица черни. Те, кто не успел попасть на мост, теперь расспрашивали приятелей, а что, собственно, произошло, и рассказчики уснащали свои отчёты множеством скабрёзных подробностей. Но какой бы уродливой и грубой ни была окружавшая меня толпа, на меня весь этот сброд смотрел с восхищением, а одна женщина даже подползла ко мне на коленях, схватила полу моего плаща и поцеловала её.

Время шло, а толпа не убывала, напротив, из окрестных подвалов выбирались всё новые, невиданные мною прежде представители человеческого рода — так выбираются на поверхность гонимые наводнением полчища крыс, и люди, завидев их, начинают задаваться вопросом, почему им ничего не известно об этих огромных грозных животных, живущих рядом с людьми. И я, глядя на дикое, утратившее человеческий облик скопище, спрашивал себя, каким образом существа эти жили в одном со мной городе, а я никогда не видел их и ничего не знал об их жизни.

Как я ни повышал голос, мне больше не удалось заставить их выслушать меня. Задрав голову, я увидел над собой восемь мумий Сен-Николя. Они расселись на карнизе, нависавшем над порталом, по всей ширине церкви, и мерцающий свет факела наделял их видимостью жизни. Об этой достопримечательности большинство жителей Тулузы знали только понаслышке, ибо, как я уже говорил, предместье Сан-Сюбра внушало отвращение. Восемь мумифицированных человекоподобных фигур с головами, хищно скалившими пожелтевшие зубы, размещались за низеньким решетчатым барьером. Никто не знал, откуда они взялись и почему остались сидеть на карнизе церкви. Сейчас они, злобно ухмыляясь, глядели на меня, словно предсказывая неудачу задуманного мною предприятия.

Я лихорадочно соображал, как мне сбежать из этого ада, куда столь опрометчиво угодил. Честно говоря, я надеялся, улучив момент, рвануться вперёд и, промчавшись по улице, свернуть в первую же подворотню. Однако Мари Коз, намертво вцепившись мне в плечо, продолжала пылко клясться в вечной верности. Едва я попытался оторвать от себя её пальцы, как передо мной во весь свой гигантский рост возник Меригон Комбр.

— Вино идёт! Много вина! Пьют все! Кто сколько хочет! — прокричал он.

Полагая, видимо, что главным жаждущим являюсь я, он ещё раз, но уже своим обычным голосом заверил меня, что вино вот-вот прибудет.

Действительно, появившиеся вскоре люди вкатили бочки на ступени церкви и принялись буравить в них отверстия, и мой слабый голос окончательно утонул в радостном рёве толпы. А когда возвышавшийся над толпой Меригон Комбр провозгласил: «А сейчас мы отпразднуем свадьбу!», мне показалось, что от воплей и выкриков у меня сейчас лопнут уши.

Повернувшись к мумиям, Меригон Комбр добавил:

— От имени присутствующих здесь восьми советников капитула! От имени Жоподриллы и Фаллозада!

И указал пальцем на две мумии, расположившиеся на самом краю карниза.

Я знал, что каждая мумия имела своё прозвище, а всех вместе их обычно величали советниками капитула. Ещё я вспомнил, что перед ними обычно совершали церемонии, пародировавшие священные обряды.