Осада Монтобана

Когда настала ночь, когда Урбен должен был отправиться сперва в Лот, а потом в Брюссель, он удалил из своих мыслей все эти пленительные мечты и основательно расположился, скрывая своё лицо под шляпой с широкими полями, в одном из углов таверны «Большой бокал».

«Если Лагравер вернётся в Нивелль в четырёхдневный срок, назначенный ему Робером, — говорил он себе, — и не застанет здесь ни меня, ни Анри, то, без сомнения, поедет в Брен. Будем, однако, наблюдать здесь до полуночи, когда мне самому понадобится отправиться в путь. Быть может, он подоспеет к тому времени, и я узнаю результат его поездки в Динан».

Просидев три часа в этом ожидании, он едва коснулся губами своего стакана с пивом, тогда как соседи его успели уже поглотить страшное количество пенящейся браги. Вдруг топот лошади, скачущей во весь опор, покрыл крик и гам буйных посетителей таверны. Стук железных подков замолк перед «Большим бокалом», и вслед за тем растворилась наружная дверь. Молодой человек, одетый странствующим купцом и покрытый с ног до головы толстым слоем пыли, явился на пороге и вошёл, с трудом переставляя ноги в буйволовых сапогах со шпорами, как будто изнемогая от усталости. Едва успел взглянуть на него Урбен, как быстро встал, подошёл к нему и увлёк его поспешно к отдалённому углу комнаты, где просидел столько часов перед полным стаканом.

— Вы, Урбен? Вы, вместо Анри! — сказал приезжий, который сначала было оттолкнул его от себя, как будто не узнал.

— Тише! — шёпотом ответил Урбен, пока они проходили мимо полупьяных посетителей таверны.

— Один из пострелят-близнецов! — сказал себе мэтр Рубен, вставая из-за прилавка. — Но который же это из них? Сатана, их прародитель, один про то знает... как бы то ни было, а я пойду известить моего хозяина в его душеспасительном уединении.

Глава XXVI

ДВОЙНАЯ СТАВКА

огда кавалер де Трем привёл своего товарища в отдалённый угол залы, он сказал:

— Сядем здесь. Нам остаётся добрый час, чтобы побеседовать.

— С удовольствием, — отвечал мнимый торговец, тяжело опускаясь на скамью, — но я охотно выпил бы стакан вина, чтобы подкрепить немного силы.

Урбен, не успевший ещё сесть, подошёл к трактирному слуге и велел подать, что желал его товарищ. Потом, вернувшись, он занёс ногу через скамью, чтобы сесть против своего гостя, но при этом движении нечаянно ударил коленом об кончик ножен кинжала Робера, который носил за поясом под одеждою поселянина, и кинжал, выскочив из ножен, от сильного удара упал на каменный пол.

— Неловкий олух! — побранил сам себя Урбен.

Кинжал покатится на другую сторону стола, под скамью, на которой сидел приехавший молодой купец, и тот с любезной предупредительностью поспешил избавить Урбена от труда его поднять. Он нагнулся, повернувшись спиной к де Трему и оставался в таком положении несколько секунд, как будто не мог отыскать упавшее оружие. Между тем, однако, он держал его в руке и на лице его выражалась внезапная радость Архимеда, отыскавшего решения своей задачи:

Кинжал ударился об пол рукояткой. От сильного сотрясения головка его раскрылась, как ящичек, и в образовавшейся щели виднелась какая-то блестящая круглая вещь, похожая на перстень.

В ту эпоху оружейные мастера, пользующиеся известностью, иногда выдалбливали в головках шпаг или кинжалов маленькие углубления-тайники, о секретной пружине для открытия которых сообщали только покупателю.

— Куда же он запропастился, проклятый? — спросил Урбен, который не мог видеть, что делает мнимый купец под столом.

— Вот он! — ответил тот, придавив к полу, как будто бы для того, чтобы приподняться, головку, которая при этом слегка щёлкнула. Он отдал кинжал Урбену, держа его за рукоятку, головка которой плотно закрылась.

— Какой прекрасный кинжал! — сказал он тотчас, опять взяв его из рук де Трема, чтобы лучше рассмотреть. — Миланская ковка. Таким можно рассечь даже дамасскую саблю. Чёрт возьми! Резьба на рукоятке достойна руки Челлини, а может, это и есть его работы!.. Вещь великолепная!

— Мой милый Морис, — возразил, улыбаясь, Урбен, — вы преувеличиваете достоинства этого кинжала, он вовсе не старинной ковки. Хотя он и походит резьбой на работу Бенвенуто, но не иначе, как в виде подражания.

— Раз вы так мало его цените, так сменяйте на мой.

Мнимый торговец вынул из-за камзола великолепный кинжал восточной работы с серебряной рукояткой, украшенной драгоценными каменьями, и в ножнах, усыпанными жемчугом. Кинжал, бесспорно, был гораздо ценнее оружия, возбудившего в нём сильное желание приобрести его.

В свою очередь поручик осмотрел восточный кинжал глазом знатока.

— Такой обмен был бы выгоден только для меня, — сказал он, вздохнув.

— Не думаю... но не в том дело! Поменявшись кинжалами, мы будем иметь друг от друга подарок на память.

— Это невозможно.

— Как! — вскричал тот, которого Урбен называл Морисом, — разве вы не считаете меня достойным залога братской дружбы, который я вам предлагаю? Вы отвергаете символ союза двух ротных товарищей!

— Не сердитесь, друг Лагравер. Я отказываю единственно потому, что кинжал этот не мой, и дан мне на время. Он принадлежит моему старшему брату Роберу, в чём вы можете удостовериться, взглянув на графский герб, вырезанный на головке. Но если он вам нравится, я попрошу Робера, как скоро с ним увижусь, отдать его вам.

— Благодарю заранее, — ответил собеседник, нахмурив брови.

— Вы ещё не довольны? — продолжал Урбен.

— Что прикажете делать? — возразил он добродушно, — у меня все замашки избалованного ребёнка. Когда мне чего хочется, то я не имею покоя, пока не добьюсь желаемого. Но оставим это.

— Вы правы, нам надо заняться вещами поважнее. Как ваши поручения?

В эту минуту трактирный слуга принёс заказанную пинту вина, поставил по оловянному стакану по обе стороны кувшина и отошёл к остальным посетителям таверны, толпившимся в середине залы.

— Пью за мой двойной успех! — сказал мнимый торговец, наполнив оба стакана.

— Так вы всё исполнили удачно? — с живостью спросил Урбен, который отпил не более одного глотка из своего стакана.

— Вполне. Принц Фридрих Генрих получил депешу французских генералов и маркиз Рюскадор... — тут он внезапно замялся.

— Не опасайтесь быть нескромным, — сказал ему Урбен с грустью. — От дела, которое я вам доверил... Полковник Робер и я, мы знаем вину Анри. Увы, мой несчастный брат уже искупает её. Он арестован обер-аудитором как дезертир.

— Так вот почему я нахожу вас, а не его на условленном месте! Какое несчастье! А я-то спешил его порадовать известием, что ничего не будет открыто. Близ Динана я нашёл человека, который взялся передать письмо полковника мессиру Бозону и сообщить ему, что посланный к нему гонец вывихнул себе ногу за два лье до города. Сокольничий тотчас прислал мне с тем же человеком этот короткий и ясный ответ: «Я еду в Париж». Всё шло так отлично! Несчастный случай с Анри совсем испортил мою радость.

— Безумство виконта имело ещё другое пагубное последствие, — прошептал кавалер Урбен. — Желая оправдать брата, Робер вмешался в это дело, и маршал посадил его под арест, только завтра утром он будет отпущен.

— Так когда же и как дам я ему отчёт о моих двух поездках?

— Расставшись со мною теперь, вы вернётесь в Бренский замок подземным ходом. С завтрашнего утра ждите возвращение графа в его полк. Тогда передайте ему всё, что вы исполнили в Динане и Маастрихте, он и решит, что вам делать дальше.

— Разве вы не вернётесь со мной в квартиру полковника, Урбен?

— Нет, мне предстоит трудное предприятие, к которому я приступлю в полночь и которое с помощью Божьей будет исполнено в двадцать четыре часа.

— Счастливец!

— Опять зависть, Морис!

— Сознаюсь, я пристрастился к опасным приключениям. Ребяческая прихоть, которую мне внушает всё, что нравится, теперь вся сосредоточена на опасных и затруднительных предприятиях. Чем сильнее душевное волнение, тем более оно меня пленяет. Целых четыре дня я был на волосок от смерти. Вот это я называю жизнью. Вот поэтому-то, кавалер Урбен, зависть и заговорила во мне, когда я услышал, что на вас возложено одно из тех таинственных поручений, которыми я брежу. Клянусь честью, теперь, когда я свободен, я исполнил бы его с наслаждением и с успехом.