Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 17



– Не хочет Петруша уходить.

– Да что ж такое, – всплеснула руками Агафья. – Аль глупости мальчишки титешного тебе важнее наказа боярина?

– Негоже посланника Божьего неволить, – отрезал Филимон и вышел, закрыв за собой дверь.

Мамка с негодованием посмотрела на Пьера.

– У, аспид…

Но тот, нимало не смутившись, принялся за свои каракули. А Агафья, поворчав, начала протирать слюдяные ромбики окна. Она почти успокоилась, но вдруг задела за жестяной рожок для свечи, торчащий из стены, и вскрикнула. Пьер вздрогнул, рука его дернулась, чернильница опрокинулась, и на вышитой скатерти расплылось уродливое пятно.

– Да что ж ты творишь, негодник?! – взвизгнула мамка. – Меня ж Федор Иваныч прикажет на конюшне сечь за твое баловство!

Схватив с лавки рушник, она замахнулась на Пьера. Но тот стащил с ножки тапку, кинул в нее, проворно скользнул под стол и затаился. Нянька пришла в бешенство и вне себя зашипела:

– Ах ты возгря[9]! Доколе ж мне еще терпеть-то? Ну, ниче, ужо Ефимка-конюх тебе задаст! Вмале придет твоя смертушка, и я от тебя избавлюсь!

«Ничего себе! – опешил Пьер. – Меня эти компьютерные людишки еще и убить хотят?! И нянька тоже?! Так вот о чем говорил Филимон!»

Не успел он так подумать, как писарь заглянул в комнату:

– Че блажишь, Агафья?

– Глянь-ка, что твой любезный посланник вытворил, срамота. В меня хлопанец свой кинул, да и вот – весь стол загадил. Как теперича перед боярином отвечать?

– Пустое, – махнул рукой Филимон. – Я уж сколько раз чернила на столы лил, ниче. Лимона в воду капни-и отскоблишь. А где Петруша-то?

– Вона, внизу затаился.

Присев на корточки, писарь приподнял бахрому скатерти и встретился взглядом с Пьером.

– Совсем сдурела баба, – проворчал Филимон, вытащил его из-под стола и посадил на лавку. – Гляди у меня, так оттаскаю, коли будешь посланца обижать.

Закусив губу, Пьер проводил писаря глазами и задумался. Кто этот Ефимка-конюх? И какое ему дело до незнакомого мальчишки? Впрочем, холопы народ подневольный, что хозяин прикажет, то и сделают… А может, задание вовсе не в том, чтобы стать царем? Может, цель испытания – просто выжить? Вот как разобраться в такой круговерти?!

Агафья, закончив уборку, ушла, на прощанье погрозив Пьеру тряпкой, а он все сидел в задумчивости. Мало того что в детское тело запихнули, так еще каждый, кому не лень, норовит прикончить. Как обмануть убийц и уберечься от смерти?

В поисках ответа он шарил глазами по комнате. Печка, сундуки, стол, лавка-постель со все еще чернеющим над ней словом «Царь». Вот если бы снова что-нибудь фосфором написать… Но на улице мороз, вьюга, из дома не выпустят, сейчас ему можно лишь в сени, в столовую палату да в поварню.

Вот что Пьер любил в доме Шереметева, так это кухню. Там всегда что-нибудь жарилось, парилось, аппетитно шкварчало. Местная еда ему пришлась по нраву. Конечно, до парижских говяжьих медальонов здешнему мясу далеко, но и его готовят недурно, с необычным соусом и печеными яблоками.

Интересно, как им удается так долго их сохранять? Февраль месяц, а в поварне яблоки словно только что с дерева. Правда, кислющие. Ну да, селекцию еще не придумали, что растет, то и растет. Стоп! Кислые яблоки… Там еще и лимоны были… А это идея! Уж что-что, а рисует-то он неплохо, и им ни в жизнь не догадаться…

Воодушевившись задумкой, Пьер спрыгнул с лавки и отправился на кухню.



Тем же вечером Василий с Филимоном, как обычно, зашли в комнату Пьера, чтобы проверить, все ли в порядке. Было уже темно, оконце закрыто ставнем, лишь лампадка тускло освещала иконы да на выступе изразцовой печи зачем-то стояла зажженная свеча.

– Агафья, что ль, забыла, – прошептал писарь и кивнул в сторону лавки: – Почивает уже посланец-то наш.

– Угу. А это чего?

На полу белело светлое пятно. Василий шагнул к нему и поднял с половика кусок пергамента.

– Начертано что-то, – удивился он. – Не разглядеть.

– А ну-ка.

Филимон взял свиток и подошел к свече. Оказалось, это рисунок: в нижней половине пергамента был изображен маленький мальчик, неуловимо напоминающий Пьера.

– Это откель же? Не могет же Петруша сам такое начертать.

Он положил свиток на печь рядом со свечой, разгладил его, чувствуя ладонями горячую поверхность. И вдруг прямо на глазах в верхней, пустой части пергамента стали появляться непонятные, словно подгоревшие линии. Пара мгновений – и они сложились в очертание руки с ножом, занесенным над головой мальчика.

– Мать честная, – выдохнул Василий. – Это ж знак!

– Святые угодники!

Несколько секунд они молча стояли с разинутым ртом, словно громом пораженные. Потом разом заголосили, нимало не заботясь о том, что рядом спит ребенок, и кинулись вон из комнаты. В дрожащей руке Филимон уносил необыкновенный пергамент.

Пьер сел в постели и тихо хихикнул. Все-таки химия – великая наука. Всего-то рисунок лимонным соком да тепло от печи – и вот вам, пожалуйста, чудо.

Что ж, теперь стражи знают, что ему грозит опасность, и будут беречь как зеницу ока. Ефимка-конюх… Это кто ж такой? Вроде здешнего конюха Власом зовут. Значит, убийца – человек со стороны, и Шереметев ни при чем. И наверняка о дополнительной охране позаботится, ему совсем не нужно, чтобы посланца в его доме грохнули.

Рассчитал Пьер верно: потрясенный рассказом стражников, Федор Иванович выделил еще двух человек для дежурства в сенях перед дверью Пьера, приказал выставить у ворот ночную охрану и каждый час дозором ходить вокруг палат.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

9

Возгρя – сопля.