Осада Монтобана

— Всё человечество непостоянно и подобно песку, — напыщенно произнёс капуцин в юбке. «Но, — прибавил он мысленно, — подобно тому песку, в который ставят бутылки».

Граф де Трем продолжал как будто ничего не слыхал.

— Верно, в самом деле, мы дурно исполнили отцовскую волю, посвятив себя вам и душою и телом! За двенадцать лет мы не успели убедить вас, что у нас скорее вырвут наши сердца, чем вашу тайну.

— Он решительно понимает всё с дурной стороны! — вскричал Гастон.

Как все люди со слабой волей, герцог легко расстраивался и не умел скрывать своего волнения. Гастон поочерёдно схватил за руки братьев и сказал голосом почти плаксивым:

— Вы дурно, очень дурно судите обо мне. Напротив, я ценю ваше усердие ко мне. Но я знаю также ваше взаимное доверие друг к другу. Если бы вы знали с самого начала, что вы будете замешаны в этот новый заговор против кардинала, то посчитали бы, что способны в одиночку прикончить его. Я не мог бы сдержать вашего пыла, и ускорив против моей воли час расплаты, вы искупили бы своей погибелью неуменье дождаться удобной минуты.

— Ваше высочество считаете нас очень самонадеянными! — вскричал пылкий Анри.

— Самонадеянность свойственна слабому человечеству, — нравоучительно заметил дом Грело.

Гастон продолжал, по-видимому, всё более волнуясь:

— Разве меня не довольно упрекали в смерти Шале, Монморанси и многих других, которые пали, служа мне, только потому, что их смелость преодолевала мою осторожность? Меня обвиняли, что я был первою причиной их погибели! Если бы вы знали, что вы участвуете в моём предприятии все трое, благородная гордость помешала бы вам согласиться на моё отречение от планов, отречение, основанное на том, что эти планы имеют мало возможности на успех. Когда каждый из вас считал себя единственным поверенным моих планов, я оставался свободен возвратить вам ваше слово, сославшись на недостаточность средств к осуществлению моего предприятия. Я долго колебался, прежде чем затеял дело, в котором вы будете рисковать своей жизнью, но успех которого доставит вам первые должности в государстве.

— Ваше высочество слишком великодушны, и я прошу вас простить мне мои необдуманные слова, — сказал Робер.

— Впрочем, дело, мне кажется, будет непременно иметь успех, — продолжал Гастон, переменив тон, то есть переходя от сентиментальности к энтузиазму.

Он вдруг замолчал и стал прислушиваться к шуму шагов по сухим листьям, слетевшим с деревьев аллеи, что вела к фонтану Медичи.

— Нас обнаружили! — пролепетать он дрожащим голосом.

— Ваше высочество не заметили, — вмешался дом Грело, — что Рюскадора нет с нами, это наверняка он бежит сюда.

— Да, нас только пятеро, — сказал Гастон, который был близорук. — Этот ветреник Поликсен, — прибавил он, топнув ногою с досадою, — всегда всё перепортит. Маскарад превосходно задуман, чтобы сбить с толку шпионов Красного Рака, если бы они вздумали нас здесь подстерегать. Но заговор, достойный Фиеско под прикрытием комичного фарса, может не удаться по вине Бозона! Он мне за это поплатится!

— Бедняга тут как тут и сам является на суд и расправу, — отозвалась какая-то странная фигура, внезапно выступившая из-за деревьев.

Со своими взъерошенными волосами, всклокоченной бородой и худобой скелета Рюскадор в кофточке и юбке как две капли воды походил на пугало.

При этом уморительном зрелище принц не мог удержаться от смеха, но тотчас опять принял вид серьёзный и холодный.

— Чем вы оправдаетесь в том, что не исполнили моих приказаний, маркиз? — спросил он.

Гастон называл своего сокольничьего маркизом, когда был на него очень сердит.

Поликсен кашлянул, подкрутил усы и молодецки подбоченился.

Заключив по этим верным признакам, что Базой готовится произнести защитительную речь, дом Грело со сладеньким видом шепнул ему на ухо:

— Dominus vobiscum! Etcum spirtu tuo![6]

Эта выходка имела целью ловко навести маркиза на мысль, будто бы дом Грело сильно желает, чтобы Рюскадор выпутался из затруднительного положения, ибо он попал впросак по большей части вследствие доклада завистливого капуцина, обращённого к их общему повелителю.

— Во-первых, ваше высочество, — начал Рюскадор, — я успешно исполнил почти все ваши приказания. В полдень я выходил из таверны Двора чудес[7], хозяйка которой — моя короткая приятельница. Эта добрая душа снабдила меня лохмотьями своего покойного кузена, бывшего при жизни полунищим-полуразбойником. Бр-р! Мне и теперь ещё чуется запах этих отвратительных тряпок! В час я скакал по дороге к Понтуазу на лошади, которую всегда держит для меня в готовности мадам Мондрагон, барышница в предместье Сент-Оноре, другая моя добрая знакомая. Чтобы правдоподобнее разыграть роль нищего и заставить предположить, что лошадь я украл где-нибудь на лугу, я проскакал эти восемь миль без седла. К четырём часам я был в Понтуазе, я гостил у вдовы Ванселен, также одной из услад моего сердца. Там я оставил лошадь, чтобы дать ей отдохнуть, а сам исполнил приказание вашего высочества и известил господ де Трем, каждого отдельно, так что ни один из них не подозревал, что другие двое получили подобное же извещение. В этом я сошлюсь на слова самих этих многоуважаемых господ.

— Мы все в точности исполнили данные нам предписания, — сказал весёлый виконт, — но не тут то было! Напрасно стучали мы на все лады у входа во дворец вашего высочества, всё оставалось мертво и безответно.

— Вследствие чего мы и встретились инкогнито, — продолжал серьёзно граф Робер, — и чуть было не перерезали друг другу горло.

— Вы слышите, маркиз?! — сердито вскричал герцог Орлеанский.

— Проскакав дорогу в оба конца, Поликсену, верно, понадобилось отдохнуть у своей красотки, — вмешался сладеньким голоском дом Грело.

— Чёрт тебя побери! — проворчал провансалец, который не мог похвастаться терпением, и поскольку он стоял возле бывшего приора, то исподтишка всадил тому в бок пять своих железных ногтей.

— Ай! — невольно вскрикнул тучный капуцин.

— Во-вторых, — перекричал его Рюскадор, — предупредив полковника, капитана и поручика, я вернулся в Париж на моей измученной кляче. Выходя из дома Остреберты Мондрагон я приметил, что за мной следят.

— Сокольничий принца переодет нищим; тут что-то кроется, — сказал своему товарищу один из тех мошенников, одетых с ног до головы в чёрное, что обыкновенно служат лазутчиками варёному раку. Я позволил этим негодяям следить за мною до Нового моста, но там, пользуясь безлюдием и темнотой, я быстро повернул назад и...

Поликсен вдруг замолк и смущённо потупил глаза.

— Вы их убили? — спросил, содрогаясь, дом Грело.

— Повторяю вам, что они узнали и упорно меня преследовали. Очевидно, они дошли бы до глухого переулка Нотр-Дам-де-Шан и, скрывшись там для наблюдений, убедились бы в прибытии этих благородных посетителей. Позволить им сообщить красному раку о встрече со мной не следовало ни под каким видом, чёрт возьми! Но какой они подняли крик, когда я их спровадил... тихохонько, скажу я вам!

— Обоих?! — воскликнул снова пузатый капуцин.

— Каждый делает, что может, — скромно пожал плечами Бозон Рыжий. — Сознаюсь, третий очень затруднил бы меня, я имел дело с ловкими бойцами. Притом они запищали так громко, что привлекли внимание ночного, дозора и в один миг меня окружили и схватили за плащ, за колет и за гриву. Я с трудом вырвался из когтей дозорных, оставив им всё, что они держали, и пустился улепётывать во весь дух. Но и преследователи мои были не многим менее прытки. Я пробегал улицу за улицей, а они всё не теряли моего следа. Тут я догадался, что они направлялись по шуму моих шагов. Завернув за угол, я проворно снял сапоги и бросил их в голову одного из самых упорных. Шутка ему не понравилась, он обнажил шпагу, ринулся на меня и...

Рюскадор снова принял скромный вид и хранил красноречивое молчание.

6

«Господь да пребудет со всеми! И с духом твоим!» (лат.) — формула благословения в католическом обряде; в более общем употреблении — формула прощания.

7

Двор чудес — название нескольких кварталов в средневековом Париже, где обитали нищие, бродяги, публичные женщины, монахи-расстриги и поэты.