Умри, Джерри!

Просыпаясь, Том отчего-то был уверен, что уже наступило утро. Но, открыв глаза, увидел угольную ночную темноту. Не было ни звёзд, ни луны, даже миллионы городских огней уже погасли, в такой-то час. А свет фонарей на такую высоту не долетал.

Сев, он поднял колени к животу, обнял их, бегая становящимся всё более беспокойным взглядом. Слишком темно и как-то будто бы пыльно, хотя только вчера убирался, душно.

Том открыл окно и вернулся в постель, но не пытался снова заснуть и не лёг. В голове сидело: «Сейчас ночь, нужно спать», но даже закрыть глаза он не мог себя заставить. Под рёбрами засела дрожащая тревога.

Было пугающе тихо и наглухо темно. Безмолвие и в комнате, и за окном гнело, даже ветер не шептал, не колыхал занавеску, испустил дух.

Том остановил напряженный взгляд на двери, кажущейся во тьме такой далёкой. Будто комната за время его сна успела мутировать во что-то жуткое и неприветливое и теперь со злым оскалом ждала, когда он заметит, что попал в капкан.

Он гулко сглотнул, сжал плечи; пальцы покалывало от нервов. Губы шевельнулись в беззвучном обращении к кому-то, на лицо легла тень напряженного ожидания неизвестно чего и страха, взгляд совсем уж заметался.

Том даже не мог дать себе вразумительный ответ, почему ему страшно; а сердце принялось бить в грудину, подстёгиваемое адреналином. Он один, и от этого внутри всё дико холодело. Это отбрасывало мыслями в прошлое, в подвал, в котором тоже никого и из которого не было выхода. Только его бьющееся, отчаянно не желающее умирать сердце, заходящееся в темноте.

Даже как-то забылось, что здесь есть окно, за которым рано или поздно разгорится рассвет. Что, если дверь закроют навсегда, через него можно будет сбежать, да, разбиться, но так лучше, чем сойти с ума и в умереть в растянутых во времени муках.

Том снова встал, подошёл к окну и выглянул на улицу. Город спал, а он за какие-то грехи не мог уже сомкнуть глаз. Не бессонница, нечто худшее – тихое паническое безумие с примесью абсурдной уверенности, что света он больше не увидит и не увидит никого. Он не подумал, что свет можно просто включить, достаточно ведь просто щёлкнуть выключателем. Но для этого до него нужно было сначала дойти: заставить себя двигаться в нужную сторону и не умереть от разрыва сердца.

Но на деле оказалось, что во время движения страх отпускает, потому что это разрушает ассоциацию с его темницей, едва не ставшей его склепом. Том включил свет, оглядел теперь уже вновь ставшую самой обычной спальню. Вот только гнетущее и душащее ощущение тотального одиночества никуда не исчезло. А когда по щелчку выключателя свет погас, вернулся, взвился и вмиг захлестнул ужас.

Он не мог здесь оставаться, просто не мог. Выскочил на носочках из комнаты и побежал к Оскару. И уже там, в его спальне, видя его самого на кровати, задумался – что дальше?

Тихонько, будто боясь, что даже это Шулейман может услышать, Том сглотнул и забрался с ногами в кресло около двери, обнял колени и упёрся в них подбородком. Это было так странно – непрошеным гостем сидеть на чужой территории, наблюдать за тем, как другой человек мирно спит, не подозревая о твоём присутствии, и в то же время от этого становилось так тепло, что за грудиной начинало потихоньку оттаивать.

Том склонил голову набок, всё так же наблюдая за неподвижным Оскаром, изучал его взглядом без опаски быт пойманным на этом, хоть почти ничего не было видно. И незаметно для себя заснул: покой после стресса сморил.

Проснулся Том от ощущения чужого взгляда на себе, когда уже солнце светило и город вовсю шумел. Подняв голову и щурясь со сна, увидел сидящего на кровати Оскара, который прямо смотрел на него. Тот вопросительно поднял брови, как бы требуя этим объяснений, а Том запаниковал, поспешно спрятал глаза и заёрзал в кресле.

- И как это понимать? – озвучил Шулейман свой немой вопрос. – Ты что у меня в спальне делаешь?

Тому захотелось провалиться сквозь землю. То, что он пришёл к Шулейману, потому что было страшно, вдруг стало видеться невероятно постыдным.

- Я пойду, - пробормотал он, по-прежнему пряча взгляд, и встал.

Но Оскар остановил его:

- Стой! Иди сюда, - похлопал по кровати и даже улыбнулся.

Сцепив руки, Том подошёл и, опустив голову, проговорил:

- Извини, Оскар, я больше не буду так делать.

- Я пока что не понимаю, за что ты извиняешься, - Шулейман откинулся назад, прислонившись к шикарному изголовью. – В моей спальне-то ты что делал?

- Можно я не буду говорить? - Том несмело посмотрел на него.

- Если не скажешь, я сделаю вывод, что у тебя склонность к некрофилии и тебя заводят спящие люди. И что ты не в первый раз ко мне приходишь, а сегодня я просто впервые тебя застукал на месте преступления.

Оскар утрировал, но Том не понял ни этого, ни всего смысла: Оскар имел привычку за раз выдавать слишком много информации.

- Что? – переспросил он.

- Сядь, - вдруг сказал парень и, не дожидаясь его реакции, дёрнул за руку, усаживая на край кровати.