Страница 20 из 30
Естественно, столкнувшись с неким прохожим, утверждавшим, что он не кто иной, как легендарный Шайнма, люди в белых плащах немедленно обвиняли его во лжи. И само собой, в ответ на демонстрацию этим Шайнмой самозваным умения метать молнии, Свидетели объявляли его колдуном и прислужником Тьмы. Ну и, наконец, не стоило удивляться, что когда сам тип, выдававший себя за Шайнму, объявлял Свидетелей лжецами, а их легендарных предков преступниками и предателями, обладатели белых плащей только укреплялись во мнении, что имеют дело с приспешником Хорвуга и врагом веры. И не думали, разумеется, соглашаться с его обвинениями.
Вдобавок, как назло, зажигалка после выступления на рынке окончательно сдохла — горючее кончилось. Однако, пошевелив мозгами, Сеня придумал замену ей, как способу вызвать свой коронный спецэффект. Ведь, в конце концов, что такое зажигалка. Техническое устройство, довольно примитивное. И, если подумать, так ли уж оно необходимо, когда в твоем распоряжении детище куда более высоких технологий. Породивших Замок-Над-Миром.
Проще говоря, Сеня не сразу, но наловчился вызывать с помощью имплантата «Нафани» молнию, слишком слабую, чтобы сверкать, но достаточно сильную, чтобы поджигать. Поджигать какой-нибудь предмет вроде старой деревяшки, в Сениной руке. И тогда со стороны создавалось впечатление, будто именно рукой он этот предмет и поджог.
Вкупе с верой горожан в «светлую» сущность огня этот новый способ использования имплантата помог Сене отбиться от обвинений в принадлежности к колдовской братии. Труднее оказалось с обвинениями в клевете и с отрицанием Свидетелями тех преступлений, что назвавшийся Шайнмой предъявлял их предкам.
Но и здесь Сеня нашел выход. Прибегнув к вопросам, наводящим и провокационным. Например: «Если я не колдун и не посланник Хаода, то кто тогда? Кому еще могла быть доступна такая сила?»
Когда не обремененные воображением горожане, не способные предложить никаких других вариантов, соглашались с тем, что перед ними наверняка, если и не Шайнма, то какой-то другой из посланцев Хаода, Сеня переходил к следующему доводу. «Если я Шайнма, и я жив-здоров, — вопрошал он, — то почему Свидетели утверждают, будто Шайнма погиб?»
Дальше следовал черед контрольного выстрела в этом словесном поединке: «А если Свидетели соврали в таком, принципиальном для веры, вопросе, то стоит ли им вообще верить?»
Или, если очередной Свидетель пытался выкрутиться, предполагая, что Шайнма погиб, а перед ними-де другой посланник Хаода, в ход шел другой вопрос-провокация: «Так кому вы больше верите? Посланнику Хаода или простому смертному?»
Такие, не блещущие изяществом упражнения в софистике приносили плоды. Ведь искусство сие жителям данного мира еще только предстояло изобрести — вслед за обработкой железа и идеями приобщения к государственному управлению широких масс. Пока же, не в силах ничего возразить новоиспеченному Шайнме, люди в белых плащах отваливали, как откатываются морские волны от неприступного утеса. Да спешно бежали к Первому Свидетелю докладывать, что под всеми ними того гляди загорится земля. То есть доделывали работу, которую запорол проявивший вредную инициативу лазутчик-слуга в палатах Огненосного.
Конечно, далеко не все горожане, коих Сеня успел убедить в лживости Свидетелей, сорвались и побежали карать их за преступления предков дубьем и камнями. Оно и понятно: не очень-то агрессивная публика проживала в городе или приезжала сюда торговать. Мирные землепашцы, ремесленники, лавочники. А убивать — дело не такое уж простое, в том числе морально.
Еще, увы и ах, не удалось Сене за время своей разоблачительной прогулки, избежать покушения. К счастью, окончившегося неудачей. Из-за угла ближайшего дома прилетела стрела. И, разминувшись с Сениным лицом на пару сантиметров, воткнулась в одного из стоявших неподалеку горожан.
Воткнулась уже на излете, однако рана все равно оказалась серьезной. Хорошо, единственный из оставшихся при Сене телохранителей помог — сумел и стрелу безопасно извлечь, и рану перевязать. Но прежде, на пару со своим подопечным кинулся за угол, откуда стреляли, в наивной надежде настичь злоумышленника. Ибо, что воин, что сам Сеня не сомневались: целью подлого лучника был вовсе не простой горожанин.
Только вот стрелка того уже и след простыл. И лишь одно имелось в том инциденте светлое пятно… ну, помимо того факта, что Сеня остался жив. Присутствовавшие при покушении тоже были уверены, что именно возвратившегося Шайнму какая-то сволочь замыслила убить. И были готовы отомстить. Пусть даже тем, кто мог быть к тому непричастен.
Так или иначе, к утру следующего дня город стоял на ушах. Последствия собственных деяний Сене были неплохо видны с крыши палат. Видны и слышны.
То тут, то там над скопищами зданий поднимались столбы дыма. Откуда-то доносились гневные вопли или крики ужаса; стук… едва ли молота в кузне или плотницкого топора. Что-то ломалось и разрушалось с грохотом и треском.
Нельзя сказать, что зрелище это доставляло Сене удовольствие. Последнее, если и присутствовало при его вылазках на крышу, то было извращенным, мазохистским. А гораздо больше Сеня испытывал тревогу и уколы совести. Не очень-то приятно было смотреть, как рушится то, что строилось годами и налаживалось веками. Даже сомнение возникло — а правильно ли он поступил.
Тем не менее, подобно анекдотическим мышам, что плакали, кололись, но все равно жевали кактус, Сеня зачастил на крышу палат наблюдать за охватившей город вакханалией. Делал он это, сам толком не зная, для чего. И объяснить до конца не мог. Единственная причина, приходившая ему в голову — скука, отсутствие других занятий. Их вообще-то не слишком много, когда сидишь в осаде. А ничем иным положение резиденции Огненосного посреди бунтующего города не было.
А вот советник Рэй, например, не скрывал своего довольства происходящим. Будучи уверен (и уверяя, в том числе Сеню), что все идет по плану.
Бунты и прежде случались, говорил он. По разным поводам, да столько за историю города их было, что летописцы со счета сбиваются. И ничего. Город пережил эти безобразия, не вымер и не обратился в руины. Рано или поздно, обещал советник, бунт выдохнется. До тех, кто громит, дойдет, что если они будут продолжать в том же духе, можно попросту умереть с голоду. Ибо ни урожай за них никто не соберет, ни скот не вырастит, не продаст товар, который может испортиться или сгореть, принеся убытки. И так далее. Вспомнят бунтовщики, что работать надо — да и разбредутся помаленьку.
А зато те, кого громят (в данном случае — Свидетели), натерпевшись страху, начнут мечтать о защите. И защита придет к ним… в лице дружины Огненосного, что обязательно вылезет наводить порядок в городе, когда бунт начнет сам собой иссякать.
Тогда ее, дружину, говорил советник Рэй, люди в белых плащах встретят как спасителей. Если кто-то из них, конечно, останется к тому времени жив. И послушно пойдут под твердую руку Огненосного, не помышляя более о том, чтоб влиять на него да вертеть правителем в своих интересах.
Что до города, то город отстроится, заявлял Рэй с уверенностью. Как бывало уже не раз. Взамен сгоревших домов вырастут новые, а там, глядишь, люд городской вовсе забудет об этом бунте, как забыл обо всех предыдущих. Погрузившись по уши в мирную рутину.
В некотором смысле оптимизм советника был оправдан. И бунтов он видел всяко больше, чем тот же Сеня. И в надежности укреплений палат сомнений не было — пока обычные городские постройки горели и рушились, те стояли в неприкосновенности. Лишь запах гари, проникавший в окна, не давал обитателям палат забыть, что не все гладко в королевстве потомков хелема.
Шпионы и предатели, некогда засланные в палаты Свидетелями, были быстро разоблачены и уничтожены. Точнее, эти несколько человек сами себя разоблачили один за другим, в отчаянии атаковав, кто Шайнму, кто Огненосного, кто его советника. Действовали они наспех, топорно, поэтому ни одно покушение успехом не увенчалось.