Белый ворон

— Нас удавят, как котят, — констатировал граф. — Я, конечно, готов прославить русское оружие героической обороной Монмартра. Но не вижу в этом смыла. Неужели у нас в Главном штабе не понимают, что всё закончится катастрофой? Никогда не поверю, чтобы Петрохан или Арсений были настолько несведущи, чтобы принять подобный план. Или настолько угодливы, чтобы промолчать...

— Тихо, тихо. — Шурка замахал руками. — Остынь. Когда меня отправляли, с Главным штабом операция ещё не обсуждалась. Но если дойдёт до дела, многие не смолчат. Однако государю угодно. И скорее Волконский с Закревским потеряют места, чем наш благословенный монарх откажется от идеи усиления Священного союза.

Воронцов взял со стола чашку недопитого кофе и стал, давясь, глотать жидкую густоту.

Между тем Шурка извлёк со дна крынки осоловелую лягушку, всю в облепивших её сливках, раскрутил за лапку и вышвырнул в окно: «Иди погуляй!»

— Если заварится каша, — продолжал он, — тебе останется только продержаться до прихода основных сухопутных сил. Но ведь они могут и не поспеть. Из письма Чарторыйского видно, что поляки готовы устроить бунт на западных границах и оттянуть на себя основную часть армии. Что делать, я не знаю. Но надо что-то делать, пока ты не получил ордера.

Михаил стоял у окна, опершись лбом о стекло. Вот уж не чаял, что им с Веллингтоном придётся поменяться местами. А он ещё стыдил старину Уорта двойной игрой его правительства! Как будто герцог мог за это отвечать. Особая оскорбительность ситуации состояла в том, что его, командующего, даже не удосужились посвятить в подробности дела.

— А под каким предлогом вводятся войска?

Граф не думал, что Бенкендорф ответит. Он всего лишь генерал-адъютант, передающий важную информацию. Очень высокопоставленный, но по сути курьер. Ничем не лучше Ярославцева. И кстати, судьба у него может быть точно такой же, узнай он больше, чем следует. Или раскрой рот не там, где надо. Что Шурка и сделал.

— Ты понимаешь, как я рискую? — вздохнул Бенкендорф. — Но я не вижу иного выхода. В столице думают, что другие кабинеты глупее. Между тем нас обставили по всем позициям. Если англичане сговорятся с поляками...

Михаил уже знал, как поступит, но откладывал решение хотя бы до того времени, когда пройдёт голова.

— Ты поезжай, Шура, поскорее. Предупреди государя о поляках. А я подумаю тут на досуге. Знаешь, иногда нужно противиться политикам. Веллингтон говорит: они худшие люди на Земле.

Глава 3

РАЗРЫВ

Париж жил от одного светского события до другого. Театры, гулянья, званые вечера уже не обещали ничего нового. Приезд Михаила Павловича разнообразил монотонный круг увеселений. Не успел отгреметь бал в Тюильри, как разнеслась весть, что вместе с великим князем прибыл епископ Черниговский Даниил, старец весьма почтенный и даже, по слухам, прозорливый. Он будет служить в православном храме Святой Екатерины и причащать русских гостей неприятельской столицы. Конечно, такого аттракциона никто не мог пропустить. Вся публика — религиозно настроенная и нет — потянулась к обедне, ожидая не то чуда, не то рассеяния от скуки.

Михаил Семёнович не собирался ехать. Он не любил столпотворения в церкви, но всегда в него попадал по долгу службы. Положение обязывало его присутствовать и на этот раз. Старенький епископ вёл литургию довольно шустро. Пятеро помогавших ему батюшек-исповедников разделили между собой молящихся и бойко отпускали грехи. Кажется, они и сами понимали, что при такой давке вдумчивого покаяния не получится, и расправлялись с народом без волокиты. Какая-то барыня по католическому образцу попыталась увлечь священника рассказом о своих интересных пороках, но получила в ответ: «Называй грех и проходи». Воронцов рассмеялся в душе: «Правильно, так её. Вечно разведут канитель!»

Между тем впереди, за спинами собравшихся, мелькнуло личико Лизы — узенькое, бледное, как всегда, немножко испуганное. А вот и громадная шляпа её матушки — с лентами, розанами и кружевной накидкой. Старая графиня и в семьдесят лет умела себя подать. Вокруг тётки, как обычно, теснился выводок девиц Раевских.

Михаил Семёнович отвернулся и сделал скучное лицо. С памятного бала они с Лизой пребывали в немой ссоре. Хотя ни слова между ними не было сказано. Граф вспомнил, как месяц назад в этом самом храме видел мадемуазель Браницкую совершенно одну, без родных. И тоже не решился подойти. Но совсем по иной причине. Народу тогда было немного. Воронцов встал у колонны и погрузился в раздумья. Пел хор. Ничто вокруг не отвлекало внимания. Ни толкотня, ни просьбы передать свечку, ни необходимость постоянно оставаться под скрещением сотен взглядов. Командующий к этому привык, не испытывал ни малейшей неловкости, но временами хотел побыть один — сам по себе. Потому и приехал без сопровождения. Видимо, Лиза тоже иной раз чувствовала потребность вынырнуть из недр шумного семейства, отрешиться от чужих забот и подумать о своих.

Хор смолк. Батюшка вынес из алтаря громадную Книгу в золотом переплёте с лиловыми аметистами, положил на аналой и, открыв в нужном месте, начал чтение. Сегодня повествовали об Иоакиме и Анне, у которых не было детей. Михаилу всегда становилось жалко Иоакима, человека доброго, богобоязненного, любившего супругу, но гонимого и презираемого за то, что он никак не мог продлить род. Однажды несчастный муж даже бежал от насмехавшихся над ним иудеев. «И столь горько стало Иоакиму, и не пошёл он к жене своей, а ушёл в пустыню, поставил там свою палатку, и постился сорок дней и сорок ночей, говоря: не войду ни для еды, ни для питья, пока не снизойдёт ко мне Господь, и будет мне едою и питьём молитва».

Бедная же Анна и вовсе сидела дома, не смея показаться на люди и виня себя в бесплодии. «И, подняв глаза к небу, увидела на лавре гнездо воробья и стала плакать, говоря: горе мне, кто породил меня? ...Не подобна я и птицам небесным, ибо и птицы небесные имеют потомство у Тебя, Господи».

Михаил Семёнович бросил взгляд на Лизу и заметил, что она роняет слёзы: «И птицы небесные имеют потомство». Ему захотелось подойти, утешить Браницкую, сказать, что в Париже полно женихов, и рано или поздно всё будет хорошо. Но граф не посмел. Тогда их отношения ещё не были так коротки, как позднее. А теперь... Какие у них теперь отношения?

Сначала она вошла к нему в душу. А потом... танцевала с Раевским. Глупость ситуации стала очевидной. Чего он, собственно, взбесился? Что Лиза сделала не так? Молоденькие барышни затем и ездят на бал, чтобы потанцевать с кавалерами. Не ревновал же он её к Бенкендорфу. А Раевский Лизе кузен. На что было обижаться? Но, с другой стороны, как теперь извиниться за своё поведение на балу и вернуть прежнюю близость? Может быть, уже никак? Хотя что он сам-то сделал преступного?

В глубине души Михаил понимал, что обидел Лизу. Отвернулся от неё. И в этом была известная низость. Даже трусость. После бального предательства трудно было представить ситуацию, при которой они снова смогли бы говорить так доверительно, как прежде. Люди, чьи отношения не прояснены — строятся на робких полувзглядах, недомолвках и многозначительных умолчаниях, — всегда склонны раздувать из мухи слона и вкладывать колоссальный смысл в самые мелкие детали своих встреч. На балу ничего не произошло. И на балу перевернулся мир. Небо рухнуло на землю. Горы сдвинулись с мест. Лиза на него обиделась.

Теперь величайшим счастьем представлялся не тот случай, когда он держал в ладони её ножку, а разговор в белом дворике, куда Михаил спустился от старой графини, устроившей ему выволочку за баронессу Крюденер. Лиза сидела в тени колоннады и расшивала мелким речным жемчугом церковный воздух. На её сосредоточенном лице с тонкой складочкой между бровями застыло выражение тревоги. Она не стразу заметила его приближение, а когда услышала шаги, вскинула голову и заскользила по лицу вопросительным взглядом.

— Мама вас бранила? Боже мой! Она иногда бывает...