Страница 21 из 25
Мясникам – веры нет.
Исключение составляет всегда улыбчивый сеньор Молина с еженедельным килограммом вырезки наготове. Когда он смотрит на маму, глаза его подергиваются тонкой влажной пленкой, а мочки ушей краснеют, «вы выглядите сегодня прекрасно, сеньора. Когда вы приходите – ко мне как будто солнышко заглядывает». После этого Молина вздыхает и прикладывает руку к левой стороне груди, и предлагает заходить почаще, «конечно, это не самое аппетитное место для встреч, но мы могли бы пропустить по рюмочке вечерком, в ближайшем баре, как вам такая мысль?»
«Мысль чудесная, – всякий раз говорит мама. – Но у меня, как на грех, слишком много дел… Может быть, потом как-нибудь…»
Неизвестно, что делает Молина, когда мама с Габриелем покидают лавку. Что, если и он принимается вырезать на дереве сердце большим мясницким ножом?…
Габриель мог бы посочувствовать Молине, время от времени подбрасывающему совсем не копеечные подарки. Но в книжке со сказкой про Растаявшую Фею была еще одна сказка – «О том, как замерзла маленькая жена мясника», с таким же печальным финалом. И как после этого верить улыбчивым разделывателям туш? Все правильно —
мясникам веры нет.
– …Видишь эту надпись? – Фэл дергает Габриеля за рукав.
– Какую?
– Вот эту.
Место, куда тычет палец Фэл, занято не крылатым латинским выражением, способным изменить представление о жизни; и не именем человека, способного изменить саму жизнь; проставлена всего лишь дата, четыре цифры:
1974.
– Это год, – уточняет Фэл.
– Меня и на свете не было.
– Да. А твои мать и отец еще даже не познакомились.
– Это какой-то важный год?
– В общем, ничего особенного. Кроме того, что твой отец вернулся с Кубы, а я поступила на подготовительные курсы в университет.
– Чтобы изучать пульсары?
– Чтобы изучить английский, а потом уже изучать пульсары.
– Ты бы могла остаться здесь, и английский бы учить не пришлось.
– Знание иностранных языков еще никому не мешало. – Габриель получает от тетки легкий щелчок по носу. – Но я бы и не осталась здесь. В семьдесят четвертом году все было очень грустно, поверь.
– Все?
– Все, кроме этого места. Мы связывали с ним большие надежды. Твой отец связывал. Он с самого начала хотел устроить здесь книжный магазин. Он привез с Кубы огромное количество книг.
– Это те книги, что стоят у него в кабинете?
– Те. Но бóльшую часть книг он оставил здесь, и это был самый опрометчивый поступок в его жизни.
– Почему?
– Потому что книги, оставшиеся здесь, украли. Неизвестно кто и неизвестно зачем. Последнее дело – воровать книги, как ты думаешь?
Конечно! – хочется воскликнуть Габриелю. Ох, уж эта чудная английская тетушка! она, как всегда, на высоте: заранее ищет оправдания племяннику, даже не подозревая, что он действительно виновен. Опустошенные карманы подвыпивших гуляк, уведенные из многочисленных кафе кошельки и сумки – все это ничто по сравнению с кражей книг.
Как раз в этом ужасающем преступлении Габриель не замешан, а обо всем остальном можно забыть навсегда.
– Воровать книги – плохо, – подтверждает он.
– Пропажа его подкосила. Кажется, именно тогда начались проблемы с сердцем. И вообще – со здоровьем.
Про здоровье (вернее – нездоровье) отца Габриель знает все, тухлая тема.
– А магазин? Он открыл магазин?
– Нет. – Фэл любовно поглаживает 1974. – Открыть магазин оказалось гораздо труднее, чем выдолбить эту надпись, взять сестру за руки и провозгласить: теперь мы заживем прекрасной жизнью, в окружении вещей, которые нас любят и которые любим мы.
– Так надпись сделал он?
– Кто же еще!
– А остальные надписи?
– Они появились раньше. Живут здесь бог знает с каких времен. Вообще-то, если хорошенько присмотреться, то можно обнаружить даже автограф Федерико Гарсия Лорки, великого поэта.
– Здорово.
– Думаю, это миф. Лично я автографа Лорки не нашла. Может, кому-нибудь другому удастся.
– Кому?
– Кто наведет здесь порядок.
– Вот если бы ты, – мечтательно произносит Габриель.
– Вот если бы ты! – Фэл – еще большая мечтательница, чем ее племянник. – Ты, конечно, еще совсем мал, но ты ведь вырастешь?
– Наверное…
– Обещай мне вырасти!..
Подпрыгнув, Фэл оказывается верхом на прилавке; она, как девчонка, болтает ногами и жмет на кнопку старинного медного звонка, вмонтированного в поверхность. Звук, который издает медь, – прерывистый, требовательный, хотя и довольно мелодичный.
– Разве не прелесть?
– Обыкновенный звонок…
«Обыкновенный звонок» никак не хочет затихать, отголоски трели скачут по пустым пыльным полкам, по пологим ступеням лестницы, забираются в картонные коробки. Ничего удивительного, думает Габриель, звонок слишком долго находился в покое, он устал от тишины, невостребованности и запустения, все здесь устало от запустения, все хочет жить совсем другой жизнью.
Той, где все всех любят и все всем нужны.
– Он должен быть здесь…
Фэл выгибает позвоночник, откидывается назад, и, держась за ребро стойки одной рукой, другой принимается шарить в скрытых от глаз внутренностях.
– Есть! – торжественно провозглашает она.
Предмет, оказавшийся в объятиях Фэл, – самое интересное, что Габриель до сих пор видел в заброшенном магазине. Плоский ящичек высотой сантиметров в десять; не то чтобы очень большой – размером со шкатулку или фотоальбом. На деревянных торцах ящика выжжены пальмы, раковины и морские звезды, а верхняя крышка украшена самым настоящим панно. Изначально оно было покрыто красками, – теперь краски облупились, но картинка все равно просматривается.
Батальная сцена с бородатыми мужиками, теснящими безбородых.
Трусы-безбородые катятся вниз, их подгоняют выстрелами из автоматов: длинные штрихи и рисованные облачка символизируют разрывы пуль. В центре композиции – Самый Главный Бородач с благородным лицом апостола, разделившего последнюю трапезу с Христом: даже тетка-Соледад, подозревающая все человечество в гнусностях, не смогла бы найти в нем изъяна.
Габриелю тоже нравится бородач.
– Кто это? – спрашивает он.
– Фидель Кастро, лидер кубинской революции. Когда он еще был молод и дружил с Че Геварой. Здесь изображен важный момент в истории Кубы: Фидель и его соратники громят десант так называемых контрреволюционеров, высадившийся в 1961 году на Плайя-Хирон.
– Они победили?
– Да. Увы.
– Почему «увы»?
– Потому что я никогда не разделяла политических взглядов Кастро.
– Эти взгляды такие плохие?
Наивный вопрос Габриеля застает Фэл врасплох.
– Не то чтобы плохие… – морщится тетка. – Они чересчур утопические. Нет… Чересчур идеалистические. Нет… Слишком нетерпимые. Волюнтаристские. Диалектикой в них и не пахнет. От них страдает множество людей. Нет, нет, нет… Не мучь меня, малыш. Вырастешь – сам разберешься.
– А папа?
– Что – «папа»?
– Как он относился к Фиделю?
– Твой папа был чтецом на фабрике по изготовлению сигар и предпочитал не говорить о политике. Он был далек от всего этого безобразия.
Вопреки словам Фэл, а может, благодаря им, бородатый идеалист и волюнтарист (кстати, что такое – «волюнтарист»?) все больше завладевает сердцем Габриеля. Этот не стал бы отсиживаться среди цирковых плакатов, как жаба на болоте. Этот скорехонько поставил бы на место гнуснеца-Кинтеро и всю его компашку. Этот…
– Ты совсем меня заморочил, – прерывает мысли Габриеля возглас Фэл. – Главное не то, что нарисовано на крышке. Главное – то, что спрятано внутри.
Внутри спрятана брошка в виде маленького краба, с камешками вместо глаз.
В «Nouveau petit LAROUSSE illustré» подробно рассмотрены каменный краб, краб-плавунец, китайский краб и рогоглазый краб-привидение, краб Galathea squamifera и знаменитый «пальмовый вор»; все они представляют собой выдающиеся творения природы, а брошка…