Невидимая связь

В воспалённом сознании Шарпа возникает рискованная идея. Раз сестра хочет, чтобы он поучаствовал в расправе над Эдит, пусть думает, что он согласился на это пойти. Если всё сложится, у него получится спасти жену. Баронет широко раскрывает глаза и учащённо дышит — так дышат люди, проснувшись после кошмарного сновидения.

Ночь опускается на Аллердейл Холл, и причудливые очертания дома застывают в лунной дымке, возвышаясь над заснеженной землёй. Миссис Шарп забывается в тревожном, болезненном сне, а муж, склонившись над ней, еле заметным движением проводит платком по её бледному лбу, оттирая пот. Томас дрожит от переизбытка эмоций, он знает, что не может остаться, Люсиль ждёт его в своей опочивальне, и сегодня его, как никогда, отвращает перспектива разделить с ней ложе — вместе с тем, именно сегодня он должен усыпить её бдительность и вести себя так, чтобы сестра осталась им довольна.

— В паруса твоих снов льётся свет из окна…

Еле слышные нежные ноты колыбельной раздаются из комнаты Люсиль, будто сладкая песнь сирен. Сколько раз баронет спешил на этот призыв — не сосчитать, но сейчас он молится о том, чтобы этот раз был последним. Сестра жадно приникает к нему, стремясь утолить страсть и убедиться в том, что по-прежнему является желанной, а Томас надевает на себя маску рьяного любовника, которая раньше являлась вовсе не маской, а его настоящим лицом. Теперь же рядом с Люсиль его терзают невыносимые муки: в других покоях умирает его жена, по его вине попавшая в этот дом, а ему нужно безупречно сыграть свою роль, нигде не оступившись, не выдав своих чувств, ведь стоит сестре почуять фальшь — и Эдит лишится последнего шанса на спасение.

Сейчас он скажет Люсиль, что вывезет супругу в лес и убьёт собственноручно… Сейчас…

— И твой путь в мой приют освещает луна…

Последняя строка колыбельной тает в спёртом воздухе спальни и окончательно исчезает, заглушённая скрипом двери. Первая мысль, мелькнувшая в голове напряжённого до предела Шарпа — неужто призрак, один из тех, что тревожат Эдит? Но, подняв голову, он видит в дверном проёме её саму.

Теперь слишком поздно.

Внутри Томаса что-то словно обрывается, и он смотрит на жену с безысходностью, подобно дикому зверю, попавшему в капкан, когда за ним приходит охотник. Все дальнейшие события безумным калейдоскопом проносятся мимо него, он не успевает реагировать на происходящее, отвыкнув за долгие годы от принятия быстрых решений.

И всё же Шарп не возвращается в состояние пагубной, тягостной дрёмы. Столкнувшись с Эдит у лифта он умоляет поверить ему ещё один раз, он обещает забрать бумаги, ставшие залогом её жизни, и оставляет ей выбор — дождаться его или уйти с МакМайклом. Наверное, она предпочтёт уйти, но если есть хоть призрачная надежда на обратное… И Томас тихо произносит ей вслед фразу, казалось бы, совершенно неуместную при таких обстоятельствах:

— Дождись! Я столько не успел тебе рассказать…

========== VII. Эпилог ==========

Комментарий к VII. Эпилог

Soundtrack - Javier Navarrete, Pan’s Labyrinth Lullaby

— Я столько не успел тебе рассказать…

Но о чём он мог поведать своей четвёртой жене? Разве мог он признаться ей, к примеру, кому принадлежало то старое инвалидное кресло, о котором она спросила, найдя его в запустевшей детской? А когда Эдит уверяла мужа, что один из призраков полз к ней по полу, волоча за собой верёвку на шее — как Томас мог открыть ей, что это и была девушка, которая в прежние времена передвигалась в кресле, пока Люсиль в припадке исступления не задушила её в отсутствии брата.

— Где Памела? — спросил Томас, вернувшись в поместье и обнаружив, что его встречает только сестра.

— Как я и предсказывала, её хрупкое здоровье не выдержало, — произнесённые слова не сочетались с торжествующим видом Люсиль. — Бедняжка.

Шарп невольно ощутил облегчение — вид Памелы, угасающей на глазах, действовал на него угнетающе.

— Она умерла во сне? — задал он формальный вопрос, не интересуясь ответом, но услышанное застало Томаса врасплох.

— Не совсем, — Люсиль неотрывно глядела на брата, и в зрачках её глаз плескалось всепоглощающее безумие. — Поднимайся, ты увидишь сам…

Мог бы баронет рассказать Эдит о том, как его сестра в ярости проломила череп Маргарет статуэткой, когда та, уже дыша на ладан, не смогла удержаться и заявила Шарпам, что не оставила им наследства?

— До её смерти осталось всего ничего, — внушала Люсиль Томасу прямо в присутствии Маргарет, лежавшей в болезненном забытьи на просторной кровати. — Всё устроится, потерпи, мы вот-вот приобретём на полученные деньги необходимые тебе инструменты.

— Вы не получите ни пенни, — внезапно прохрипела Маргарет, с трудом приподняв веки. — Я позаботилась об этом.

Шарп оцепенело уставился на супругу, но та искала глазами Люсиль. Когда их взгляды встретились, сестра баронета сразу же поняла, что слова Маргарет — не бред умирающего человека.

— Ах ты, чёртово отродье! — взвизгнула она, вне себя от гнева хватаясь за первое, что попалось под руку.

— Люсиль! — предупреждающе вскрикнул Томас, но его слабый протест потонул в диком вопле Маргарет.

Мог бы Шарп поделиться с Эдит одним из самых страшных воспоминаний, связанных с тем днём, когда умер его сын?

— Он… Его больше нет! — рыдала Энола, склонившись над колыбелькой. Неистовая вера итальянки в благополучный исход подвела её, и теперь она оплакивала ребёнка, которого полюбила всей душой. Томас стоял в паре шагов и не находил слов, молча вглядываясь в побелевшее детское личико.

— Возьми себя в руки, — отчеканила Люсиль, появившись на пороге с подносом в руках. Энола с изумлением подняла глаза.

— Это всё, что ты можешь сказать?! Твой сын умер! — она всплеснула руками и закусила губу.

Томас по-прежнему молчал, но он прекрасно видел, что за непробиваемой бронёй внешнего спокойствия сестра прячет истинные чувства. На душе у неё творилось нечто невообразимое — и Шарп боялся, что после такой потери Люсиль окончательно утратит душевное здоровье.

Разве Томас мог поделиться всеми этими воспоминаниями с Эдит?

Теперь он верит — да.

Он мог бы рассказать ей всё и надеяться на то, что она примет его историю такой, какой она сложилась за долгие годы томительного пребывания в плену обстоятельств, в плену губительной любви Люсиль, в плену его сделок с совестью. Шарп мог бы сдёрнуть завесу, скрывавшую чудовищные тайны Аллердейл Холла, и разделить этот мрак пополам с той, которая поклялась любить его, что бы ни произошло. Он не сомневается, что стало бы легче нести эту ношу, если бы рядом с ним стояла Эдит.

Однако она не заслужила такой участи. Были ли у Томаса другие истории для Эдит, истории, не источающие боль, страх и жестокость? Жена не раз спрашивала его о детстве, очевидно, ожидая услышать невинную зарисовку из прошлого, но какой бы эпизод не всплывал в памяти Шарпа, его нельзя было назвать счастливым.

Однажды маленький Томас сбежал в лес — один, без Люсиль, та присматривала за расхворавшейся матерью. Отец уехал из поместья, а кормилица не уследила за мальчиком, который давно мечтал попасть в волшебный мир, сотканный из причудливых ветвяных переплетений — Томасу всё грезилось, что он встретит в лесу эльфа или фею. Потеряв счёт времени, он бродил среди деревьев, сочиняя самому себе сказки, и вспомнил о доме лишь спустя несколько часов. Вернуться без подарка для сестры Томас не мог.