Страница 19 из 21
Следует отметить, что свой политический интерес в ликвидации кочевой цивилизации видели и некоторые представители местных элит. Так, в Казахстане национальные деятели рассматривали седентаризацию как возможность физически «закрепить» за титульным этносом его территорию472.
Второй негативной для кочевой цивилизации тенденцией 1920-х гг. было то, что наличие огромных территорий, редко населенных кочевниками, не давало покоя властям. Властям было жаль занятые кочевниками «огромные площади неосвоенных земель», которые «зачастую используются хищнически… и… малопродуктивно». Они сокрушались, что, например, на территории северного Казахстана, составляющей около 80 млн гектаров, «т. е. на пространстве, в два раза превышающем территорию Украины, проживает население, равное всего лишь населению одной украинской губернии»473.
Для решения этой «проблемы», во-первых, была поставлена задача осуществить переселение и сселение кочевников – особенно переходящих или уже перешедших на оседлость. Декрет СНК РСФСР об устройстве земельного быта калмыцкого народа от 24 июля 1921 г. провозгласил необходимость принять «меры к тому, чтобы насильственно отвергнутые части калмыцкого народа имели возможность приложить свой труд в родной степи». В Калмыкию переселялись уже перешедшие на оседлость калмыки с Дона, Южного Урала и из Поволжья. (Интересно, что, когда рассматривали вопрос о переселении калмыцкого населения из Туркменского района Северо-Кавказского края, выяснилось, что местные калмыки «туркменизировались» и даже перешли в ислам474.)
В Бурятии в 1922 г. было объявлено, что «особое значение приобретают переселение и уплотнение бурятского населения». Власти считали, что так как «часть бурятского населения маленькими островками затерта среди русского населения», то «ближайшая их судьба предрешена, они будут вытеснены и затерты». Поэтому бурят было необходимо «снять [с мест] и переселить»475. Такие акции по переселению и «уплотнению» в целом пока находились в разумных рамках.
В конце 1920-х гг. была объявлена программа по фактически «добровольно-принудительному» переселению кочевников. Власти Киргизии в 1928 г. объявили, что «главная тяжесть в отношении сгущения населения уже ликвидирована, а сейчас остались только полукочевые и кочевые районы»476. В Казахстане планы по «уплотнению» населения включали в том числе «оседание полукочевых масс» и «расселение граждан Республики на новых землях»477.
Во-вторых, в рамках политики «уплотнения» власти СССР разработали программу переселения из земледельческих регионов страны в «кочевые» районы. Несмотря на то что в первые годы советской власти «колонизаторская» политика дореволюционной России часто подвергалась поруганию, этот путь был снова выбран в СССР, причем опять же получил наименование «колонизация». Стали звучать положительные оценки дореволюционной программы переселения и призывы предоставить «свободные неиспользованные земли… для надобностей земледельческой колонизации»478. Под такими «свободными» землями понимались в том числе территории, занятые кочевниками.
17 октября 1924 г. было принято постановление Совета труда и обороны СССР «О ближайших задачах колонизации и переселения», которое поставило цель вовлечения в хозяйственный оборот необжитых земель путем переселения разных категорий советских граждан. Так, к 1927 г. было выявлено, что «колонизационная емкость» Казахстана составляет 7664 тыс. переселенческих долей, в том числе на юге региона – 4664 тыс. долей479. Таким образом, власти полагали, что на эту традиционно «кочевую» территорию можно и нужно было переселить миллионы людей из других регионов СССР.
Цель массового переселения в Казахстан состояла «в получении добавочной посевной площади» и «поставке рабочей силы» для сельского хозяйства и промышленности480.
Конечно, власти старались подчеркивать отличие «царской колонизации» от советской. Один из руководителей Всесоюзного переселенческого комитета Н.Д. Ефремов на заседании Президиума Госплана ЗСФСР 24 сентября 1927 г. докладывал, что «переселенческое дело… строится теперь не по тем принципам, по которым оно было построено в царское время», и «ставит главной своей задачей освоение тех малонаселенных и недо[на Целенных районов Союза ССР, которые имеют огромное хозяйственное или политическое значение». Он подчеркнул, что теперь «вопрос о разгрузке перенаселенных районов играет… второстепенную роль»481. (Тогда как до революции это было одной из главных целей колонизации.)
Тем не менее в принятом 18 января 1928 г. постановлении ЦИК и СНК СССР целями переселения были установлены и «прочное хозяйственное освоение необжитых и малообжитых территорий», и «разгрузка перенаселенных районов». Таким образом, произошел фактический возврат к целям дореволюционной политики переселения.
Однако власти продолжали подчеркивать отличие от дореволюционной политики – советское переселение «отнюдь не должно вести… к земельному утеснению местного населения»482. Действительно, в программе переселения предполагалось сначала провести землеустройство местного населения. Г.Н. Черданцев отмечал, что советская «колонизация преследует цели не угнетения местного населения, а наоборот, подъема его на высшую степень производственных навыков»483.
Однако в 1928 г. в этой политике произошел перелом. В апреле этого года в Казахстане была отменена очередность наделения землей по национальному признаку и срокам прибытия в регион484 (то есть когда в первую очередь землеустройство проводилось для коренного населения). Территория Казахстана была открыта для переселения.
Противники колонизации «кочевых» регионов или те, кто выступал за ее ограничение, были подвергнуты критике. Так, планы правительства Бурятии по переселению бурят из Монголии и Иркутского региона были оценены как «вряд ли успешные», и поэтому было указано, что все равно «придется открыть переселение» в Бурятию485.
В течение первой пятилетки (1928–1932 гг.) планировалось переселить в Казахстан 500 тысяч человек (более 90–95 тыс. хозяйств). Общий размах грядущего переселения определялся в 1,2–1,5 млн человек (300 тыс. хозяйств). Для размещения будущих переселенцев требовались значительные земельные площади, занятые кочевниками. Они должны были высвободиться в результате их оседания (планировалось, что размеры «освобожденной» для переселенцев земли будут достигать 60–70 млн га)486. Тем не менее составленный в 1928 г. план оседания пока что не был увязан с процессом коллективизации и предусматривал только жилищное строительство487.
Еще один аспект программы «уплотнения» кочевникам напрямую не угрожал – он был связан с устройством возвратившихся кочевников-эмигрантов. Они даже получили определенные льготы от государства. Постановлением ЦИК и СНК СССР от 8 января 1926 г. реэмигранты, возвратившиеся в Казахстан, были освобождены на пять лет с момента возвращения от уплаты единого сельскохозяйственного налога. 8 октября 1926 г. действие этого постановления было распространено на Киргизию. (Интересно, что поощрительные меры были разработаны и для иностранцев – сельскохозяйственных трудовых мигрантов, прибывавших в СССР.)
Третья тревожная для кочевой цивилизации тенденция была связана с развернутой государством борьбой с традиционным родовым укладом жизни кочевников. Власти в основном придерживались марксистской точки зрения – о том, что для кочевых обществ был характерен феодальный строй (или «патриархальный феодализм»).
Завотделом печати Казахского крайкома ВКП(б) Г.С. Тогжанов, выражая мнение властей, подчеркивал, что у казахов – феодализм и классовое общество488, что «не может быть никакого “родового коммунизма” там, где существует частная собственность, где имеются баи и беднота, эксплуататоры и эксплуатируемые»489. В Туркмении также говорили о наличии эксплуатации и классового противостояния среди кочевников. Например, объясняли, что «бедняцкое скотоводческое население к аульным советам относится выжидательно, а в худшем случае – безразлично», потому что в эти советы выдвигаются баи и другие «эксплуататоры», Т.Р. Рыскулов (будущий жесткий оппонент Ф.И. Голощекина в период голода в Казахстане 1930–1933 гг.) считал, что киргизские манапы – это «феодально-помещичий элемент»490.