Умри, Джерри!

Месье Шулейман-старший действительно не поверил сыну на слово и следующим утром пожаловал в центр, чтобы проверить всё лично. Каково же было его удивление, когда он выслушивал хвалебные речи врачей-коллег и начальства центра о единственном отпрыске, которому пророчили блестящее будущее в медицине, потому что далеко не каждый в первые месяцы практики может справиться со столь сложным и клинически, и человечески случаем. Даже хотелось уточнить, не ошиблись ли они, про Оскара ли говорят? В первый раз всё-таки, раньше месье Шулейману за сына приходилось исключительно краснеть, хоть он никогда не показывал об этом вида при посторонних. Двадцать четыре года бесконечного стыда.

К Тому он заходить не стал, достаточно было того, что уже услышал. Переговорив с докторами, месье Шулейман-старший заглянул в кабинет к сыну. Тот ждал его прямо около двери, подперев плечом стену, и торжествующе ухмылялся.

- Проверил? – поинтересовался Оскар, едва отец зашёл.

- И тебе привет, Оскар, - поджал губы мужчина, смерив его серьёзным взглядом. – Проверил.

- Всё так, как я и говорил?

- Да, - не хотелось это признавать, не верилось, но пришлось. Он всегда был справедливым человеком.

Вместо ответа младший Шулейман протянул ладонь, требовательно пошевелил пальцами. Отец вынул из портмоне несколько банковских карт и, игнорируя протянутую руку, положил на высокий столик.

- Сегодня разблокирую, - сказал он.

- С тобой приятно иметь дело, папа, - Оскар убрал карточки в карман. – Не затягивай с этим, главное.

- Сказал же, сделаю.

Мужчина выдержал паузу, вновь оглядев сына, и добавил:

- Может быть, подумаешь о том, чтобы остаться работать здесь? Мне сказали, что у тебя неплохо получается.

- У меня отлично получается, - небрежно поправил его парень, - но нет. Может, потом вернусь, если захочу, а пока я заслужил отпуск.

- И когда же ты успел так устать? Два месяца всего проработал.

- Это психиатрия, папа, тут день за два.

- Так про службу в горячих точках говорят.

- А моя служба тоже и опасна, и трудна. Всё, папа, рад был повидаться, но мне ещё пациента к выписке нужно готовить. Увидимся ещё как-нибудь.

- Может, сам хоть раз в гости приедешь?

- А у меня новая молодая мачеха случайно не появилась?

- Нет.

- Тогда не приеду.

Как же захотелось отвесить сыну крепкую затрещину за такую пошлость. И вообще, пороть его в детстве нужно было. Нужно было, а теперь уже поздно, что выросло, то выросло – оторви и выбрось.

- Ты же сам знаешь, что я не собираюсь снова жениться, мне мамы твоей хватило сполна, - ответил старший Шулейман.

- Я и на любовницу согласен, позвони, когда заведёшь посимпатичнее. Только не как в прошлый раз, хорошо? У той был ужасный прикус.

- Договоришься сейчас, - мужчина взглядом указал на нагрудный карман халата, куда сын убрал кредитки.

Оскар поднял руки:

- Всё, молчу. Уже и пошутить нельзя.

Он переложил карты в карман джинсов, оглянулся к столу, на котором в лёгком беспорядке лежала папка с документами Тома на выписку.

- Ладно, мне действительно надо заниматься делами: документы все подписать. И домой ещё добираться, - проговорил он, повернувшись обратно к отцу.

- Удачи.

Не попрощавшись, мужчина ушёл. Подхватив папку, доктор Шулейман направился к Тому, после чего они оба отправились на окончательное освидетельствование, в процессе которого у Тома сердце захлёбывалось биением, потому что так легко было всё испортить и сломать прямо сейчас, в любую секунду. Но беседа прошла гладко, доктор поставил печать, подтверждающую факт ремиссии.

Потом они пошли к главврачу. Тот тоже переговорил с Томом, но в его речах звучало больше личного, чисто человеческого. В процессе оформления выписки возникли некоторые проволочки, но их удалось обойти и сгладить.

Официальная печать центра. Размашистая подпись доктора Кея.

- Поздравляю, Том, ты официально выписан. Обычно так не говорят, но я очень надеюсь, что мы больше никогда не увидимся, и у тебя всё будет хорошо.

Том кивнул, не смог выдавить из себя слова благодарности, волнение зашкаливало.

Его в последний раз отвели в палату, медсестры оперативно принесли изъятые при вписке вещи и оставили его одного. Том затаив дыхание смотрел на контейнер с вещами, которые, вроде бы, принадлежали ему, но которые он впервые видел. Джинсы, кофты, футболки, обувь и прочее – всё тёмное, с редкими лишь вкраплениями ярких цветов.

Том не решался ничего взять, даже дотронуться. В голове сидело – не моё.

К нему заглянул доктор Шулейман, бегло оглядел палату и остановил на нём взгляд.

- Ты чего не собираешься? Давай-давай! Или здесь решил остаться на ПМЖ?