И ныне и присно

— Ну, как я и думал, — резюмировал он, выслушав её путаные объяснения. — Останешься — тётка полгорода на уши поднимет, вернёшься — на уши поднимут тебя. Желая адских мук.

— И что мне делать? — Лиза вздохнула. — Прости, конечно, это не твоё дело, но…

— Да брось. — Олежка махнул рукой. — Друзей не бросают и всё такое, знаем уже. Слушай, а давай я с тобой схожу. Встретим твою тётку, попьём чаю, как цивильные люди, поговорим. Глядишь, она и оттает. А?

Лиза помотала головой.

— Шутишь, что ли? Помнишь, что было в прошлый раз? Если повторится…

В последние дни они часто возвращались к обсуждению того, что же произошло в тот день, когда Олег помогал Лизе прикручивать шпингалет, но так ни к чему толком и не пришли. Был ли ступор, в который впал Олежка, опасен для него и для Лизы — или нечто просто пугало их, стремилось разладить? Возможна подобная «одержимость» только с ним, или «под контроль» могут попасть и Лиза, и её тётя? И главное — может ли такое повториться?

Ответа не было, да и откуда бы ему взяться? Они оба впервые сталкивались с неизведанным, и как себя с ним вести — не имели понятия. Не к священнику же идти.

— Мне тоже туда не хочется, — Олежек ободряюще улыбнулся, — честно. Как-то неуютно осознавать, что в тебя может в любой момент вселиться дьявол. Но с другой стороны… охота проверить, это была разовая акция или…

— Или, — мрачно ответила Лиза. — И думать забудь. У тебя что, совсем чувство самосохранения отбито?

Спор разрешила, как ни странно, сама Антонина Петровна: телефон Лизы запищал и выдал СМС от тётки. Сухим, казённым языком тётя Тоня предписывала воспитаннице возвращаться домой как можно скорее и непременно захватить с собой «этого твоего мальчика». Лиза возмутилась было и уже начала набирать ответное СМС с предложением встретиться на нейтральной территории, но Олежка мягко убрал её руку с клавиатуры.

— Не провоцируй её, Лиз. Пойдём к тебе. Я правда не против. А если что случится — так у неё и доказательство будет, что с квартирой что-то не так.

— С ума сошёл, — выдохнула Лиза. — Ты не боишься? Вот серьёзно, правда не боишься?

— Немного, — признался Олег. — Но давай посудим сами: ты прожила там месяц, и с тобой ничего не случилось. Почему со мной всё должно быть иначе? Может, и ты поначалу впадала в ступор, просто тётка этого не заметила?

— Потому что… потому что… не знаю. — Лиза не нашлась с ответом. Идея Олега звучала невероятно опасно, но раз и он, и тётя Тоня продолжают настаивать, может, не так всё и плохо? — Ладно, чёрт с тобой. Только дай свой шокер, чтобы вырубить тебя, если ты на меня кинешься.

Олег удивлённо глянул на неё — и вдруг расхохотался, запрокинув голову.

— Ну ты даёшь, мелкая! Пользоваться хоть умеешь?

— Ага. Отец научил, и не только этому. Давай уже, ну, — теперь уже Лиза гордо улыбнулась: папины уроки по самообороне не прошли даром.

Антонина Петровна встретила их холодно. Ни улыбки, ни приветствия. Казалось, за прошедшую ночь она постарела и высохла ещё сильнее: под глазами залегли тени, кожа натянулась на скулах так, будто тётка неделю ничего не ела. Волосы, обычно аккуратно уложенные в строгий пучок, были растрёпаны и свисали полуседыми сосульками. Руки тряслись, а походка стала неровной и шаркающей. Лиза даже пожалела её: она не думала, что вчерашний скандал так плохо скажется на её железной опекунше.

Атмосфера в квартире стала ещё более гнетущей, чем обычно. Икон со вчерашнего дня как будто прибавилось, и их печальные лики вновь показались Лизе злыми и язвительными. Сладко пахло ладаном: тётя зажгла лампадку, и тяжёлый дым окутал всю квартиру. Окна были закрыты, но, несмотря на это, Лизу пробрало холодом — а затем бросило в жар. Неужели поднимается температура?..

Ей почти сразу стало плохо. От дыма заслезились глаза и запершило в и так уже больном горле. Голова загудела, и, когда тётя Тоня всё так же молча накрыла на стол, Лиза не смогла притронуться ни к чему, кроме чая.

Тётка продолжала укоризненно молчать. Тишину, такую плотную, что её, казалось, можно было пощупать, нарушил Олег:

— Антонина Петровна, нам всем нужно поговорить.

Та кивнула.

— Помолимся, — произнесла тётя Тоня громким, надтреснутым голосом. — Отче Наш, сущий на Небесах…

— Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, тётя Тоня, может, без этого? — пробормотала Лиза. Поведение тётки её пугало. Та выглядела так, будто сошла с ума за эту ночь и теперь отчаянно пытается скрывать собственное безумие.

Тётя Тоня рассеянно погрозила ей пальцем и продолжила молитву. Это тоже было странно: раньше она непременно возмутилась бы дерзости воспитанницы, посмевшей коверкать Священное Писание. Лиза заткнулась и продолжила наблюдать за Антониной Петровной,

— Ибо Твоя есть Сила и Слава и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь, — наконец торжественно закончила тётка. И умолкла, сжимая в сухих пальцах маленькую красную чашку в горошек.

— Можно мы теперь поговорим? — вклинилась Лиза. Ей уже стало понятно: что-то идёт не так. Но она до последнего надеялась на лучшее. Может, тётю Тоню удастся разговорить? Может, она просто устала и потому ведёт себя так странно?

Что же случилось ночью, когда Лизы здесь не было?..

— Говори, дитя, — всё так же холодно, механически произнесла Антонина Петровна.

Лиза вздохнула — и заговорила. Рассказала обо всём, что происходило в квартире, с самого первого дня. И про шаги, и про рычание, и про поворачивающуюся ручку двери, и даже про случай с Олегом — здесь сам парень перебил её, уточнив, что сам он даже ничего не почувствовал.

Антонина Петровна слушала, покачивая головой вперёд-назад, как неваляшка. Чай остывал у неё в чашке, но опекунша так к нему и не притронулась. Даже не пригубила. Взгляд у неё был холодный и отсутствующий.

Когда Лиза закончила, на кухне воцарилась тишина, прерываемая лишь тихим скрипом стула, на котором покачивалась тётя Тоня. Противно заныло под ложечкой: ощущение неправильности, неестественности происходящего усилилось. Больше всего ей сейчас хотелось вскочить со стула, схватить за шиворот Олега и выскочить.

Секунды текли, как кисель. Тётя молчала.

Лиза не выдержала:

— Вам нечего сказать? Может, хотя бы расскажете, как ночь прошла? Убедились, что я не при чём? — ей самой стало стыдно за яд, который прозвучал в её последних словах. Но лучше пусть тётя Тоня разозлится, пусть ударит кулаком по столу и закричит, да хоть выпорет — пусть только перестанет быть такой холодной и оцепеневшей, словно не в себе!

По всему телу тётки прошла ощутимая дрожь. Чашечка жалобно зазвенела, ударяясь боком о кольцо на пальце Антонины Петровны.

Тётя Тоня разлепила спекшиеся высохшие губы и закрыла глаза. Глубоко вдохнула и монотонно произнесла на выдохе:

— Жернова Господни… — она начала вставать из-за стола: неловко, толчками, продолжая покачиваться, как маятник. — …мелют медленно.

Лиза замерла, глядя, как тётка выпрямляется, не открывая глаз. Как роняет на пол чашку — осколки захрустели под босыми ногами, но Антонине Петровне было всё равно.

«Она же никогда не ходила без тапочек, — пронеслось у Лизы. — И что это на ней… ночная рубашка? Мне показалось, что юбка, но…».

— Но неумолимо. — Голос тётки сбил Лизу с мысли, и она дёрнулась всем телом, чуть не упав со стула. — Верно, девочка?

Тётя Тоня разлепила веки и улыбнулась.

Лиза машинально посмотрела ей в лицо, поймав нечеловеческий взгляд чёрных, точно залитых мазутом глаз — совсем как у родителей в её кошмарах — и жутко, душераздирающе закричала.

— И муку дают превосходную, — вторил от двери второй голос, хриплый, мужской. Лиза даже не заметила, когда Олежек — точнее, то, что им стало, — успел выбраться с кухни и встать в проходе. Она ещё успела с отчаянием понять, что и сообщение, и чай, и странное стремление Олега попасть в квартиру — всё было ловушкой. Настоящей Антонины Петровны здесь не было с самого начала.

Бежать было некуда.