Две стороны жемчужины

Арина хоть и привыкла к неожиданным высказываниям Саши, всё же непроизвольно покраснела, когда он задрал руку и показал редкие светлые волосы под мышкой.

– А у тебя ничего нет.

Арина поняла, что он обратил внимание на её подмышки, когда она снимала майку и натягивала футболку. Она покраснела ещё сильнее, подумав, на что ещё он мог смотреть.

– Прекрати меня изучать – это неприятно и неловко.

Саша свернул полотенце, подал Арине. Та, упаковав в пакет мокрые вещи, отправила и пакет, и полотенце в рюкзак.

– Что тут неловкого? Процесс взросления самое естественное состояние человека. Значит, когда загружаешь организм топливом это нормально? Когда выделяешь отходы, тоже нормально. А вот говорить о взрослении стыдно. Что за глупость! – возмутился Саша.

Арина хихикнула и запнулась.

– Загружать топливо в организм – это ты про еду? А выделять – про какашки?

– Фу, как не научно. Мы почти не отличаемся от машин. Им требуется топливо и масло, нам еда и жидкости, Саша коснулся сооружения на макушке Арины и совсем другим тоном произнёс: – Ты намочила косы, высуши их на солнце.

Арина улыбнулась: знала, ему нравится смотреть на её распущенные волосы. Год назад, ныряя, она нацепляла на голову водоросли, пришлось расплести косы. Пока они свисали мокрыми тёмными прядями, Саша спокойно помогал выбирать тёмно-зелёные нити водорослей, но когда волосы высохли и флагом затрепетали на ветру, восхитился.

– Как красиво! Ты похожа ни русалку из сказки, – Саша провел рукой по пышной гриве, нагретой солнцем, запустил пальцы в шелковистые пряди.

– Они тёплые и блестят, – он втянул в себя запах, исходящий от головы Арины. – Ты пахнешь ветром и морем. Можешь встать? Ну, пожалуйста, пожалуйста, сделай это.

Арина послушалась и поднялась с песка. Волосы золотисто-кофейным плащом укрыли её тело до ягодиц.

– Какие длинные! А как ты их моешь?

– Так и мою, – хмыкнула Арина и привычными движениями стала заплетать косы.

С того момента Саша изредка стал просить распустить волосы. Это было его единственной слабостью по отношению к подруге детства, в остальном он относился к ней как к мальчишке: на равных. Арина вынула шпильки.

– Можно, я сам расплету, – попросил Саша.

Арина кивнула. Он устроился за её спиной и стал освобождать шлейф волос из плена кос. Вскоре влажные, тяжёлые, волнистые пряди, упали на спину девочке. Саша стал задумчиво водить расчёской по живому покрывалу из волос.

– Ты знала, что наши предки старались не обрезать волосы, считали: в них заключается жизненная сила? – Он провёл ладонью по шелковистым прядям. – Красиво. – Тряхнув головой, уже иным тоном продолжил: – Выдумки непросвещённых людей. Волосы – просто производное эпидермиса кожных покровов. Они состоят на семьдесят девять процентов из белка кератина, на пятнадцать процентов из воды, остальное липиды. У животных шерсть, у нас волосы. Природа создала волосы для зашиты от холода и ещё, наверно, от травм.

Арина фыркнула и отобрала у него расчёску. Саша сел рядом и посмотрел на море.

– Ты открыла купальный сезон.

– Да. Я соскучилась по воде.

– Но ты же плавала в бассейне

– Там неживая вода, – Арина покачала головой. – Даже плавать скучно.

– Это из-за того, что хлорка убила бактерии и вирусы?

– Опять ты за своё. Не люблю бассейн не из-за хлорки, просто в той воде нет души.

Саша покосился на волосы Арины, они подсыхали и начали птицами подниматься по ветру. Он коснулся их пальцами, снова ощутил нежную шелковистость, отчего-то сердце в груди забилось сильнее, перехватило горло. Он постучал себя кулаком по груди.

– Заболел я что ли?

– Да ты по три раза на год болеешь, – покосилась на него Арина. – Пора идти.

Ей не хотелось возвращаться домой в неуютную квартиру, к родителям, которые или не замечали, что радовало, или цеплялись по любому поводу. Казалось, она раздражала отца одним своим присутствием, но хотя бы знала, чего от него ожидать. А вот мать была непредсказуемой: в одну минуту могла обнимать её, жаловаться на жизнь и плакать, в другую истерично ругать за малейшую провинность и даже ударить. Арина давно научилась существовать в ненормальных условиях, приспособилась к ним и не жаловалась, понимая, что от этого не будет никакого толку. Маленькой она мечтала о другой семье, воображала иных родителей, потом перестала. Она решила, когда вырастет, создаст себе такую жизнь, какую захочет, а пока надо выживать, как сказала бабушка Маша. При воспоминании о Марии Семёновне на глаза девочки навернулись слёзы.

Прошло полгода как умерла добрая, пусть и неродная бабушка, ставшая таким же главным человеком в её жизни, как и Саша Фламер. Арине она часто снилась, будто продолжала поддерживать её из того далёкого мира, куда уходят все. Ради её памяти Арина дала себе слово не сдаваться. Бабушка многому её научила, поэтому она обязательно справится. Первое время Арина не могла проходить мимо двери квартиры Марии Семёновны, чтобы не разрыдаться. Через месяц она пробегала, чуть всхлипывая, ещё через два научилась удерживать слезы, через три остался лишь ком в горле, но с ним она пока ничего не могла поделать. Подруга бабушки говорила, что время поможет, и она верила в это. Полина Ярославовна просила Арину приходить к ней, но девочка наотрез отказалась.

– Больше не хочу ни к кому привыкать. Вы старая… вдруг тоже умрёте.

Полина Ярославовна только вздохнула.

– Если будет трудно, вспомни о моих словах и приходи, я всегда помогу. Маша желала, чтобы я заботилась о тебе. Не хочу подвести подругу, она любила тебя, как родную внучку.

Арина уклонилась от руки Полины Ярославовны, когда та захотела обнять её, она не могла позволить себе сродниться с кем-то ещё. Это так больно терять человека, ставшего близким, больше она никого не хотела лишаться. К тому же у неё есть друг Саша Фламер, она не одна на этом свете.

Арина навсегда запомнила то тёмное ноябрьское утро. Накануне отец праздновал свой выход на пенсию. Родители так радовались новому источнику доходов, что расщедрились и купили не только выпивку, но и торт. Отец находился в благодушном настроении, сам разрезал торт, протянул дочери щербатую тарелку с куском лакомства и стакан газировки.

– Вот так-то, доча, теперь я на заслуженном отдыхе. Мать через семь месяцев тоже свою пайку от государства получит – заживём, как короли.

Елена Назаровна наполнила стакан пивом, сдула пену, смачно отхлебнула почти половину.

– Точно. Заживём. И горбатиться, подметая дворы, больше не надо, – она бросила взгляд на дочь, уплетающую торт. – Ешь, кто ещё как не родители купят. Помни, мы поили, кормили тебя, в старости ты нас кормить будешь. От сыночков вряд ли помощи дождёмся. Один в тюрягу по глупости загремел, второй от нас отказался. Просила у Юрки денег, так он сволочь не дал. Говорит: нету. А сам как с картинки одет. Жмотяра твой сынок, – толкнула она мужа в плечо.

Тот поднял мутные глаза, сфокусировал их на жене.

– Он и твой тоже. Это ты его плохо воспитала. Я говорил: парню надо ремня чаще давать. Ты и своего Димку грудью защищала. И где теперь он?

Мать стукнула кулаком по липкой от разлитого пива клеёнке, так что зазвенели стаканы. Арина сморщилась, даже аромат ванили от крема на торте не забивал кислый, тошнотворный, ненавистный ей запах спиртного.

– Не трогай Диму, ему девка голову вскружила, а так он умный и хороший мальчик. – Елена Назаровна угрюмо уставилась в одутловатое лицо мужа.

Арина не совсем поняла, почему Юрия отец считает общим ребёнком, а Дмитрия лишь маминым?

– Почему Дима мамин? А я тогда чья?

Николай Ильич икнул, сердито уставился на дочь.

– Не мой Димка, не мой. А ты вообще ненужный последыш, – он пьяно захихикал: – ошибка природы. – Погрозив жене пальцем, добавил: – Она, идиотка, поняла, что беременна лишь к семи месяцам. – Покосившись на Арину, буркнул: – Аборт поздно было делать. Вот ты и появилась.

– Заткнись, дурак! – прикрикнула Елена Назаровна на мужа. – Пусть мы не обрадовались твоему появлению, доча, но ведь потом холили и лелеяли.