Отыгрыш

…Тычок в диафрагму.

— Сволочь… Сказал же — местный я… Орловский… Вон, пропуск заводской лежит.

— Уже лучше. Но номер части я так и не услышал… — снова рывок…

…— Ну что ты молчаливый такой попался, как та ворона из басни? Спой, светик, не стыдись… А то ведь помирать долгонько придется…

— Да иди ты… в зимний день в трухлявый пень, а коль близко — через коромысло, сто ежей тебе… и паровоз вдогонку! Зашатал уже, сука немецкая!

Резкий хлопок ладонями по ушам и удар коленом в промежность:

— Ай-яй, нехорошо как получилось-то… Больно, наверное? Жаль, жаль… Ну, так сам виноват: нечего лаяться на старшего в чине, унтер…

— Был унтер, да сплыл. Нынче — младший сержант Красной Армии Лапин Константин Александрович. А ты, никак, из "ваш благородиев" будешь?

— Не угадал, сержант. Из "высокоблагородий". В двадцатом произведен в войсковые старшины. И горя бы сейчас не знал, кабы не такие, как ты… мразь краснопузая. Так что, землячок? Говорить станешь, или тебе вторую руку сломать?

— Да чего попусту языком трепать? Все в бумагах в моих записано…

…Удар… удар… рывок… удар… выверт руки из суставной сумки…

Раздраженный оберст-лейтенант что-то трескуче командует, привстав за столом. Допрос продолжается с прежнего места:

— Номер части?

— Да зашатал, сволочь! Не знаю я номера! И командира не помню: как в полк ополчения забрали, оружие выдали, так через день уже на позиции послали.

Вновь удар под дых.

— Врешь, сука красная! За два дня в сержанты не производят!

— Сам ты сука… Аттестовали как бывшего командира отделения на ту же должность, ясно тебе… бла-ародие?

— Ага, допустим… Ну, а взводного своего хоть знаешь?

— Чего ж не знать, знаю: сержант Кочетков. Только где он сейчас — не в понятии. Два дня тому по его приказу нам патроны с пайком привозили, был где-то возле перекрестка с резервом.

— Так, ладно… Давай дальше: сколько солдат в Орле и окрестностях? Чем вооружены? Где стоит артиллерия, танки?

— Тю, да ты, высокоблагородие, дурак совсем… Откуда ж мне все это знать? Приходи сам в Орел да посчитай… если целым останешься. Хотя оно вряд ли… Зашатал ты меня… помирать мешаешь…

Хорошо спится в селе оккупантам после трудного дня. Все крупышинские избы и овины забиты храпящими и сопящими господами офицерами и солдатами из штабной обслуги. Начавшийся под утро дождь шелестит по листве и крышам, легонько постукивает в оконные стекла. Матово поблескивают по дворам мокрые тела автомобилей и мотоциклов, странными великанскими галошами топорщатся бронетранспортеры, лишенные бережливо унесенных под крышу пулеметов. Орднунг: сейчас — время для сна. Воинам Германии следует набраться сил перед завтрашним днем.

Выгнанные из своих домов немногие оставшиеся в Крупышино крестьяне притихли в погребах и щелястых сарайчиках…

И только часовые отчаянно борются с подступающей дремотой. Вот постен приткнулся под навесом крыльца сельпо, сунул руки в карманы пропитанной влагой шинели, под сгибом локтя — блестящий от дождя карабин, с края каски срываются запоздалые капли. Вот сейчас передохнет немного — благо, до появления разводящего со сменой еще больше часа — и вновь примется вышагивать туда и обратно вдоль улицы…

Постен упорно борется с дремотой, но шорох дождевых капель так непреклонно перекрывает все остальные звуки, что веки сами собой то и дело опускаются. Так что чавканье копыт по раскисшей земле немец услыхал слишком поздно: одновременно с высверком винтовочного выстрела.

И тут же улицы села наполнились движением. Скрытые ночным мраком всадники, как мстительное и крылатое небесное воинство, проносились мимо заборов, швыряя в силуэты вражеской техники кувыркающиеся в воздухе бутылки — и за их спинами вспыхивали костры пылающей КС. Влетая во дворы, бойцы в синих гимнастерках выбивали прикладами оконные рамы и вкатывали в забитые немецкими штабистами горницы ребристые гранаты. Успевших выскочить в панике немцев встречали хлесткие выстрелы винтовок и наганов. Где-то на околице короткими лающими очередями закричал дегтяревский пулемет, возле захваченного сельпо ему отозвался второй…

Синие призраки в фуражках с гербами СССР на звездах хозяйничали в Крупышино до шести утра, методично обшаривая все закутки и достреливая забившихся в щели, будто тараканы, гитлеровцев. На рассвете же, запалив оставшиеся неповрежденными три бронетранспортера, оперативная кавгруппа милиции при Орловском Управлении НКВД, увеличившаяся за счет захваченных мотоцикла и штабного автобуса фирмы "Шкода", уже отступала в сторону Орла. Прихватить автотранспорт с собой пришлось вынужденно: лошади не унесли бы на вьюках столько трофейного оружия и боеприпасов. Одних только пулеметов было взято восемь штук — и, благодаря внезапности, ни один из них не успел выстрелить! Винтовки же и пистолеты можно было смело считать десятками. Жаль, не все удалось подобрать — слишком поджимало время.

Однако своих погибших собрали всех, в первую очередь. И теперь на сиденьях "Шкоды" лежали тела шестерых орловских милиционеров и неизвестного младшего сержанта, расстрелянного оккупантами накануне вечером…