Белый ворон

— Напротив, — девушка успела поймать его за руку и не дать встать со скамейки. — Огромная удача, что вы в меня врезались. Могли бы в дерево.

Воронцов помимо воли рассмеялся.

— Вы забавная, Лиза. С вами хорошо.

— С вами тоже, — искренне сказала она. — Так что вы намерены делать?

Граф передёрнул плечами.

— Вообще-то почти ничего нельзя предпринять. Я выразил своё несогласие и подал в отставку. Думаю, не я один.

Лиза снова ахнула. Такой крутой перемены в судьбе командующего она не ожидала.

— Словом, я теперь вовсе не так сановен и виновен, как вчера, — заключил Воронцов.

— Но тридцать тысяч душ остались при вас? — поддразнила его Лиза. — Считайте, что получили вольную.

Граф глубоко вздохнул и потёр лоб ладонью. На лице у него было написано полное непонимание, что делать с даром небес.

— Многие сочтут мои действия необоснованными, — протянул он.

Лиза ещё крепче стиснула его пальцы.

— Вы совершенно правильно поступили, — тоном, не допускающим сомнений, сказала она. — Нельзя забывать уважение к себе, даже если так хочет государь.

Михаил всей душою был с нею согласен.

— Я совершенно не знаю, что делать, — признался он. — Чем теперь заниматься? Я всегда служил. Понимаете, с семнадцати лет? Я не могу себе представить, что теперь всё.

Лиза пожала плечами.

— Во-первых, император вовсе не обязательно удовлетворит прошение. Во-вторых, дворянин не бывает свободен в полном смысле слова. Вы сказали: тридцать тысяч. Это только мужских душ. С бабами и ребятишками набежит больше сотни. Три таких корпуса, как ваш. И о них надо заботиться. Сколько лет вы не были в имениях? С войны?

Михаил покачал головой.

— Раньше? — ужаснулась Лиза.

— С восемьсот третьего.

— Мой Бог! Что же там творится? Вы даже представить себе не можете, как порой ждут барина в каком-нибудь медвежьем углу. Местные чиновники, управители, собственные дрязги — мужикам, бывает, и податься-то некуда. Только в бега. Вам давно пора заняться вашими людьми.

По кислому выражению лица Михаила она поняла, что граф вовсе не вдохновлён нарисованной перспективой.

— Я ничего этого не умею.

— Но дело-то нехитрое, — ободрила его девушка. — Вы сами видели, когда мы разбирались с документами.

— Лиза. — Воронцов всё-таки встал, — выходите за меня замуж. Честное слово, я вас не обижу.

Очень куртуазно и романтично! «Я прошу вашей руки, потому что мне лень возиться с имениями». Мадемуазель Браницкая тихо засмеялась.

— Вы это не всерьёз сказали, — она потянула его за руку обратно на скамейку. — С перепугу.

— Что-что? — не понял граф.

— Ну, вы сбиты с толку случившимся. Боитесь не найти себя. И думаете, что, имея семью, лучше бы приноровились к новой жизни.

Ей нельзя было отказать в завидной доле проницательности. Но всё же выбрал-то он её, а не кого-то другого. Могла бы оценить.

— Лиза, — сказал граф, снова порываясь встать, — вы же сами говорили, что хотели бы иметь детей. Я уверен: и с матушкой поругались из-за женихов. Я прав?

— Вы всегда правы, — она опустила голову и стала туфелькой катать по земле камешек.

— Ну и?

— И... — протянула девушка, не зная, что ответить. — Всё, конечно, хотят встретить хорошего человека...

Она хотела сказать, что несвободна. Что Михаил Семёнович очень добрый и славный, но... В этот момент раздался треск ближайших кустов, и на дорожку перед ними явилась Александра Васильевна Браницкая, вооружённая зонтиком от солнца и маленькой складной скамеечкой. Вид она имела воинственный. Раздувала от негодования щёки и то и дело поправляла съехавшую на лоб соломенную шляпу, один из краёв которой был лихо заломлен.

— Насилу тебя отыскала, голубушка, — обратилась она к дочери. — Виданное ли дело — мать бросать? Ах, граф, хорошо, что вы нашли эту дурёху. С ней Бог знает что могло случиться в здешнем вертепе. Не город, а Содом и Гоморра! Просто жуть! На меня напали грабители. Но я задала им ретираду. — Старая графиня потрясла сломанным зонтиком. — Требовать у пожилой дамы шляпку и табурет! И это в стране, наводнённой нашими войсками! Куда смотрит ваш корпус, граф? Развели разбойников!

— Мама. — Лиза прервала поток её излияний, — его сиятельство делает нам честь, прося моей руки.

А он-то боялся, что мадемуазель Браницкая не сообщит матери. Возможно, ему и не откажут.

— Надеюсь, у моей дурёхи хватило ума ответить вам согласием? — осведомилась старая графиня. Её большое полное лицо затряслось, как будто она вот-вот заплачет. Но Александра Васильевна была сделана из очень прочного материала. Она достала носовой платок величиной с полковое знамя, шумно высморкалась и смахнула с глаз закипевшие слёзы.

— Ну, детки, едемте домой, такое событие надо отпраздновать.

Так Михаил Семёнович, не получив от Лизы ни «да», ни «нет», попал, что называется, с корабля на бал, а вернее, с похорон на обручение. Впрочем, формально ничего не было оговорено, и даже кузины Раевские не узнали о случившемся. Вечером в гостиной под портретом светлейшего князя Воронцов понял — почему.

Лизы не было с ними. Александра Васильевна выслала её, твёрдо сказав, что не только у невесты с женихом, но и у тёщи с будущим зятем найдётся о чём поговорить без помех. Граф напрягся, полагая, что старуха, возможно, коснётся скользкого вопроса, из-за которого он поссорился с Раевским. Но Александра Васильевна, как видно, ничего об этом не знала. Беседа пошла о другом.

— Вам, граф, вперёд нужно было обратиться ко мне, — строго сказала Браницкая. — А уж потом смущать Лизу. Всё-то вы, молодые, торопитесь. Что, например, скажет ваш батюшка?

— Я как раз собирался в конце недели отбыть в Лондон, чтобы сообщить ему обо всём и просить благословения. Не сомневаюсь, он будет рад. Женить меня — его горячее желание.

— Не сомневаетесь? — переспросила графиня. — А вот я сомневаюсь. И имею свои причины. Что вы знаете об отношениях наших семей?

При этих словах Александра Васильевна так выразительно посмотрела на портрет, что стало ясно: речь идёт не о Браницких, а о многочисленной родне Потёмкина. Михаил слышал, что у отца, да и у дяди были непростые отношения с великолепным князем Тавриды. Его называли разорителем России, говорили о ненависти к ним, Воронцовым — честным слугам Отечества, никогда не склонявшимся перед временщиками. Всё это началось ещё до рождения Михаила. В детстве он не раз ловил краем уха разговоры о каких-то интригах, сломанных карьерах, оттеснении от власти и тому подобном. Но к ним-то с Лизой какое всё это имело отношение? Сейчас, через четверть века после смерти светлейшего, молодой Воронцов решительно не понимал, почему прошлое должно хватать его из гроба за ноги? И был уверен в согласии отца.

— А если граф Семён Романович не даст вам благословения? — спросила Браницкая. — Что делать моей бедной девочке? Вы уж, голубчик, не оглашайте пока, до разговора с отцом, своего решения жениться. Я-то рада бы видеть вас зятем. Да захочет ли ваш батюшка назвать Лизу невесткой?

Эти сомнения были Михаилу совершенно непонятны, но он дал Александре Васильевне слово не объявлять пока о сговоре. И сам взял с графини обещание не отдавать Лизу, если в его отсутствие к ней кто-нибудь посватается.

Среди всех этих разговоров сама мадемуазель Браницкая оставалась как бы не у дел. Её без особых сомнений считали невестой. Но граф хорошо помнил колебания девушки. С целым возом сомнений и страхов он в следующий четверг отбыл в Лондон. Потратил на дорогу двое суток, а потом ещё день, пока добирался до имения Пемброков, где жил на покое отец.

— Нет!

Михаил Семёнович был потрясён ответом старого графа. Он ещё никогда не видел бывшего посла в таком волнении.

— Выбирал-выбирал и выбрал! — голос Семёна Романовича сорвался и, вместо грозного рыка, дал петуха. — Или ты первую попавшуюся схватил за руку? Кого ты хочешь привести в наш дом? Потаскуху неизвестно каких кровей, зачатую её развесёлой матушкой в пьяных оргиях с собственным дядюшкой?