Белый ворон

Граф развернулся и хотел было уходить. Но танец кончился, и Раевский повёл свою даму к креслам её матери. Он что-то говорил кузине — судя по любезной улыбке, приятное. Она хмурилась, отвечала рассеянно и как-то принуждённо, сама скользя глазами по толпе гостей. Воронцову надо было подойти, поздороваться, но это оказалось выше сил.

Вдруг Лиза заметила его. Было видно, что девушка обрадовалась. Её лицо осветилось мгновенной улыбкой. Будь они не на виду, Браницкая подняла бы руку и помахала, приглашая приблизиться. Он был нужен ей, возможно, для того, чтобы прекратить неприятный разговор с Александром. Но Михаил Семёнович даже не кивнул. Сделал вид, будто не замечает её в толпе, и быстро скрылся за спинами приглашённых. «Не надо себя обманывать, — билась у него в голове злая мысль. — Кто я для неё? Приятный знакомый, и только».

Не следовало хватать хорошеньких девушек за ножки! Рыцарь с дратвой! То, что Лиза вызывает в нём желание, Воронцов обнаружил почти случайно. И был потрясён откровенной грубостью произошедшего. Дела не позволяли ему расслабляться. Постоянной привязанности во Франции у него не сложилось. Он выбрал себе вполне пристойное заведение мадам Шардо. Далеко от центра, в тихом, почти загородном местечке Мулен-Жоли, где время проводили люди со средствами, но без стремления к огласке.

Конечно, старик посол со стыда бы умер, узнай, что его сын посещает подобные места. А сам Михаил лучше бы застрелился, чем сказал отцу, где он бывает. Пока Шурка толокся в Париже и ночевал у друга, граф ни разу не ездил к Шардо, потому что Бенкендорф теперь был человек семейный и соблюдал себя из последних сил. А Воронцов не хотел сбивать его дурным примером. Тем более что стезя добродетели была для легкомысленного Христофорова сына в новинку. Орлов даже предложил заключить пари, как долго тот продержится. Но Михаил отверг саму идею спора: мол, Бог зачтёт Шурке даже хорошие намерения.

Однако после пребывания великого князя в Мобеже, когда командующий два дня находился в напряжении, потребность расслабиться погнала его в Мулен-Жоли. Граф ездил к определённой девице — кстати, хрупкой и темноволосой, как та полька-швея в Вильно... Она, по примеру остальных обитательниц, отзывалась на имя Сандрин, Жакот или Катиш. Как её звали на самом деле, Воронцов так и не добился. Хотя, к его чести, не единожды спрашивал. В тот вечер девушки не было. Мадам объяснила, что та уехала к родным в деревню, и предложила другую, «почти такую же». Генерал был расстроен, потому что не переносил перемен. Новая Сандрин была действительно «почти»... Но заметно наглее. Это рассердило гостя, он велел ей не дёргаться. Девица надулась и замерла. Михаил опустил веки, понимая, что выйти из ситуации, не уронив достоинства, удастся только, вообразив что-нибудь приятное.

И тут он вообразил. Совершенно неожиданно. Да такое, от чего потом долго не мог опомниться. Диван, Лиза, он держит её ножку... Словом, всё прошло блестяще. Но граф посчитал себя извращенцем. Расплатился и уехал с мутным осадком в душе. Ему было так стыдно и тяжело, как если бы он в действительности обесчестил доверчивую мадемуазель Браницкую. Но именно с этого момента Михаил понял, что желает Лизу. И строка из Песни Песней обрела для него совсем иной смысл.

Когда приходила Аграфена, Арсений отсылал Тишку. Тот хмыкал, скрёб пятерней голову и уходил, глупо ухмыляясь. Такой вот паршивец!

Роман дежурного генерала с графиней Толстой разгорался, как ан гонов огонь в ране. Им было весело вместе. Груша бросила не только Каподистрию, но и добрую дюжину других любовников. Об оставшихся Арсений не спрашивал. Впрочем, жизнь не давала ему права на ревность. Хвори сожрали половину сил и почти не оставили времени. Чудо, что под занавес случилось амурное приключение. При других обстоятельствах он мог бы полюбить. Сейчас относился к происходящему с заметным цинизмом. Что бы Аграфена ни вытворяла, всё было к месту — потому что завтра ему этого уже не увидеть. Как, впрочем, и ничего другого.

Закревскому казалось, что они стали очень близки. Поэтому известие о помолвке графини Толстой с неким Всеволожским повергло генерала в шок. Вроде бы вчера ушла от него, ничего не сказав. И сегодня намеревалась прийти. А тем временем... Мучивший его вопрос Арсений задал Груше в очень подходящий момент и в очень подходящей позе. Она сидела на нём верхом и была в восторге от самоё себя.

— Так вы выходите замуж?

Секунду назад светившееся лицо Толстой стало кислым.

— Надо вам было всё испортить? — она сползла с него на кровать и шумно завозилась, надевая туфли.

— Любопытно спросить, за кого? — проигнорировал её замечание Арсений. — Кто такой Всеволожский?

— Не знаю! — огрызнулась девица. — Это папа придумал. И мне просто уже надо быть замужем. Третий месяц пошёл. Скоро всем станет заметно. Вам-то что?

По тому, как возмущённо запыхтел генерал, было ясно, что ему очень даже многое нужно. После истории с Мавромихалисами он как-то не задумывался о возможной беременности Аграфены.

— Вы же говорили... у вас часты выкидыши.

Толстая просияла.

— А вот этот как-то зацепился! Сеня, милый, ну что вы меня мучаете? Я ведь не за тем пришла.

— А зачем вы пришли? — Закревский поймал её руку. — Выходит, вам совершенно всё равно, с кем венчаться?

Груша выдернула у него свою ладонь.

— Мне больше никто не предлагал. А ребёнку нужен отец. Для метрики.

Генерал почесал в затылке.

— Чей же он? Или вам, как всегда, трудно сказать?

— Нет, отчего же? — Графиня поджала губы. — Три месяца. Посчитайте сами. Я, конечно, не вершина добродетелей. Но в пост стараюсь этого не делать. Чтобы не огорчать матушку на небесах...

Она сердито глянула на него, как будто он подбил её на нарушение церковных правил.

— Груша, вы в своём уме? — осведомился Закревский. — Если это мой ребёнок, то почему было не сказать? Или вы полагали, что я не поверю?

— Я полагала, что вам всё равно, — отрезала она. — А кроме того, я не до такой степени свинья, чтобы играть на вашем благородстве. Мы сразу решили: без обязательств... Я такая, какая я есть. И я не хочу делать вас несчастным. Вы сами знаете: я неуёмная.

— Не говорите глупостей, — отрезал генерал. — Зато я очень даже скоро уймусь. И если после меня останется кто-то с фамилией Закревский, это будет приятным сюрпризом.

Груша заморгала. Ей совсем не нравилось настроение любовника.

— Нет. Так не стоит думать. Всё в руках Божьих. Поедемте на воды. Или в деревню. Я стану за вами приглядывать. Вы хотите жениться и сделать меня вдовой?

— Именно.

Толстая наморщила лоб. В том, что предлагал Арсений, была и жертва, и побег одновременно.

— Видите ли, Аграфена Фёдоровна. — Закревский криво усмехнулся. — Вы завели роман с покойником.

— «Близ Наревы дом мой тесный», — передразнила его графиня строкой из Жуковского. — Сеня, я к вам очень привязана и не позволю вам быстро умереть.

— Желаете, чтобы помучился? — генерал притянул её к себе. — Хотите вы того или нет, но вам придётся наконец представить меня своему отцу. И поверьте, его ожидает самый неприятный в жизни разговор.

Графа Толстого Закревский уломал быстро. Аграфена и не знала, как внушительно выглядит её жених, когда наденет не только генерал-адъютантский мундир, но и все ордена. У неё дух перехватило при виде звёзд Александра Невского и Владимира, Георгиевского креста на шее и целой россыпи иностранных наград на левой стороне груди.

— Сударыня, это железо тянет меня к земле, — мрачно пошутил Закревский. Однако в глубине души ему было приятно нескрываемое восхищение Груши. Поскольку больше нечем красоваться, то пусть хоть это оценит.

Его приезд в дом Толстых был необычен. Не принято, чтобы девица знакомила родителей с женихом. Телегу впереди лошади не ставят. Однако есть правило, по которому кавалер, имея серьёзные намерения, может сам представиться и просить разрешения ухаживать за невестой. Но чтобы сразу руки — такое следовало занести в анналы светских хроник. Впрочем, Закревский не особенно беспокоился на сей счёт. И сразу подавил малейшие попытки графа к сопротивлению.