Мыс Чёрных сов

Иногда штормы разыгрывались не на шутку, бушуя по несколько дней. Тогда весь поселок, все дома, ближние к линии моря, заливало водой, подтачивая дворы и жилые постройки. Чтобы укрепить жилище и противостоять разрушению, в каждом дворе были тяжелые мешки с песком. Ими обкладывали дома, строя своеобразный буфер, способный удержать стену.

Рыбаки знали: в шторм в море нельзя выходить. Какой бы ни была рыбацкая удача, она становилась абсолютно бесполезной в бушующем очаге кипящего моря. Гибли и самые смелые, и самые удачливые, и самые храбрые — все были равны перед лицом вечности, как бы они ни сопротивлялись и как бы ни пытались покорить стихию.

Вот и оставались в своих домах рыбаки, с профессиональной точностью чувствующие приближение шторма, способного охватить все побережье.

Время ненавистной ночью шло быстро. Когда же часы пробили самое раннее утро, стало ясно, что рассвет не наступил. Белый свет не смог пробиться сквозь гряду свинцовых облаков, которые словно металлическим шлемом сковали, окружили, оградили море, такое же бурное, с пенными валами, готовое закипеть в любой момент.

К рассвету стало ясно, что шторм пока не начался. Пенные валы стали чуть менее бурными. А уже к шести утра тусклые полоски белого света упали на притихшую землю, застывшую в ожидании бури. Те, кто рискнул выйти из дома и дойти до песчаного пляжа, занялись своими делами. Всем было ясно, что погода дала небольшую передышку, и шторм разразится вечером.

А значит, еще можно успеть подготовиться к его беспощадному наступлению.

Два рыбака с трудом шли по песчаным дюнам в сторону лимана, уклоняясь от порывов ветра. В одном из них можно было узнать того, кто нашел мертвых дельфинов на пляже. Вторым был старик — местный староста, переживший гражданскую войну, бессменный глава поселка. Человек очень дипломатичный и хитрый, он умел договориться со всеми властями и бандами, чтобы местные жители не страдали, чтобы всегда беспрепятственно могли выходить в море. Он был непререкаемым авторитетом, главой местной общины, человеком, к которому испытывали настоящее уважение все местные жители.

И только большевики смогли оставить этого ценного дипломата не у дел, выбросив старика с должности местного старосты и назначив главой поселка какую-то заезжую пигалицу, комсомолку из города. Приехав в Одессу из центральной части Украины, девица никогда в жизни в глаза не видела моря и ничего не смыслила в рыбаках, и уж тем более — в рыбачьем промысле. Зато она была идейной коммунисткой, лихо продвигалась по партийной линии и была назначена в поселок на должность, ничем не умея управлять.

Но это было правилом советского строя: назначать на ответственные посты не умных и умелых людей, профессионалов своего дела, а идейных партийных работников с коммунистической идеологией, пустобрехов, как говорили в народе.

Пигалицу возненавидел весь поселок. Тем более — было за что. Ничего не понимая в местных особенностях, она только вмешивалась во все и всем мешала. А за советом и за помощью по-прежнему шли к старику, бывшему старосте, прислушиваясь только к его слову во всех важных вопросах.

— Зря ты тревогу бьешь, — сказал старик, обращаясь к рыбаку и отплевываясь песком и прикрывая глаза ладонью от ветра, — в Одессе он, помяни мое слово. В Одессу уехал. И вернется не раньше чем через год. А чего? Семьи нет, детей нет, так себе, перекати-поле. Ему и невдомек, что ты душу тут рвешь, тревогой исходишь.

— Нет, — шедший рядом рыбак покачал головой, — точно говорю — нет. Не мог Колян так уехать. Друг он мне! Не такой он человек, шоб вот так сняться и все бросить. Беда с ним, вот чувствую прямо сердцем, беда — и все. Нету его ни в какой Одессе.

Они говорили о втором рыбаке, бывшем в то страшное утро на берегу, когда нашли мертвых дельфинов. Он как-то неожиданно исчез.

И друг Коляна, партнер по рыбачьему делу — ведь лодка и сети у них были на двоих, — не находил себе места. Ну как так Колян мог исчезнуть, в никуда! Это слишком уж не вязалось с привычками, с образом жизни этих людей, суровых, но надежных, как само море.

После того, как они доложили о местных дельфинах, начался, как говорят в Одессе, гвалт. Пигалица-начальница позвала милицию. Немедленно появились важные чины из Одессы. Все сфотографировали, задокументировали, записали, опросили рыбаков. Те подписали показания. Непонятно зачем, но и с Федора, и с Коляна взяли подписки о невыезде.

Затем мертвых дельфинов увезли, а рыбаков отпустили домой. Вернее, домой ушел один, Федор, а Колян почему-то остался. Федор спешил домой, чтобы успокоить жену — она ждала второго ребенка, беременность была тяжелой, и он знал, что ей нельзя нервничать. А у Коляна не было семьи, он был холостой, поэтому и не пошел домой, а остался еще немного потереться возле городского начальства, послушать их разговоры. Он вообще был сплетник, Колян этот, да и любопытства в нем всегда было через край. Вот и решил он быть в центре событий.

К вечеру, когда жена Федора успокоилась, он решил послушать, чего Колян узнал, и пошел к нему.

Однако того дома не было, на двери висел огромный замок. А по словам старухи-соседки, которая копалась рядышком в своем огороде, она Коляна с утра не видела, сказала: как он ушел сети проверять, так больше домой не вернулся.

Федор не сильно обеспокоился — Колян мог пойти к какой-нибудь из своих баб, их у него хватало не только в поселке, но и в соседних деревнях. Но когда и утром Колян не объявился и не вернулся домой, Федор почувствовал настоящую тревогу.

Он принялся искать друга по всему селу. Заявился к вдове почтальона Семенчихе, с которой Колян крутил в последнее время. Но та его не видела уже с неделю. Ничего не знала и Катря — еще одна пассия Коляна, которая вместе с глухой матерью жила на степном хуторе, как раз по Аккерманской дороге. Тогда Федор поднял настоящую тревогу.

Бывший староста решил организовать поиски и попросил помочь нескольких местных мужиков. Те охотно согласились. В селе Коляна любили. Мужики обыскали весь поселок, заехали в соседние села — его нигде не было… И прошло целых три дня, как бесследно пропал. Когда же Федор обратился к пи-галице-начальнице, та лишь раскричалась и выставила его из своего кабинета.

И вот вечером перед штормом старику кто-то из местных принес известие, что в заброшенном доме за холмом перед лиманом видели свет. Староста рассказал это Федору, и вместе они решили проверить.

Сговорились идти после шторма. Но Федор всю ночь не находил себе места, и когда к рассвету шторм так и не начался, он бросился к старосте и уговорил его пойти в тот дом, тем более, что это было единственное место, куда мужики так и не заглянули.

Этот заброшенный дом пользовался дурной славой. Его старый владелец перебрался в Одессу, где вскоре умер. После этого в доме жили разные люди. Но когда там повесился один атаман, чья банда подбиралась к Аккерману, никто больше там жить не захотел. Дом стал разрушаться и со временем оказался совсем не пригодным для жилья. Ну а местных жителей, хорошо помнивших про атамана, и калачом нельзя было подманить к этому месту.

За холмом было поспокойней. Вблизи отчетливо виднелись темные воды лимана — густые и неподвижные, как чернила. Дорога к дому заросла камышом. Собственно, сложно было назвать домом почерневший остов строения без окон и с половиной крыши.

Несмотря на погоду, вокруг стояла какая-то пугающая тишина. Староста украдкой перекрестился. А Федор крепче сжал увесистую палку, которую на всякий случай взял с собой.

Но едва они подошли ближе к покосившейся двери, как стало понятно, что пришли напрасно. Что делал бы Колян в таком месте? Здесь нельзя было ни спрятаться, ни жить. Да и с чего бы он стал прятаться?

Мужики остановились, прислушиваясь. Вдруг тишину прорезал долгий, протяжный скрип, словно скрипнула дверь в петлице. Затем — снова. И снова.

— Пойдем, надо бы глянуть, коль уж пришли, — староста решительно шагнул вперед, в дверной проем.