Страница 1 из 54
========== 1 глава. Предыстория ==========
Волкам, как известно, тяжело существовать поодиночке. Они объединяются в стаи, чтобы иметь возможность выживать и становиться сильнее. Однако не каждому зверю повезло иметь свою собственную «семью» так же как и не каждому оборотню.
Давос был одним из тех немногих городов, где оборотни-одиночки находили свой приют: здесь каждый мог засыпать без страха быть разодранным в клочья или вздернутым на дереве; в этом городке они могли делать передышки между длительными переходами или же, например, задерживаться здесь навсегда. Именно поэтому Давос был так привлекателен для одиноких или изгнанных оборотней, которые и стягивались сюда со всего мира.
Несмотря на довольно прогрессивный образ жизни, в центральном городе и его окрестностях по-прежнему существовала некая условная иерархия, во главе которой возвышались три основных древнейших рода: Фишер, Келлер и Лютер.
Когда-то они являлись железной основой всех живущих здесь: чистокровные, величественные и недосягаемые. Смешение разных кровей не допускалось ни в коем случае, и были даже известны случаи показательной казни для тех, кто подобными правилами пренебрегал. Жестокость и непоколебимость как раз и служили той самой основой порядка, и именно на строгом подчинении держалась вся система.
К ним приходили за помощью, их считали сильнейшими на всем земном шаре, им хотели подражать и им завидовали. Казалось, покой и благополучие должны были длиться вечно, однако вскоре пришли вампиры. «Хищные крысы», — как нередко о них отзывались особо скептически настроенные жители, и в чем-то они были правы. Кровопийцы издревле прослыли бесчеловечными животными, чьи законы диктовались первородными инстинктами и волей случая.
Тем не менее, мнения родов разделились. Корсин Келлер, старейшина города, дал им приют и позволил существовать рядом с оборотнями на ограниченных условиях, однако Лютеры принялись вылавливать незваных поселенцев и истреблять.
Вампиры опасны не были и вовсе не хотели враждовать, поскольку недавно подверглись долгим гонениям и преследованиям со стороны кровожадных охотников: ни к чему сейчас поредевшим кланам было ввязываться в новые трения. Они, как и многие в те времена, просто искали защиты, но Давид и Артур Лютеры были непреклонны.
— Эти мерзкие твари, — кричал Артур в запале ненависти. — Разорвут прочные нити, не позволявшие доселе нашим дочерям вступать в межвидовые браки! Они расчетливые, хитрые крысы, которые должны быть изгнаны или уничтожены!
В то время, как остальные жители принимали нейтральную сторону, эти два рода — Лютер и Келлер — стали злейшими врагами. Они выстроили высокие стены, разделявшие город на два лагеря, меняли общие мандаты и диктовали свои законы, настраивая детей на ненависть и нетерпимость к чужим мнениям… Система распадалась прямо на глазах, и ее разрушительная волна затрагивала все, к чему только могла прикоснуться: социальные структуры, экономика и торговля, хозяйство, благополучие…
***
Род Келлеров, несомненно, так же заботился о чистоте крови, но вместо истребления и гнета они выбрали мирный путь: вскоре после особо тяжелого месяца, в который представители родов переходили из одного лагеря в другой, никем не контролируемые, главы недосчитались многих Чистокровных. И вышел новый закон, в котором говорилось о необходимости возвести кровосмешение в ранг кланового предательства и ввести вынужденное наказание за отказ в подчинении.
Но сердце, как правило, делает выбор самостоятельно, и оно не руководствуется законами, не спрашивает нас самих или окружающих совета, оно просто болит и рвется, когда находит «того самого» человека.
Так, сердце Леона Келлера, сына старейшины, выбрало именно тот самый запретный плод…
***
Мелисса, несмотря на древние вампирические корни, была хрупкой девушкой с ярко-голубыми глазами. Она была похожа на сошедшего с небес ангела, и ее волосы вились так гладко, и так мягко спадали на плечи, что эта красота не укрылась от юных глаз Леона.
Каждый раз, когда он видел девушку на улицах города, его глупое горячее сердце пропускало несколько ударов, вызывая нехватку кислорода и головокружение. Он иногда как бы случайно сталкивался с ней возле ярмарок или за пределами города, когда та в сопровождении конвоя собирала целебные травы, и они говорили. Коротко, порой сбивчиво, но очень живо и интересно. И это запретное общение подогревало и без того горячую кровь молодых людей.
Свидания участились и перешли в разряд секретных, о которых никто и никогда знать не должен был. Наслаждаясь обществом друг друга и этими короткими минутами, проведенными вместе, они и подумать не могли, что мир может обернуться против их счастья, и вот однажды…
Мелисса как раз вернулась с лесной прогулки, когда ее мать вошла в комнату с комплектом простыней. На улице было солнечно и тепло, и ничто не предвещало беды.
— Я думаю, отцу стоит увеличить часы твоих прогулок, — задумчиво произнесла мать, не глядя на дочку. Она занялась расправленной кроватью. — Все-таки такая погода хорошая, да и ты….
Она тихо вскрикнула, прикрыв рот рукой, и из сухих женских рук выскользнуло полотенце. Мелисса, которая переодевала верхний костюм, в недоумении глядела на мать. И тут все стало понятно: живот, который был практически незаметен под верхними одеждами, прекрасно давал понять, что девушка беременна, и срок давно перевалил за отметку в пару недель.
Не дожидаясь, пока об этом узнает кто-нибудь еще, Леон увез возлюбленную из города.
Тогда он еще не знал, что Габриэль Лютер, внук Артура, создал свой отряд чистильщиков, нацеленный на уничтожение тех, кто смешал свою кровь с ненавистной им расой вампиров.
***
Довольно долгое время им удавалось скрываться, пока Габриэль — теперь уже полковник войска зачистки — не узнал, что Леон бежал. Ему доставили скромное послание, в котором кратко была описана произошедшая ситуация, и бледное лицо вдруг скривилось в жестокой улыбке.
Сын старейшины, беременная от него девушка, и оба — беглецы! Слишком шикарная добыча, которую нельзя было упустить. Приказ снарядить отряд для длительного похода и поисков разлетелся незамедлительно, и в окрестностях дома Лютеров начались ускоренные сборы.
Габриэль велел вызвать к себе племянника, обладавшего одной странной особенностью, которую, к слову, использовать было строжайше запрещено. Узнав о цели поездки, мальчик начал упрямиться, поскольку в силу возраста обладал размытыми моральными рамками, и предложение дяди как раз попадало под тот тип поступков, что рамки эти с треском гнули.
— Ты уже взрослый, — настойчиво говорил ему Габриэль. — Тебе десять, пора становиться сильным. Однажды тебе все равно придется воспитать в себе жестокость.
— Но ведь девушка беременна!
Холодный тон и решимость дяди на совершение подобного преступления вызывали тревогу и какое-то отторжение: глаза ребенка заблестели, и его самого начало слегка потряхивать.
— Они пошли против правил, мой дорогой, и ты поможешь мне наказать их.
***
Тихие коридоры больницы, наполненные мерным писком и приглушенными переговорами медицинского персонала, затхло веяли спиртом, хлоркой и отчаянием. Леон был на взводе, его слегка трясло от волнения, и он то и дело вскакивал со стула и наворачивал круги по пустой больничной палате. В родильное отделение его не пустили по санитарным соображениям, поэтому приходилось сейчас томиться здесь в неведении.
Мысли о том, с каким трепетом он подхватит их с Мелиссой малыша, буквально сносили крышу и заставляли улыбаться по-безумному счастливо. Где-то раздался шум, тихий топот разрезал тишину, и вдруг дверь с грохотом раскрылась, пропуская какого-то мальчишку внутрь. Леон даже не вздрогнул — настолько глубоко был погружен в себя, и когда ребенок принялся что-то бессвязно говорить о нападении, смерти и побеге, он лишь рассеяно улыбнулся и похлопал его по макушке.
Времени на уговоры и просьбы не оставалось, мальчик рывком бросился к палате, в которой по запаху учуял Мелиссу с новорожденным ребенком. Хватая ртом воздух, он зарычал и ворвался внутрь. Медсестра как раз заворачивала плачущий комочек в пеленки, и секунды шли на убыль, поскольку недалеко слышался звук когтей, а еще стоял удушающий запах ненависти и желания убивать.