Страница 7 из 111
— Што это? — ахнул Дмитрий. — Куды мы попали?
Изумлённый не меньше спутника, Афанасий только плечами пожал. Жеребцы под ними тревожно пятились.
— Вот чудесии тако чудесии! — волновался Дмитрий, крестясь. — Господи, спаси и помилуй! Што это, Афонь?
— Не пришлись мы по сердцу волхву, — задумчиво объяснил Афанасий. — Не схотел с нами видеться. Морок навёл. А медведок-то точно тот, в которого мы стрелы пущали.
— И впрямь, Афонюшка! Я то ж самое помыслил. Дак куды ж всё подевалось? Место совсем незнакомое.
— Не боись, выберемся, — успокоил его спутник, оглядывая окружающие заросли. — Вон, кажись, тропинка.
Вместо ручья текла полноводная река. Впереди между деревьев петляла дорога, на которой виднелась тележная колея. Солнце было совсем в другой стороне, чем раньше. Путники проехали по дороге. Но она скоро упёрлась в густой, нетронутый лещинник. Бор стал темней, гуще, неприветливей.
— Беси нас водют! — тревожно шепнул Дмитрий. — Чур нас, чур! Господи, помоги!
Но вокруг по-прежнему стыла враждебная тишина. Афанасию показалось, что кто-то невидимый следит за ними. Воин тряхнул головой, прогоняя наваждение. Но ощущение пристального изучающего взгляда не исчезло.
— Гей, не печалуйся, друже! — ободрил он заробевшего спутника. — Чур делу не помощь! Конн лучик! нас чуют! Орлик, веди на дорогу!
Жеребец послушно вскинул голову, раздул ноздри, понюхал воздух и вдруг радостно заржал. Ему ответил знакомый зов лошади Степана. Оказывается, дорога проходила левее, не далее чем в двухстах саженях. Воины повернули лошадей туда. Скоро на ней послышалось погромыхивание телеги. Опять заржала лошадь, и послышался сердитый голос Степана:
— Ах ты, волчья сыть, травяной мешок, всё б тобе спотыкаться! Вот отведу на купище[20]!
Афанасий и Дмитрий пустили коней рысью, свернув налево, пробились через орешник и вскоре выехали на знакомую дорогу. В полуверсте за рощей виднелась деревня, тёмные избы с тесовыми крышами разбегались по травянистому холму. Огибая холм, текла река, появляясь из леса. За ней простиралась обширная луговина. Вскоре из-за поворота показалась телега.
— Быстро вы! — удивился Степан, придерживая лошадь. — Тпру-у, лиходельница, ни одной колдобины не пропустишь! Дак што вы? Ай не по нраву пришлись?
— С пути сбились, — скупо объяснил Афанасий.
— Заблудились? Как это? Там же тропка пряменькая!
— Ты вот што, Степан, ехай в деревню и жди нас у старосты, — решил Афанасий. — А мы к твоему чудеснику вдугорядь наладимся. На сей раз без промашки. Оружье мы в возке оставим. Старосте скажи, мол, московские гости от самого великого князя Ивана Васильевича в Новогород путь держат по важному делу. Мол, государевы гонцы. Корм пусть без промедления даст и всё прочее. А мы мигом. Дмитрий, снимай саблю, лук, нож, кинь в телегу!
— Дак, Афонюшка, как без оружья-то... — растерялся Дмитрий.
— А вот так. К тому старику в гости надо с добром ехать!
Его спутник взвыл:
— Ты часом с глузда не съехал? Воин без справы — что бык без рогов! А ежли татя встренем? Мы ж государевы люди!
— Сымай! — В голосе Афанасия прозвучала непреклонность.
Дмитрий, недовольно хмурясь, разоружился. Без привычной сбруи ему было неловко, он невольно ёжился, словно голый на юру. Степан погнал подводу в деревню, недоумённо оглядываясь. Всадники повернули обратно. Дмитрий что-то рассерженно бубнил.
— Старика понять надо, — терпеливо сказал Афанасий. — Ежли он зверьё лечит, то какой же он злой? А мы к нему во всей справе попёрлись. Я слыхал от старых людей, что раньше волхвы лес от всякой напасти берегли, людей учили, мудрость у них была особенная, ведовская. Надобно его послушать.
— Тебе его ведовство зачем?
— А вот зачем. — Афанасий приподнялся на стременах, оглядывая раскинувшиеся вокруг просторы. — Баская[21] земля наша, друже, испокон веку стоит, терпелива, словно мать родная, кормит нас, красотой своей ублажает, пристанище всякой птахе даёт. Вроде как печаловаться нечему! А вот чую я тревогу, Дмитрий! Добром ли мы своей матери родимой платим на заботу её? Татарская конница идёт — землю топчет! Князья между собой ссорятся — опять же земле пагуба. Доколе она терпеть станет? Может, тот кудесник знает?
Дмитрий ошеломлённо уставился на своего спутника. Подобных мыслей Афанасий никогда не высказывал. Вот так лучший проведчик Тайного приказа! Всегда молчаливый, сдержанный, скорей даже угрюмый, не знающий страха могучий боец, выполнявший самые опасные поручения государя, казалось, кремень, а не человек, — и вдруг такое! Дмитрий привычно перекрестился.
— Ты чего глаголешь? Откуда набрался? — пробормотал он. — Грех большой тако рассуждать!
— Почему?
— То божья забота — землю хранить. Не нашего ума дело! Гордыня тебя обуяла!
— Гордыня? — усмехнулся Афанасий. — А мне думается, наоборот. — Он замолчал.
Они увидели знакомую тропку, заросшую подорожником. На этот раз подорожник был примят копытами лошадей. Афанасий весело сказал:
— Ну-ка, Митрий, поведай смешное!
— Смеш-ное? — ещё более поразился его молодой спутник. — К месту ли?
— К месту, к месту, жги!
— Ин, ладно. — Дмитрий почесал щёку, зарастающую рыжеватым кудрявым пушком. — А вот слышь, Васька Ховрин надысь смеховину баял. Жил-был человек, водил дружбу со скрягой. Как-то он молвит скряге: «Уезжаю, друже! Долго не вернусь. Подари-ка мне своё кольцо, буду носить, не снимая с перста. Станет скучно, погляжу на него и тебя вспомню!» «Эге ж, — отозвался скряга. — Ежли тебе в дороге станет скучно, ты лучше на свой пустой перст глянь! Как посмотришь, так сразу вспомнишь, что, дескать, просил я у такого-то кольцо, а он мне не дал!»
Оба рассмеялись молодым здоровым смехом. И сразу как бы повеселело вокруг, из-за туч выглянуло солнце, осветило лес. Вот и ручей. А возле него избушка на поляне. Медведя возле крыльца уже не было. По лужайке носился на высоких ногах лосёнок, взбрыкивая, бодая воздух неокрепшими рожками. На крыльце стоял босой отшельник и пристально смотрел на подъезжающих светлыми кроткими глазами. Мир и покой царили вокруг. Жеребцы шли без опаски, только ушами прядали и хвостами помахивали, отгоняя припозднившихся слепней.
— Будь здрав, отче! — приветствовал старика Афанасий. — Нас не пасись, мы добрые христиане!
— Вижу, — без улыбки отозвался старик. — Потому и позволил вам приблизиться.
Афанасий и Дмитрий переглянулись, услышав речь отшельника. Она была необычной для слуха, привыкшего к московскому певучему говору, как если бы фряжец излишне правильно произносил знакомые слова. А старик не отводил глаз от Афанасия, словно пытаясь проникнуть в его замыслы. И вдруг лицо его стало приветливым. Так вот какой гость пожаловал к нему! Росту среднего, широкоплечий, статный, толстая шея и крупные руки говорили о богатырской силе, а сдержанно-суровое лицо — о постоянной готовности к схваткам. О, это грозный воин, дело которого рубить, а не размышлять. Но порой на хмурое лицо приезжего наползала задумчивость, и тогда взор его становился потаённым, украдчиво-зорким, что свидетельствовало о мятущейся душе.
Волхв обладает даром не только видеть глубинную сущность человека, но и прозреть его будущее.
Отшельник пристально смотрел на старшего воина, и упорный взгляд его проникал сквозь время, силой сосредоточенности раздвигая грядущее, подобно пластам зыбкого тумана, тающего под зраком солнца. Перед внутренним взором старика возникла огромная река, корабли, плывущие по ней; распахнулась степная даль, показались стремительно скачущие по равнине всадники, промелькнули в смутной зыби чужедальние города, улицы, полные смуглых людей в белых одеяниях и тюрбанах; опять синее море и корабли; проплыли высокие горы, дремучие леса, деревья, увитые лианами; и вдруг возникла знакомая поляна духов, странник, устало бредущий к дубу-великану. Видение исчезло.
20
Купище — рынок.
21
Баская — красивая.