Страница 37 из 40
Людей, живших в границах третьей стены, другие считали богачами, но это неправда. Большинство народа жило за второй стеной, а воины, солдаты и торговцы на ночь устраивались за первой, что опоясывала весь город, готовый отразить врага. Я рассказываю тебе это потому, как ты никогда не бывал там и, судя по тому, что ты за человек, никогда не побываешь. Ты прав, нынче нам выпало самое долгое замирение, какое только было. Его можно было б даже миром назвать. Я повел Леопарда по улицам, что взбирались вверх и скатывались вниз, извиваясь и сворачивая, петляя до самой последней башни на пике горного хребта. Оглядевшись, я обернулся и увидел, что он смотрит на меня. Потом заговорил:
– Он за нами не идет.
– Кто, твой маленький любовник?
– Зови его как угодно, только не этим.
– Он будет следовать за тобой с края склона.
– Он из дому не выйдет ни сегодня, ни завтра, пока вздутие не перестанет опухать.
– Опухать?
– Прошлой ночью попытался живот мне почесать. Етить всех богов, я поверить не мог. Кто стал бы чесать кошке пузо?
– Он, должно быть, тебя с собакой перепутал.
– Я что, лаю? Или яйца у мужиков обнюхиваю?
– Ну…
– Сейчас лучше умолкни.
Больше я смех сдерживать не мог. Ну да, знал я, что кошки бесятся, когда их пузик трогают, потому как все кошачьи, большие или маленькие, считают животы свои чересчур мягкими, чересчур уязвимыми для нападения. Леопард насупился, потом рассмеялся и огляделся вокруг, когда мы подошли к месту, где дорога шла под уклон. Вокруг, считай, никого не было, если кто и выходил, то тут же, едва завидев нас, бросался обратно под защиту дверей. Я бы подумал, что они боятся нас, только в Малакале никто не боялся. Понимали, что что-то грядет, и не желали в том участвовать.
– На этой улице быстро темнеет, – сказал Леопард.
Мы подошли к двери человека, что задолжал мне деньги, а рассчитаться пытался россказнями. Он впустил нас, предложил сливового сока и пальмовой водки, но я отказался, Леопард согласился, пришлось сказать, не обращая внимания на то, как он на меня вытаращился, что на самом деле и он отказывается. Хозяин дома стал разматывать еще одну историю – про то, как деньги были на пути из какого-то города близ Темноземья, но, видать, бандиты попались, хотя нес деньги собственный его брат: деньги и еще сладости, что его мама напекла, – сладостей этих он мне даст, сколько душа моя примет. В этой истории одни только мамины сладости были чем-то новым.
– То ли я, то ли проторенные пути стали нынче не так безопасны, как были в войну?
Он говорил мне. А я прикидывал, с какого пальца ломать начать. В тот последний раз я пригрозил ему сломать палец, и не сделать этого значило бы для меня предстать человеком, кто не держит своих обещаний и кто скор на слова, какими в городах просто так не бросаются. А он смотрел на меня, и глаза у него на лоб лезли, да так, что я засомневался, уж не думал ли я вслух. Хозяин побежал в свою комнату и вернулся, таща кошель, тяжелый от серебра. Я, положим, золото предпочитаю, о чем уведомляю всех своих клиентов, прежде чем отправиться на поиски, только этот кошель был вдвое тяжелее, чем его хозяин был мне должен. А может, стоил и того больше.
– Возьми все, – выдохнул он.
– Ты переплачиваешь, я уверен.
– Возьми это все.
– Твой братец что, только что через заднюю дверь вошел?
– Мой дом – не твоего ума дело. Бери и уходи.
– Если тебе этого мало, я…
– Больше чем достаточно. Уходите, чтобы жена моя не прознала, что два грязных оборванца заявлялись к ней в дом.
Я взял деньги и ушел: человек этот меня озадачивал. Леопард же тем временем не в силах был смех унять.
– Ты какой-то шуткой с богами обменялся или намерен поделиться ею?
– Должник твой. Твой человек. Обосрался в другой комнате, точно тебе говорю.
– Как-то странно. Я собирался ему палец сломать, как и обещал. А он смотрел на меня, будто самого бога мщения увидел.
– Он не на тебя смотрел. – Вопрос еще с моих губ не сорвался, как ответ уже сидел в голове.
– Ты…
– Стал обращаться прямо за твоей спиной. Он себе весь перед обоссал, ты разве не унюхал?
– Может, он территорию помечал.
– И это вместо благодарности человеку, кто только что туго кошель тебе набил.
– Принимай мои благодарности.
– Произнеси это поласковей и приятней.
– Терпенье мое испытываешь, котяра.
Он пошел со мной к женщине, что хотела отправить весточку своей дочери в потусторонний мир. Я сообщил ей, что нашел пропавшую, только она не пропала. Еще один желал, чтоб я нашел, где умер один человек, что был ему другом, но его же и обокрал, мол, где бы ни лежал труп, под ним будут мешки и мешки золота. «Следопыт, – сказал он, – я дам тебе десять золотых из первого же мешка». – «Ты отдаешь мне первые два мешка, – ответил я, – и я позволю тебе взять оставшееся». – «А ну как там всего три мешка окажется?» – заволновался он. «Тебе следовало бы сказать об этом, – заметил я, – до того, как ты дал мне понюхать пот, мочу и сперму с его ночных рубах».
Леопард, насмеявшись, признал, что со мной ему забавнее, чем на представлении двух скоморохов из Кампары[28], изображающих деревянными членами, как они имеют друг друга. Я и не заметил, как солнце уже ушло, пока он, обогнав меня на несколько шагов, не исчез в темноте. Глаза его зелеными огнями горели в темноте.
– А в твоем городе совсем нечем позабавиться? – спросил Леопард.
– Ты уж как-то слишком долго к этому подбирался. Предупреждаю: в этом городе бабы для утех давно перестали изображать из себя мальчиков. Там нет ничего, кроме рубцов евнуха.
– Угу, евнухи. Лучше уж абука, дитя силы, без дыр, без глаз, безо рта, чем евнух. Я считал, что им становятся, чтоб заречься от похоти, так, богов проклятие, вот они, как болезнь, расползлись по всем борделям, будоража кровь всякому мужику, просто захотевшему для разнообразия поваляться на спине другого. Впрочем, я ведь не о такого рода забаве думал. Хотелось бы прямо сейчас мальца найти. Того, что три года как пропал.
– Знаю, кого мы могли бы прямо сейчас отыскать.
– Что? Кого?
– Барышника.
– Он отправился на побережье продавать своих новых рабов.
– Он меньше чем в четырех сотнях шагов отсюда, и сопровождает его всего один из его людей.
– Етить всех богов. Ну, верно ж говорили, что есть у тебя…
– Не произноси этого.
Мы углубились в переулок, освещенный двумя небольшими факелами, и взяли их. Это тебе не Джуба, тут не было громадных факелов по углам каждой улицы, что освещали всю дорогу. То был Макалал, и без темноты как бы блудящим облапошивать, а облапошивающим блудить? Мы прошли мимо башни о семи этажах и под тростниковой крышей, мимо трехэтажной, а потом еще одной, в четыре этажа. Миновали небольшую избушку, где жила ведьма, потому никто не хотел жить ни над, ни под ведьмой, три дома, расписанных в сетчатые узоры богачей, и еще одно строение, не понять, для чего предназначенное. Двинулись на запад до самого края первой, самой наружной, стены, мерцающее и желтое пламя высвечивало всего шагов на двадцать впереди. Я походил на дикого пса саванны, чуявшего слишком много мяса – и живого, и мертвого, и молнией сожженного.
– Пришли.
Мы остановились у дома в четыре этажа, здания повыше бросали на него тень от луны. Спереди не было никакой двери, а самое низкое окно проглядывало на высоте в три человеческих роста. Одно окно, на самом верху и посередине, было темным, с чем-то похожим на мерцающий свет в глубине. Я указал на дом, потом на окно:
– Он там.
– Следопыт, не повезло тебе. Как ты собираешься попасть туда? Или ты теперь ворон под стать моему леопарду?
– Изо всех птиц в десяти и еще двух королевствах ты меня лишь в ворона обратил?
– Замечательно, голубь, ястреб, а как тебе сова? Лучше тебе летать быстро, потому как двери тут нету.
– Дверь есть.
28
Kampara – деревня, деревенский (эсперанто).