Осада Монтобана

Должно быть, старик был в полном сознании, потому что принял доброжелательный совет и вошёл в кухню, где солдаты старались успокоить рассвирепевшего сокольничего.

Пространство перед домиком лесничего опустело. Исключая двух часовых у главного входа, не было никого поблизости от громадной кучи хвороста, которую стоило зажечь, чтобы подать графу Суассонскому сигнал спешить к лесу Сеньер-Изааке. К тому же от двух аркебузиров она была скрыта большой каретой кардинала, которую отодвинули в сторону, чтобы оставить свободное место перед крыльцом. Но хворост сложен был против окна, у которого стояла Валентина, и не более как в пятнадцати шагах от дома.

Молодая девушка осторожно отворила окно и выждала около четверти часа после отъезда Ришелье. Морис не выходил из смежной комнаты. Можно было бы предположить, что отец передал ему печальное наследство своего болезненного бесчувствия.

Внезапно Валентина схватила смоляную свечу, горевшую в комнате, и бросила её на сухой хворост. Часовые, которым не было поставлено в обязанность наблюдать за звёздами, не заметили этой земной кометы, пролетевшей над ними.

Валентина де Нанкрей наблюдала с тоской за последствиями её попытки. Сначала свеча, казалось, стала гаснуть, но несколько сухих листьев пришли в соприкосновение с потухающим огнём и воспламенились. Лёгкий треск доказал ей, что зажглись и ветки, и в один миг огненные языки охватили всю кучу. Валентина отскочила от окна и скрылась в глубине комнаты, освещённой пламенем костра. Солдаты вышли из караульни. Другие стали стекаться со всех концов бивака. Никто не подозревал важности то Го, что считали делом случая. Им нечего было жалеть запаса топлива неприятеля, обращённого в бегство. Один весельчак вскричал:

— Товарищи, лес Сеньер-Изаак славит наш приход праздничным огнём, ответим же ему в благодарность круговой пляской!

И те из зрителей, которые были весёлого нрава, взялись за руки и с песнями закружились вихрем вокруг огня, взвивавшегося на значительную высоту, так как он находил обильную пищу в сухих и смолистых ветвях.

Молодой офицер неожиданно прервал увеселение:

— Эй вы, плясуны, — закричал он, — лучше бы вы смотрели за тем, чтобы в комнату полковника не залетело искры, тем более что окно растворено! Туда велено было сложить весь запас пороха, пока чинится ящик, попорченный при въезде на крутой пригорок.

Большая часть из плясунов знали это, но весельчак, который затеял танцы, вступился за свою мысль.

— Ваше благородие, — ответил он, — без помощи ветра огонь не идёт в сторону, за исключением того пламени, которое зажигает этот слепой чертёнок амур.

Офицер засмеялся, и весёлая толпа запрыгала пуще прежнего.

Валентина не пропустила ни одного слова из сказанного поручиком. Глаза её засверкали в темноте, и беззвучный смех обнажил на секунду её белые зубы. Она стала ползать и шарить по всем углам комнаты. Под дорожным плащом Робера она нашла бочонок, который подкатила к двери так, чтобы отворенная дверь совершенно скрывала его. Потом она изломала себе ногти и исцарапала в кровь руки, чтобы вынуть твёрдо забитую втулку. Наконец Валентине удалось её выдернуть. Со свирепым наслаждением девушка сунула руку в мягкий порошок, несколько пригоршней которого рассыпала по полу.

Круговая пляска и песни всё ещё продолжались, но костёр превратился в кучу красных угольев. Вдруг раздался лошадиный топот, приближавшийся с быстротой молнии. Три всадника выехали на поляну из чащи перед домиком лесничего.

Тот, кто скакал впереди, сбивал с ног всех, кто попадался ему на пути, и остановил свою лошадь только перед тлеющим костром.

— Кто виновник пожара?! — крикнул громовым голосом граф де Трем, бледный от ярости, и выхватил пистолет из чушки.

Никто не отвечал. Мёртвое безмолвие воцарилось в толпе, солдаты, поражённые ужасом, понимали, что одно слово, даже оправдания, могло им стоить жизни.

— Кто из вас изменник, который подал этот сигнал? — повторил полковник и въехал в толпу аркебузиров, которые стояли в оцепенении, прижимаясь друг к другу, как стадо, застигнутое грозой.

При звуках грозного голоса своего командира все караульные выбежали из дома, за ними последовали Рюскадор и Норбер.

Робер де Трем находился против, или перестреляю вас всех! — крикнул он в третий раз.

— Это я! — ответила громким голосом Валентина де Нанкрей, показавшись у окна, где догорающий костёр облил её багровым светом.

— Валентина! — вскричал дрожащий голос в толпе.

— Лаграверский демон! — вскричали два спутника старшего де Трема.

Братья соскочили наземь, а так как Валентина в эту минуту отступила в глубину комнаты, то они вообразили, что она хочет бежать.

— Факелов сюда! — закричали Анри и Урбен в исступлении, — гнусная изменница не ускользнёт от нас!

Они бросились к лестнице. Полковник, который при виде Валентины пошатнулся на седле, вскоре догнал братьев, опрометью взбегавших на лестницу, чтобы взломать дверь. Они нашли её уже отворенной.

Когда граф вошёл в комнату за виконтом и кавалером, дверь быстро захлопнулась, и они увидели Валентину, которая стояла возле какого-то предмета неопределённой формы, покрытого дорожным офицерским плащом.

— Ага! — вскричал Урбен, поставив на стол зажжённую свечу, — кто бы ты ни была, мужчина или женщина, демон или вампир, но ты в наших руках! Горе тебе!

— Произнесём приговор над этим адским созданием! — продолжал Анри, не менее взбешённый.

— И исполним его немедля, — заключил поручик, сжимая в руке эфес шпаги.

— Братья, — вмешался полковник, — не лучше ли одному из нас караулить эту несчастную, пока двое остальных постараются исправить содеянное ею зло? Я останусь здесь. Вы, виконт, спешите к кардиналу, чтобы освободить его из рук передовых отрядов графа Суассонского, если он, по несчастью, встретился с одним из них. Вы, кавалер Урбен, поезжайте к графу и скажите ему, что если он не отступит назад, то погубит герцога Орлеанского.

Два младших де Трема не трогались с места. Они не доверяли старшему брату, считая Робера околдованным ненавистной сиреной. А потому открыто восстали против него.

— Я поклялся рассчитаться с ней, если она выроет нам новую западню! — вскричал Анри. — Прежде всего надо отплатить ей!

— Раздавим змею! — вскричал Урбен, — раздавим её скорее, чтобы иметь ещё время уничтожить действие её ядовитого жала.

— Вы должны мне повиноваться! — приказал полковник Робер, могучая душа которого опять одержала верх над тайной убийственной скорбью.

— Прежде суд и расправа, а потом мы уедем!

Валентина де Нанкрей всё время стояла молча и неподвижно, гордо окидывая взором своих трёх врагов. Вдруг она бросилась к столу, схватила с него свечу и, размахивая ею, вернулась к своему прежнему месту.

— Никто не выйдет отсюда, и приговор над вами произнесу я! — вскричала Валентина голосом, который заставил содрогнуться даже наиболее мстительного Урбена.

Быстрым движением она откинула плащ, покрывавший бочонок с порохом, и трое братьев де Трем увидели широкую и чёрную полосу, на которую стоило упасть искре, чтобы совершился разрушительный взрыв.

— Господа, — продолжала медленно Валентина, — если один из вас подойдёт к двери или к окну, или позовёт на помощь, мы все взлетим на воздух! Но если вы выслушаете меня до конца, то я, быть может, помилую вас и дарую жизнь!

Несмотря на свою неустрашимость, виконт и кавалер были поражены ужасом. Им угрожала мгновенная смерть, без всякой надежды отмстить этому исчадию ада, со злорадным наслаждением увлекавшим их в могилу вместе с собой. Что же касается графа, то перед преградой, неодолимой для какой бы то ни было человеческой власти, он покорялся именно потому, что считал близким свой последний час.

— Мы не просим о помиловании, — сказал он почти с таким же хладнокровием, как его надменная собеседница. — Скажите нам только, почему вы, подруга нашей доброй сестры, сделались злым гением её братьев? Откройте мне тайну вашей неумолимой ненависти, чтобы я мог простить её вам перед моим последним вздохом, если какое-нибудь человеческое чувство её оправдывает.