Осада Монтобана

В ту эпоху заговоров и тайных интриг приверженцы разных партий имели обыкновение принимать какой-нибудь условный знак — иногда чрезвычайно странный — по которому они узнавали друг друга. Таким образом несколько лет позднее пучок соломы или простая бумажка служили отличительным признаком многочисленных завистников Мазарини. Ещё позднее противники знаменитого итальянца, который правил Францией от имени Анны Австрийской во время малолетства Людовика XIV, приняли своею эмблемой детскую пращу-рогатину, которую носили на шляпе, что и дало название Фронде.

Месье, брат короля Людовика XIII избрал условным знаком своего нового заговора то животное, под именем которого он обыкновенно означал кардинала де Ришелье. Он решил, что участники этого двадцатого его заговора будут узнавать друг друга по варёному раку, настоящему или в изображении, показанному с приговоркою: «Он сварен на славу!» или с восклицанием: «В навоз его!»

Вследствие чего легкомысленный Гастон велел тайно изготовить порядочное число перстней с изображением рака, чтобы раздать их своим приверженцам.

Впрочем, толстый фламандец, хотя и высоко поднимал руки над головою, не мог бы на таком расстоянии показать полковнику символического перстня, но слова, которые он повторял упорно во всю глотку, ясно доказывали Роберу де Трему, душе орлеанского заговора, какую он имел цель.

Кавалер Урбен вернулся с человеком, за которым был послан, и вид которого прервал таким странным образом, к величайшей досаде Мориса, тайное сообщение полковника. Толстяк-повар с одутловатым и бледным лицом без всякого выражения окинул заспанными глазами присутствующих и, заикаясь, произнёс:

— Кто из вас, господа, граф фон Трем?

— Я, — ответил полковник.

— Великолепный, вкусный рак, мессир, большая редкость в нашем краю. Потому-то ваш друг, несмотря на своё положение, непременно хотел вам его прислать, как скоро услыхал, что мой хозяин купил его. Мастер Копперн ни в чём ни отказывает вашему закадычному приятелю и послал меня тотчас с этим раком, тщательно начиненным и сваренным в самый раз. Извольте получить, граф, он свеж и вкусен, несмотря на шестнадцать часов езды. Ваш друг обещал мне щедрую награду, если я вам доставлю его скоро и в сохранности. Я выехал вчера вечером и, осмелюсь доложить, моей лошадке теперь по крайней мере надо двое суток отдыха! Судите сами о моём усердии, ваше превосходительство.

Он настойчиво протягивал рака Роберу, начинавшему подозревать во всей этой проделке мистификацию.

— Как зовут того, кто посылает мне этот подарок? — поинтересовался граф.

— Я не знаю. Он уверял меня, что вы сами отгадаете его имя.

— Скажи по крайней мере откуда ты?

— Из Динана, мессир.

Хотя граф Робер находил посылку всё более и более загадочной, он старался отыскать ей пояснение.

— Чтобы привезти мне рака в сохранности, ты не мог всё время держать его в руках? — продолжал он.

— Он уложен был в корзинку, мессир. Ваши любопытные и жадные солдаты вытащили его оттуда под предлогом необходимости осматривать всё, что ввозится в ваш стан.

— Урбен, осмотри корзинку, перерой всю солому! Иди... нет, останься!

Это противоречие первому приказанию происходило от незначительного обстоятельства, вдруг замеченного полковником.

Подавая графу привезённого им рака, толстяк-повар держал его за голову, вследствие чего тело животного выгнулось и скорлупа спины отделилась от чешуйчатого хвоста. Робер приметил тонкий чёрный уголочек, выглядывавший из-под красной скорлупы.

— Подай мне его... и ступай, любезный, — сказал он. — Отыщи в нижнем этаже моего слугу Жана. Он угостит тебя и предоставит удобное помещение, пока ты не получишь от меня награды, которую вполне заслужил.

Посланный вышел с низкими поклонами. Тогда граф де Трем ловко снял с животного скорлупу и нашёл под нею продолговатый плоский пакетик в половину меньше обыкновенного письма. Он был обернут плотной чёрной шёлковой материей и в середине его оказалась бумага, сложенная в несколько раз. Полковник развернул бумагу, всю исписанную чётким почерком, и подпись тотчас бросилась ему в глаза.

— Поликсен де Рюскадор! — вскричал он.

— Сокольничий герцога Орлеанского, — уточнил майор Анри.

Лагравер или его созий слегка вздрогнул, когда повар упомянул о Динане; он заметно побледнел, услыхав имя Бозона Рыжего. Но это было делом секунды. Прежде чем кто-либо из братьев успел приметить у него признаки волнения, Морис уже придал своему лицу выражение любопытства.

Старший де Трем читал послание, доставленное таким оригинальным способом, и лицо его постепенно омрачилось. Он окончил чтение, но не поднимал глаз на присутствующих. Сомнение и грусть выражались на его лице. Наконец, приняв решение, сообразное его благородному и прямому характеру, он отдал обличительное письмо Морису.

— Прочтите, — сказал он ему взволнованным голосом, но тотчас опять овладел собою и продолжал, уже холодно обращаясь к братьям: — Анри, стань у двери, а ты, Урбен, у окна. Обнажите шпаги.

Те с удивлением переглянулись, но, как всегда, повиновались старшему брату. Между тем тот, кому, по-видимому, угрожали все эти распоряжения, не казался удивлён, а спокойно читал письмо Поликсена де Рюскадора, оправдывавшее, вероятно, подобные меры. Вскоре на лице чтеца появилась улыбка и губы его постепенно раскрывались всё более и более, как будто он припоминал смешное приключение.

Слог маркиза де Рюскадора имел сжатость телеграммы, хотя телеграфическое искусство возникло позднее двумя столетиями. Вот его депеша:

«Встретил дома Грело и черноволосого послушника, выходивших из монастыря визитандинок. Тайком проследил капуцинишку до кардинальского дворца, куда он вошёл. Оттуда опять проследил его до гостиницы “Лебедь и Крест”, где зелёный колет сменился на рясу. К ночи Гито, капитан Варёного Рака, приезжает с дорожною каретою. Зелёный колет садится в неё с беловолосым стариком — и был таков! Гнался за жёлтой каретой. В Марле подо мною убита лошадь черноволосым молодцом. В Динане снова отыскан след. Утром зелёный колет удирает верхом в сторону армии де Брезе. Лечу за ним; бывший капуцинишка разрубает мне голову наполовину; мимо проезжает жёлтая карета с беловолосым стариком и прекрасною блондинкой. Я умираю или почти умираю. Поднят и перенесён к мастеру Копперну, богатому доктору и заклятому врагу Красного Рака. Возвращён к жизни!

Лично не могу явиться никак, хотя голова твёрдая, она только надрублена, а не расколота и скакать я ещё в силах. Но де Брезе, друг Варёного Рака, вероятно, смотрит в оба, предупреждённый тремя шпионами, которые перегнали меня. Кроме того, я слишком известен начальникам-кардиналистам. Быть у вас — рискованное дело, если зелёный колет, красивая блондинка и беловолосый старик высланы из Парижа лазутчиками до приказа об аресте.

Жду ответа в Динане у Копперна. Не доверяйте его повару, болтливому олуху. Вынужден употребить хитрость, чтобы послать его с предостережением от вашего преданного

Поликсена.

PS. Отличный рак, скушаете его с удовольствием».

Дочитав это послание, лишённое всяких риторических прикрас, Морис разразился громким хохотом. Теперь полковник в свою очередь посмотрел на него с удивлением, более сильным, чем то, с каким смотрел на него Лагравер до чтения письма. Виконт и кавалер тоже решительно не понимали ничего из этой сцены.

— Извините, господа, — сказал наконец Морис с трудом, будто бы сдерживая хохот, — мой внезапный смех до крайности неучтив, потому что вы не знаете его причины. Позвольте мне вам сообщить её — и вы посмеётесь вместе со мною.

— Я, однако, не вижу ничего смешного в обвинении маркиза де Рюскадора против вас, — перебил его граф Робер со строгим видом.

— Да оно-то именно и доказывает мне преуморительное недоразумение, полковник. Представьте себе, что я собирался обвинить его в том же самом, в чём он обвиняет меня, когда этот толстяк-повар со своим раком перебил наш разговор.