Осада Монтобана

Красноватый свет привлёк их к двери древней капеллы. В одной из её половинок было прожжено отверстие, достаточно большое, чтобы через него мог пролезть человек. Груда пепла и ещё дымящиеся головни ясно доказывали способ, употреблённый Бозоном Рыжим для того, чтобы ворваться в убежище, где скрывался Ришелье.

— Войдём! — скомандовала Валентина де Нанкрей.

Они пробрались через пепелище, в котором Лагравер подобрал ещё горящую головню.

Сделав два шага в тёмном сарае, Валентина оступилась и вскрикнула от ужаса. Она наткнулась на человеческое тело. Рука её, коснувшись пола, попала в лужу, тёплую и липкую.

Морис нагнулся и осветил окровавленный труп. Это было тело убитого Таванна. Приподнимаясь, Лагравер покачнулся, он ступил на другой труп, и волосы Валентины встали дыбом, когда, сделав ещё шаг, она вдруг услышала хриплый стон.

В этих стенах, некогда посвящённых Богу мира и милосердая, отчаянная, ужасная резня оставила свои роковые следы. Таванн и Нанжис, оба с раскроенными черепами и с телами, покрытыми бесчисленным множеством ран, лежали на четырёх наёмниках Рюскадора, не менее изрубленных и исколотых. Немного далее Рошфор лежал, прислонившись спиною к стене, и сжимал ещё в своих геркулесовских руках задушенного им птицелова Феррана.

Но кардинала нигде не было. Громадная карета тоже исчезла. Второй хриплый вздох пробудил Мориса и Валентину из леденящего оцепенения, в которое их повергло это страшное зрелище.

Фурьер кардинала ещё был жив. Эти стоны или, вернее, это хрипение вырывалось из его широкой груди, из которой ещё не отлетел дух. Лаграверу стоило большого труда высвободить из его сжатых пальцев мёртвого Феррана. Потом Валентина, приподняв колоссу голову, поднесла к его ноздрям флакончик с нюхательной солью, который всегда имела с собой.

Хотя Рошфор получил два удара ножом в горло после того, как сломал себе ноги при падении с круглого окна, сложение его было так сильно, что он вскоре открыл глаза. Взор его тотчас остановился на Морисе, вид которого мгновенно привёл его в полное сознание.

— Слишком поздно! — произнёс он глухим голосом. — Но хотя бы вы с Жюссаком и остались здесь, вы не спасли бы кардинала от рыжего чёрта. Это он убил Таванна, с которым не могли справиться его канальи. Слишком поздно!..

— А Ришелье? — спросила Валентина с отчаянием.

— Во время борьбы он стоял холодный и гордый у дверец кареты, в которой не хотел запереться, несмотря на наши усильные просьбы. Ни один из наёмников не осмелился к нему подойти или коснуться его. Но когда всё было кончено, этот сокольничий ада втолкнул его насильно в карету и запер в ней. В один миг впрягли лошадей, выехали во двор, и рыжий провансалец закричал:

— В лес Сеньер-Изаак!

— А потом? — спросил в свою очередь Лагравер, задыхаясь от волнения при мысли о Камилле.

Рошфор, раны которого Валентина перевязывала своим платком, продолжал слабым голосом:

— Я задушил одного из этих мошенников, который хотел меня доконать перед отъездом... кровь текла из меня ручьём, голова кружилась... но кажется, я слышал крик женщины перед тем, как совершенно лишился чувств.

Морис опрометью кинулся на двор и стремглав взбежал на лестницу дома. Достигнув верхней площадки, он ступил на выбитые половинки дубовой двери и, зарыдав, упал на пол опустевшей комнатки.

— Её похитили! — повторял он голосом, сдавленным рыданиями. — Её погубили! О, я отмщу за неё!

Он вскочил на ноги и сбежал вниз с такой стремительностью, что белая, как мел, фигура, блуждавшая около часа по дому, не успела броситься в сторону, хотя пряталась при малейшем шуме.

— Видел ли ты это гнусное похищение? — закричал, преграждая ему дорогу, Морис, почти обезумевший от горя.

Это был мэтр Рубен, бледный и дрожащий, который блуждал по разорённому дому, как душа, осуждённая на вечные муки.

— Пощадите! — застонал он, преклоняя колени под могучей рукой Лагравера.

— Говори! Видел ли ты, когда они похитили мою бедную Камиллу? — повторил молодой человек с отчаянием.

— Молодую девушку? — пробормотал ключник, немного успокоенный. — Да, она вырвалась из рук двух из этих разбойников. Они посадили её в среднее отделение их большой кареты, и их начальник, сущий демон с волосами кровавого цвета, запёрся с нею после того, как поднял очень учтиво и с большим вниманием рассмотрел носовой платок, оброненный бедной молодой девицей, когда её силой заставили войти в экипаж.

Морис не дослушал до конца его пояснений. Он побежал в конюшню, где всегда стояло несколько запасных лошадей.

— Валентина! — закричал Морис каким-то неестественным голосом.

Услыхав этот призыв, Валентина бросила Рошфора и подбежала к нему.

— Следуйте моему примеру! — сказал ей Лагравер.

Он седлал одну из лучших лошадей.

— Я понимаю вашу мысль и одобряю её, — ответила Валентина. — Мы должны скакать вслед за кардиналом и предпринять даже невозможное, чтобы попытаться освободить его прежде, чем они достигнут леса Сеньер-Изаак, где их ждёт полк де Трема!

— Надо догнать Рюскадора... и пожертвовать жизнью, чтобы убить его! — вскричал Морис с яростью.

Через пять минут они скакали во весь опор, а мэтр Рубен выбежал на улицу. Вскоре он поднял тревогу во всём Нивелле, и тем спас храброго Рошфора. Жители города, нахлынувшие в таверну «Большой бокал», нашли его в сарае и перенесли к хирургу, которому знаменитый Копперн сообщил рецепт своего целительного бальзама.

Глава XXXVII

КАРДИНАЛ РИШЕЛЬЕ

омик лесничего, в котором полковник де Трем расположился ждать своих братьев и принцесс, стоял на > возвышении, с которого открывался вид на плоскую местность на шесть лье в окружности. Из Госсели ночью легко можно было бы видеть огненный сигнал, данный с этого высокого пригорка. Робер послал своего аудитора Карадока навстречу авангарду графа Суассонского, который, по всей вероятности, должен был уже пройти местечко Госсели.

— Как скоро Мария Медичи и Маргарита Лотарингская будут в наших рядах, — сказал он Карадоку, посылая его, — я зажгу кучу хвороста, сложенного перед домиком. Тогда вы должны спешить изо всех сил навстречу к нашим союзникам и торопить их соединиться с нами. Но если вы не увидите никакого сигнала, то знайте, что я встретил какую-нибудь преграду. Во всяком случае, однако доезжайте до войска графа Суассонского и остановите его, пока я не сообщу ему новых инструкций.

Побуждаемый своим человеколюбием, граф Робер занялся и Норбером.

— Выпустите его из кареты, — приказал он страже, — пусть он бродит по лесу, лишь бы не выходил из него. Я желаю, чтобы плен этого безвредного старика казался ему по возможности менее тягостным.

Потом полковник расставил часовых вокруг временного стана, чтобы предупредить нечаянное нападение, и когда обошёл группы своих солдат, поднялся в первый этаж маленького дома лесничего.

До той минуты он силой своей твёрдой воли сдерживал страшную скорбь, которую причиняло ему непостижимое озлобление Валентины против него самого и его близких. Но оставшись один, он склонил голову на грудь, изнемогая под тяжким бременем этого необъяснимого вероломства.

Глухой стук колёс пробудил его от грустной задумчивости. Он полагал, что приехали его братья с принцессами и намеревался выйти, когда офицер, поставленный им на одном из передовых постов, вбежал в комнату.

— Полковник, — доложил офицер, — человек шесть подозрительного вида явились ко мне с требованием, чтобы я привёл их к вам. Начальник этих людей назвал себя Рюскадором и хочет немедленно сдать вам очень важного пленника, как утверждает он. Вот сюда подъезжает его огромный экипаж.

— Это сокольничий его высочества! Впустите его! — вскричал Робер де Трем, бросаясь к окну.

При свете факелов двух часовых, стоявших у наружной двери домика, он увидел Бозона, который приказывал так повернуть громадную фуру, чтобы она обращена была задним отделением к крыльцу. Потом маркиз отпер тремя поворотами ключа дверцы и сказал вполголоса: