Страница 29 из 97
— Граф Филипп де Трем не ослабел духом, когда губил Рене и Сабину де Нанкрей, — вскричал его собеседник. — Не колеблясь ни минуты, я погублю его сыновей и его дочь.
— Положим, — продолжал Ришелье, — но помните, что я предоставлю мечу вашей личной мести орудия заговоров против государства только в таком случае, если вы выдадите мечу моего правосудия тех, которые ими руководят. Вам, должно быть, известно, что палач не отсекает руки без того, чтобы и голова не была отсечена вслед за нею. Одна Мария Медичи неприкосновенна для короля, которому я внушил мой взгляд на слабые средства, прилагаемые к большим недугам: они только увеличивают их, тогда как сильные средства убивают или излечивают. Моё мнение в этом случае: или не касаться раны или совсем её открыть. Побеждённый герцог Орлеанский может подвергнуться участи, которую готовил мне. И много других знаменитых голов может пасть под секирой палача. Твёрдо ли вы решились ради вашей семейной ненависти довести, быть может, до подножия эшафота людей, ничем не виновных в вашем несчастье.
— Монсеньор, — мрачно отвечал собеседник, — теперь моя очередь напомнить вам ваше обещание: мне будут принадлежать слуги, если я выдам вам их повелителей. Чувство патриотизма оградит меня от угрызений совести, что я гублю одних для неумолимой мести над другими.
— Я узнаю в вас Рене де Нанкрея и не колеблюсь более, — вскричал министр. — Сегодня вечером я пришлю вам дорожную карету в гостиницу «Лебедь и Крест». Вы поедете на Рокруа. Оставив за собою французскую границу, вы отправитесь в епископство Люттихское, которое с нами в союзе. Оттуда через Тюин и Госсели вы скоро достигнете Нивелля, где узнаете с точностью, в каком месте стоит полк де Трема и другие войска маршала де Брезе. А там вы сами уже должны решить, что вам следует предпринять.
— Таким путём от Парижа до Брюсселя по крайней мере лье девяносто. Самому неутомимому курьеру понадобится четверо суток, чтобы привести к вам уведомление о том, что я открою там.
— Я сокращу его обратный путь из Бельгии на день. Если будет нужно, то я сам инкогнито приближусь к заговорщикам, чтобы застигнуть их врасплох. Какое содействие требуете вы с моей стороны для успеха вашего предприятия?
— Тайного полномочия, которое мне достаточно будет предъявить главнокомандующим или обер-аудиторам, когда мне нужна будет их помощь или покровительство.
— Гито, капитан моей стражи, с которым я пошлю вам карету, отдаст вам все бумаги с большой суммой денег.
Молодой послушник сделал невольный жест отвращения.
— Когда успех увенчает ваше предприятие, честь Нанкреев будет восстановлена, а запрет снят с имений, им принадлежащих, — медленно произнёс кардинал. — Тогда вы возвратите эти деньги казне, если они так тяготят вашу гордость.
— Благодарю, монсеньор, — возразил послушник откланиваясь.
Министр удержал его за руку. Рука эта была маленькая, белая, почти женская.
— Вы не просили у меня конвоя, — продолжал Ришелье, — вам надо быть под защитой по крайней мере до тех пор, пока вы не достигнете главной квартиры маршала де Брезе. Достаточно ли для вас четырёх моих мушкетёров, переодетых лакеями?
— Мне не нужно конвоя, монсеньор.
Ришелье удивился.
— Всякого рода свита может только повредить моей цели. Через сестру их де Тремам, без сомнения, известна ограниченность моих средств, которые не позволяют мне держать слуг. Я скромным беглецом явлюсь моим врагам. Всё должно быть правдоподобно.
— Так согласитесь, по крайней мере, чтобы мои мушкетёры проводили вас до Динана или только до границы.
— Нет, — возразил послушник и в глазах его сверкнула молния. — Граф Филипп один совершил своё злодеяние, и я погублю его потомство лишь собственными силами.
— Неужели вам нельзя взять в дорогу хотя бы одного спутника?
— Норбер поедет со мною. Старик хилый, дряхлый, ум которого часто бывает помрачён, он может служить мне только нравственной охраной — его седины оградят моё доброе имя.
— А каким способом уведомите вы меня о том, что откроете там в Бельгии? Где найдёте вы посланника усердного, храброго и неподкупного?
— Он найден и уже действует.
— Как может он действовать, когда вы только сегодня получили возможность достигнуть вашей цели?
— Монсеньор, на другой день после моего первого визита к Камилле де Трем я написала этому преданному помощнику, единственному, которого я хочу и должна принять, потому что в жилах его течёт кровь Нанкреев. Я заранее была уверена, что достигну того, чего добилась теперь.
— Что же вы ему написали?
— В силу торжественной клятвы, данной им мне, я требовала, чтобы он бросил немедля всякую другую службу и служил мне одной; чтобы он тотчас собрал доходы, какие только можно будет, с имения отца, отчасти принадлежащего и мне, и на вырученные деньги подготовил для меня способы действия в Люттихе и Брабанте. Он повиновался, он, наверное, исполнит, несмотря ни на какие препятствия, всё, что я от него требовала. Для него нет ничего невозможного.
— Как зовут этого гомерического героя?
— Он носит одно имя со мною, монсеньор. Его зовут Морис де Лагравер.
Должно быть, Ришелье по тону ответа угадал соображения своего странного агента. Весь план его тайного замысла, вероятно, показался ему смелым и умным, потому что он бросил на него взгляд, исполненный искреннего удивления.
— Идите же туда, куда влечёт вас судьба, — заключил министр, — и Господь да оградит вас!
Послушник хотел поцеловать у него руку, но Ришелье сам поднёс его нежные пальчики к своим губам.
Спустя пять минут Валентина де Нанкрей в своём костюме послушника выходила из кардинальского дворца через проход таверны Ренара. Повернув в улицу Сент-Оноре, она машинально заметила какого-то человека громадного роста и с рыжими волосами, который не мог справиться с кречетом.
Хищная птица, раздражённая донельзя тем, что так долго остаётся без удобной для себя жёрдочки, вскарабкалась на голову Рюскадора, всё ещё караулившего послушника на своей тумбе. При этом кречет сбросил на землю высокую шляпу сокольничьего, украшенную зелёными перьями, и вцепился в его спутанные волосы так крепко, что все усилия Бозона снять проклятую птицу с её странного насеста оставались тщетными.
Увидав, что послушник, за которым он намеревался следить, быстро прошёл мимо него, Поликсен решил закончить борьбу героическим подвигом. Он поднял свою шляпу и нахлобучил её себе на голову до самых бровей, накрыв вместе с тем и беспокойную птицу. Никогда ещё маркиз де Рюскадор не бывал так стремительно и настойчиво чесан, как своим пленником, который раздухарился не на шутку в своей войлочной тюрьме. Для прохожих, не посвящённых в тайну, судорожно подергивающаяся и подпрыгивающая шляпа представляла прелюбопытнейшее зрелище.
Но Поликсену до этого не было дела. Новоизобретённая клетка наконец угомонила взбешённую птицу и Бозон де Рюскадор успешно проследил того, за кем гнался до гостиницы «Лебедь и Крест» близ ворот Сент-Оноре.
Мнимый капуцин осмотрелся несколько раз, прежде чем вошёл в гостиницу. Очевидно, он хотел удостовериться, не наблюдают ли за ним. Неизвестно, заметил ли он своего прыткого преследователя; одно только верно — он показал ему своё молодое и прекрасное лицо, быстро повернув голову в его сторону и нечаянно сбросив этим движением свой капюшон.
«Ах, чёрт возьми! — подумал провансалец. — Его легко принять за хорошенькую девушку, не будь у него смелых приёмов молодого кавалера. Как бы то ни было, а капуцин он только по одежде».
Как он караулил перед кардинальским дворцом, так он стал и теперь перед гостиницей, придавая себе вид, будто бы изучает вывеску, представлявшую нечто вроде ребуса — на ней красовался лебедь, обвивающий своей длинной шеей крест.
На самом же деле Поликсен окидывал пытливым взором общую залу, которую мог видеть в большое окно прямо против него. Но Валентина только прошла эту комнату и поднялась по внутренней лестнице в верхний этаж. Тогда Рюскадор нашёл всего удобнее для себя войти в гостиницу и там продолжать свои наблюдения. Через две минуты он садился за стол, приставленный к самым перилам лестницы, по которой взошёл капуцин. Желая придать благовидный предлог своему вторжению, он потребовал ужин. Меж тем, чтобы организовать себе некое подобие общества, он снял шляпу и возвратил свободу своему пленнику, когти которого немилосердно царапали ему темя. Это зрелище возбудило хохот полдюжины посетителей, ужинавших в зале, но всего более насмешило оно хозяйку, которая заседала поблизости от Рюскадора. Первых наш вспыльчивый сокольничий надменно осмотрел с ног до головы, последней он бросил убийственно-победоносный взгляд. Потом, воспользовавшись её смехом, который сам возбудил, он завязал с нею любезный разговор и извлёк из него, во-первых, что к верхним этажам ведёт одна только лестница, и во-вторых, что эта лестница та самая, у которой он сидит.