Осада Монтобана

У ног этого живого мертвеца на бархатной подушке сидела белокурая молодая девушка, причёска которой придавала ей вид ребёнка, густые шелковистые волосы вились локонами вокруг её головы. Опущенные длинные ресницы оттеняли пленительной томностью её огненный взор. Нежный, несколько бледный цвет лица смягчал оттенком женственности её правильные черты почти слишком строгой красоты. Светло-серое атласное платье оставляло обнажёнными её белую шею, полные плечи и прелестные руки и обрисовывало её изящный стан.

В старике Анри узнал Норбера Лагравера. В молодой девушке, поэтическом олицетворении красоты, он узнал ту самую Валентину, которую хотел вырвать из рук гнусных разбойников. Однако теперь она ему казалась кротким ангелом, тогда как при первой встрече она представилась ему героиней.

В смущении, в восторге, уничтоженный внезапной мыслью о том, как трудно ему будет объяснить причину своего появления, он стоял неподвижно на пороге двери, олицетворяя, по-видимому, человека из рассказа, превращённого в статую при взгляде на неземную красоту бессмертной богини.

Глава XXII

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

алентина де Нанкрей услышала лёгкий шелест портьеры, опустившейся за виконтом, и видя, что он не подходит, сделала нетерпеливое движение.

— Ну что же вы стоите молча и неподвижно у двери, господин посланник, разве вы опасаетесь, что пол разверзнется под вашими ногами? — сказала она и, усмехнувшись, показала два ряда жемчужных зубов.

Он сделал несколько шагов вперёд, но всё ещё молча и задыхаясь от волнения. Наконец Валентина подняла на него свои большие глаза, как будто удивлённая его продолжительным молчанием.

— Говорите же! Чего желает виконт де Трем? — спросила она, но едва успела произнести эти слова, как быстро встала, подошла к мнимому купцу, покраснела и опустила глаза.— Вы один из тех, кто защитили меня в Нивелле, один из братьев моей милой Камиллы?

— Перед вами Анри де Трем, — ответил он, переборов наконец своё смущение.

— А как же Морис сказал мне вчера вечером, что он едет с вами по какому-то поручению и не вернётся прежде чем через четыре дня... Что значит ваше возращение? Не случилось ли чего с моим братом? Говорите, ради бога! Я дрожу от страха!

— Успокойтесь, Морис едет преблагополучно в настоящую минуту. Явился я сюда лишь с целью засвидетельствовать моё глубокое уважение вашему батюшке и вам.

Он почтительно поклонился старику, который сохранял свой безжизненный вид.

— Увы, виконт, — сказала с грустью Валентина, — мой отец вас не понимает. — Но тотчас опять продолжала весело: — А ваши братья где? Отчего они не с вами? Я ожидала вас всех троих сегодня утром... К тому же что заставило вас так одеться, виконт?.. А, догадываюсь! Гадкий Морис проболтался. Вы его любимец. Он, верно, вам сказал, что моя дорогая Камилла наделила своих братьев равными достоинствами в глазах своей Валентины? Поэтому бедняжка не знает, кому отдать предпочтение... и решилась предоставить случаю затруднительный выбор.

Анри не верил своим ушам. Неподражаемая наивность, с которой сказана была эта смелая речь, изглаживала странное впечатление, которое она могла произвести. Он не узнавал в этой кроткой Агнессе[21] отважную девушку, виденную им в Нивелле. Он совершенно растерялся от неожиданного оборота разговора, который избавлял его, однако, от затруднительного объяснения. Эта невинная девушка смущала и вместе с тем воспламеняла его своим детским простодушием.

— Виконт, — прибавила она, — я должна вам заметить, что первая наша встреча не в счёт, так как я не знала, что увижу вас и ваших братьев. Только сегодня я намеревалась исполнить данное слово... и решилась отдать своё сердце первому из де Тремов, кто привлечёт мой взор.

Анри, совсем ошеломлённый этим объяснением, наперекор всем принятым обычаям в деле сватовства не находил слов для ответа, но не сводил пламенного взора со странной молодой девушки.

— Ах, боже мой, — вскричала она вдруг с забавным испугом, — вы молчите! Вы меня, верно, осуждаете? Вы не знаете, что мы в монастыре ещё условились с Камиллой, что я выйду за одного из её братьев? Вы возмущаетесь против этого решения пансионерок? Вы меня не любите?

Слова эти были искрой, которая взорвала мину. Пылкая страсть, которая способствовала опьянению майора, побудила его к безумному поступку, вспыхнула с неудержимой силой; мысли закружились вихрем в его воспламенённой голове. Он забыл о полумёртвом зрителе этой сцены. Он видел перед собой только пленительное создание, простодушие которой было в тысячу раз заманчивее ловко рассчитанной скромности опытной кокетки. Упав к ногам Валентины, он в страстном порыве сжал её руки в своих.

— Я не люблю вас! — вскричал он дрожащим голосом. — Я вас боготворю! Слова, которые я должен был считать пустой шуткой, заставили меня лететь к вам, забыв священный долг, жертвуя жизнью и честью! Непреодолимая сила влечёт меня к вам с тех пор, как я вас увидел в первый раз! Моё сердце стремится к вам так сильно, что я сотру с лица земли того, кто бы стал между нами, хотя бы он мне был родным братом! О, я благословляю случайное легкомысленное обещание ребёнка, которое вверяет вас тому из нас троих, кого вы увидите первым... Оно, быть может, спасает меня от преступления!.. Вы теперь моя! Только моя!..

Он с жаром прильнул губами к платью Валентины, но вдруг почувствовал, что его оттолкнули с такой силой, как будто статуя внезапно протянула свою мраморную руку.

— О, эти де Тремы! — прошептала дочь Рене де Нанкрея с горьким смехом, в котором слышалось содрогание ужаса. — Все они одинаковы! Их святотатственной страсти не остановит и предсмертная агония! Она высвободила руку у остолбеневшего Анри и указала на Норбера.

При упоминании де Тремов старик выпрямился во весь рост, как автомат, внезапно приведённый в движение. Сознание оживило его мёртвый взор; он устремил его на свою племянницу и на виконта.

— Господь прощает нам наши грехи, и мы должны прощать вину ближних против нас, — произнёс он внятно.

Потом он медленно опустился опять в кресло. На его безжизненном лице теперь выражалось внимание, к которому его нельзя было бы считать способным за несколько минут перед тем.

Майор стоял в оцепенении. Он начинал убеждаться, что ему не приснились жестокие слова Валентины, когда она, приняв опять свой весёлый и шуточный тон, сказала ему с демонической злобой:

— Да нет же, нет, виконт! Вы ещё не имеете на меня прав более, чем ваши братья! О, я олицетворённая справедливость! Только в таком случае я высказалась бы в пользу одного из вас, если бы вы пришли ко мне все вместе. Тогда только, если бы вы первый привлекли мой взор, вы тем решили бы мою участь.

— Первый из нас, которого вы увидите, сказали вы Морису, — бессознательно пробормотал смущённый Анри де Трем.

— Ложное толкование! Где же была бы справедливость? Нескромность моего брата таким образом доставила бы вам успех обманом!

— Умоляю вас...

— О, нет, нет. Вы должны подвергнуться обыкновенным условиям состязания... если только ваши братья не сочтут меня недостойной их благосклонного внимания, — прибавила она насмешливо.

При этой насмешке вся кровь вскипела в пылком виконте.

— Клянусь честью! Кто бы вы ни были, ангел или демон, но горе моим братьям, если они будут искать вашей руки! — вскричал он со сверкающим взором.

В эту минуту в комнате, находившейся перед круглой гостиной, звякнул колокольчик.

— Что вам нужно, мэтр Дорн? — спросила Валентина, возвысив голос.

Между половинками портьеры показалось сморщенное лицо домоправителя.

— Граф и кавалер де Тремы внизу, — сказал он, — и просят позволения войти.

Норбер, как обыкновенно, содрогнулся при имени де Тремов, но не произнёс ни слова.

21

Агнесса — имя, происходящее от др.-греч. Хагне, означающего «чистая» или «святая».