Страница 121 из 157
Белый цвет - самый чистый, быстрый цвет,
И сегодня я лучший человек, te amo, te amo.
Катя Кищук, Теряю память©
Когда к Оскару пришла очередная пассия, Том пустился в бегство по квартире, ища место, где он не станет невольным свидетелем и слушателем. В своей комнате ему упрямо не сиделось даже тогда, когда дома они были только вдвоём. И с каждым новым днём вроде бы его личные стены давили всё больше, в них было невозможно тоскливо – будто и нет никакого мира по ту сторону двери. Исключением становились эпизоды обиды или боли, когда ему негде больше было прятаться, или смертельная усталость, когда он просто падал и мечтал поскорее заснуть.
Том сидел в гостиной, обнимал колено и без конца разглядывал просторную комнату. Иных развлечений у него и не было, он даже ни разу не включил ни один из полутора десятков телевизоров – то не до этого было, то не решался сделать это без спроса.
Наступили сумерки, затянули город дымкой, заползли через окна. Пришлось пройтись до выключателя, чтобы через час не умереть со страха и не дрожать осинкой.
Со светом стало будто бы веселее. Том даже чуть улыбнулся непонятно чему и кому, словно пытаясь убедить самого себя этим, что всё не настолько плохо. Но трудно быть счастливым в безысходном, глухом, бесправном одиночестве. Особенно когда всю жизнь мечтал, чтобы кто-то был рядом, а, проснувшись в другом возрасте и оттого мире, обнаружил, что больше нет даже того единственного, кто тебя любил безмерно и кого любил ты, хоть и позволял себе и капризы, и вольности.
И понял он, что не осталось совсем никого, что никому он не нужен и не важен. А условно наступившая столь желанная свобода взмахнула пёстрым хвостом, хлёстко ударив им по лицу, и упорхнула. Он свободный, как ветер, он взрослый (хоть не понимает, что это для него значит и как этим пользоваться), но сейчас он был скован по рукам и ногам так крепко, как никогда.
Дверца клетки всегда была не заперта, Оскар ведь открыто говорил – что-то не нравится, уходи. Том добровольно выбирал рабство, потому что не видел альтернатив.
Потому что никогда не жил иначе – когда никто не говорит ему, как жить, не учит, и ответственность за себя нужно нести исключительно самому.
В клетке действительно безопаснее, она может спасти жизнь. Но она никогда не подарит полёт.
Через какое-то время не осталось ни единого сантиметра пространства, которое бы Том не рассмотрел со всей тщательностью. Осталась только удивительно идеальная тишина. То ли место Том выбрал удачное, где ничего не слышно, то ли любовники вели себя тихо, то ли уже закончили.
Он всё-таки попробовал включить телевизор, но на нём не было ни единой кнопки, пульт Оскар уже давно потерял, и теперь плазма реагировала только на голосовые команды, о чём Том не знал.
Том вернулся на диван, снова обнял колени и огляделся с трепещущей надеждой во взгляде непонятно на что. На то ли, что увидит что-то интересное, чтобы не прозябать ещё один вечер до сна? Или кого-то? Но комната была изучена до мелочей, а там, за её пределами, была вероятность вляпаться в чужую личную жизнь.
А так хотелось просто поговорить с кем-то…
Впору уже было заводить воображаемого друга, как в детстве. Том нахмурился, натужно пытаясь вспомнить его имя. Его ведь точно как-то звали, он сам называл и по-настоящему радовался этой ненастоящей дружбе. Но буквы имени потерялись где-то в памяти.
Когда за окнами окончательно стемнело, на пороге гостиной появилась сегодняшняя любовница Оскара. Она была одета в большой ей банный халат на голое тело, с мокрых вьющихся каштановых волос срывались редкие капли воды.
Промокнув волосы полотенцем, она подошла ближе к дивану, оставляя на полу быстросохнущие следы босых ног, и, кивков указав на него, спросила:
- Можно мне сесть?
Том удивлённо посмотрел на неё, потому что только сейчас заметил, что уже не один, затем кивнул.
- Спасибо.
Девушка села на противоположный конец дивана, сложила влажное полотенце на подлокотнике и, откинув волосы на спину, окинула Тома изучающим взглядом.
Том украдкой пару раз скосил к ней глаза, затем повернул голову, с затаенным любопытством рассматривая её. У неё были выразительные скулы, очень пухлые чувственные губы, приковывающие взгляд безо всякой помады, карие глаза; капли воды, падая с одинокой, упрямо выбивающейся вперед пряди, оставляли на загорелой коже декольте сверкающие дорожки, утекали ниже.
Она выглядела прекрасно и при этом очень взросло, зрело, с поволокой мудрости прожитого опыта в глазах. Есть такой тип людей, которые даже в пятнадцать чем-то неуловимым в чертах своих и взгляде кажутся в разы старше сверстников.
Незнакомка перехватила его взгляд, и Том спешно отвернулся. Выдержав паузу, она развернулась к нему вполоборота, подпёрла кулаком голову, поместив локоть на спинку дивана, и спросила:
- Ты здесь работаешь?
- Вроде того. А как ты поняла? – парень коротко, с удивлением глянул на неё.
- Потому что ты Оскару не родственник и не похоже, что друг, иных вариантов, кроме работы, не остаётся.