Страница 5 из 7
Оригиналом, скажу я вам, был этот генерал. Несомненно, уроки этой «оригинальности» он у Павла Петровича брал.
Несомненно!
Превесело!
Я, наверное, дорогие мои читатели, утомил вас своими комментариями и эпиграфами, но, сами понимаете, без них никак не обойтись, когда открываешь неизвестные страницы российской Истории. Вот и о графе Большове никто ничего не знает. А ведь знаменитейшая историческая личность, сравнимая разве что с Потемкиным или Суворовым.
Почему такое случилось, почему имя его предано забвению, вычеркнуто, вымарано, будто он и не жил вовсе, я сейчас писать не буду. Скажу лишь следующее.
Граф Мефодий Кириллович Большов был человеком мудрым.
Мудрость, как известно, не дается с рождения, а благоприобретается с почтенными годами и, чего греха таить, с большими чинами.
Но бывает и так, что и в чинах значительных, и в летах, а дурак! Так что должно быть еще нечто такое в человеке, чтобы это благо приобрести. И скажу сразу, что у Мефодия Кирилловича это нечто было: его острый и глубокий ум.
Но вот что удивительно, он не был дан ему с рождения, а тоже благоприобретен. И приобрел он его, усвоив к годам тридцати одно нехитрое правило: говори всегда по делу и к месту – и не просто говори, а найди одно-единственное верное словечко и только им одним пользуйся, – и будешь слыть за человека умного, а потом, с возрастом, поднабравшись опытности и мудрости, действительно умным станешь.
И найдя это словечко – годное, так сказать, на все случаи жизни, и научившись его вовремя и к месту – и потому по делу произносить, он сделал стремительную карьеру при матушке императрице Екатерине Великой (она ценила людей ловкого и деятельного ума, коим он в ту пору слыл); а при ее сыне, императоре Павле Петровиче, он не впал в царскую немилость, как случилось почти со всеми людьми екатерининского века, а еще более возвысился, чем и доказал всем, что он действительно человек большого и глубокого ума.
Ум его, подобно алмазу, приобрел должную огранку во времена этого Великого царствования этого Великого императора и засиял благородно и сдержанно, как подобает бриллианту.
И сын покойного императора Павла I – император Николай I – нашел достойную оправу этому бриллианту – возвел графа Мефодия Кирилловича Большова в сенаторы и ввел в узкий круг своих советников, что, как сами понимаете, дорогого стоит.
И когда разразился скандал с этой голландской брошюрой… Впрочем, пожалуй, я прерву свой комментарий. И прошу прощения за каламбур, без комментариев. Замечу только, что прежде чем к государю идти, совет ему давать, как с этой предерзкой брошюрой поступить, граф Большов долгий ночной разговор с Павлом Петровичем имел. О многом они переговорили и многое надумали. Но, как говорится, утро вечера мудренее!
Граф Большов шел сквозь придворную толпу в кабинет государя и сдержанно улыбался вопрошающим взглядам. А вопрошать было что. В смятение привела сия брошюрка Петербург. Все о ней только и говорили опасливо и осторожно в ожидании, что скажет о ней государь, какое примет решение. И опасения были резонные. Молод и горяч был наш император Николай Павлович. И слух прошел даже, что уже высочайший приказ отдан гвардии готовиться к походу! И одна надежда была на графа, на его мудрость. Граф не любил военных походов.
– Мефодий Кириллович, – бесцеремонно преградил ему дорогу Павел Петрович, – не забудьте, о чем мы с вами договорились. – И тихо шепнул ему на ухо: – Мне соловецкую комиссию, вам – заграничную. Не перепутайте.
– Помилуйте, князь, как я могу перепутать? – любезно возразил граф. – Долг платежом красен. Не забуду. – И, ловко обойдя князя, скрылся за дверью царского кабинета.
И предстал перед государем нашим императором Николаем I.
– Что, граф, – спросил государь Мефодия Кирилловича, – прикажете мне делать с этим? – И государь гневно швырнул на стол сию мерзкую голландскую брошюру. – Читали?
Разумеется, граф ее читал – и ответил тотчас, без раздумий:
– Читал… превесело! – Взял брошу со стола, подошел к жарко пылающему камину (лето в Петербурге в тот год выдалось холодным), бросил ее в огонь и, глядя, как она споро загорелась, заговорил тихо, раздумчиво, мудро: – Ваше величество, не мне вам советовать, но раз вы меня просите, то я бы, по нашему обыкновению, учредил две комиссии. Первая – пусть выяснит у Ван Гротена все обстоятельства публикации сего «трактата». Не верю я, что рукопись прислана была ему из России соловецким монахом. Наши монахи по-французски не разумеют, а старец Симеон, сами знаете! – многозначительно возвысил голос граф и не стал говорить, что знал государь император о старце. – Меня другое занимает, ваше величество, – тревожно продолжил он. – Что если это французский перевод «Истории» покойного князя Николая Андреевича Ростова?.. И недруги наши у французского императора его выкрали, чтобы вас с ним поссорить! – Мысли, что сам Наполеон передал сей перевод сей глумливой по дерзости «Истории» Ван Гротену, Мефодий Кириллович не допускал, хотя чем черт ни шутит?! И граф взглядом дал понять государю, что это возможно, но до выяснения всех обстоятельств он не смеет даже намекать о столь кощунственно-опрометчивом поступке французского императора.
Лицо государя просияло. Дело было ясное и потому простое: сия брошюра для того была издана, чтобы поссорить его с императором Франции Наполеоном. Дело за малым – создать комиссию и послать ее в Швейцарию, где жил издатель Ван Гротен. Разумеется, возглавить ее должен был граф Большов.
– Ваше величество, – опередил его граф – Сию комиссию, думаю, должен возглавить или сам Павел Петрович, или кто-нибудь из его ведомства. Он в этих делах лучше меня разберется. – И тонко улыбнулся: – С вашего высочайшего позволения я возглавил бы вторую комиссию для уяснения наших, соловецких, «обстоятельств». Пусть они думают, что мы поверили, что автор сей «Истории» ваш брат, старец Симеон.
– Превесело, – разразился хохотом государь и не без удовольствия еще раз повторил знаменитое словечко графа Большова: – Превесело вы мне присоветовали пустить их по ложному следу, граф! Превесело!
Да уж, замечу, превеселое дело затеял граф Большов, такое превеселое, что кровь стынет в жилах, когда вспоминаю, чем это дело кончилось.
– Ваше величество, – продолжил граф, когда они вдоволь нахохотались, – так как дел больших у моей комиссии не будет, я бы хотел попутно заняться поисками оригинала сей «Истории» князя Ростова, заодно и сундучок его сыскать.
– Сундучок? – удивленно переспросил его государь. – Сыскать? Так его же искали люди из ведомства Павла Петровича в году одиннадцатом – и не нашли!
– Плохо искали, – убежденно заверил государя Мефодий Кириллович и добавил твердо: – Я найду! И простите за дерзость, ваше величество, указ непременно на этот счет надо издать. Вот текст, если позволите, сего указа… секретного. – И граф раскрыл папку, что держал у себя под мышкой, и подал ее государю.
– Что ж, ищите, – согласился с графом государь и, прочитав указ, подписал его, сказав при этом: – Бог в помощь вам, Мефодий Кириллович. Великое дело совершите, если этот сундук найдете! – И граф тотчас поспешно удалился, будто боялся, что государь вдруг передумает – порвет сей указ, а автора сего указа, чего доброго, на Соловки отправит… в кандалах, как первейшего государственно преступника.
Текст сего указа я здесь приводить не буду, чтобы не «отягощать» свой роман документами, так что поверьте мне на слово: было за что графа на Соловки сослать. И мне удивительно, почему Павел Петрович не воспользовался этим, не растолковал государю императору, что за это не то что на Соловки, а казнить можно? Чуть было не описался – и вместо слова «можно» слово «до́лжно» не написал.
И во сне за номером двадцать шестым я спросил его об этом.