Часы бьют полночь

— Я баб не бью, — вдруг почти доверительно сообщил Гоша. — Так что по морде не получишь, не боись. А вот что ничего плохого не случится — не обещаю.

Вспышка гнева как будто начала проходить: голос Фролова вновь стал вкрадчивым. Только теперь в нём прослеживались нотки плохо скрываемого бешенства. Змея на его плече загородила собой любопытные лица одноклассников, которые виднелись сбоку, начала раздуваться, широко распахнула пасть. Оля зажмурилась: ей не хотелось этого видеть. Она начала думать, что Женька опаздывает, что он ничего не сделает. Ничего не успеет сделать.

И тут в лицо ударил ослепительно белый луч прожектора — тот самый, запоздало вспомнила Оля. Тот, что разогнал тьму в коридоре в прошлый раз, когда она была уже убеждена: всё кончено. Казалось бы — маленький детский фонарик. Что его свет значит в классе, где солнце бьёт изо всех окон?

Но нет. Солнца-то как раз и не было. Первый урок, поздняя осень. Ещё не рассвело. А лампочки отрубились минут пять назад, давая змее шанс. В воцарившемся полумраке даже этот луч выглядел прожектором.

— Хватит уже, — негромко произнёс Женькин голос — и смешался с истошным шипением, похожим на визг. Хватка, сжимавшая плечи, ослабла, и Оля поспешила отшатнуться от Фролова. И только потом рискнула открыть глаза.

В свете фонарика змея корчилась и извивалась, точно на сковороде. Гоша дёргался, как от ударов током, и лицо его перекосилось в бессильной злобе, но всё, на что его хватило — обернуться к Женьке.

— Ты ещё что творишь… — прошипел он, словно и сам был змеёй. Радужные отсветы в его глазах становились всё заметнее, а одноклассники даже сейчас не спешили вмешиваться, застыв на своих местах, как вкопанные.

— Это не она тебе нужна.

А вот этого в плане не было. Оля встревожилась. Что он задумал? Неужели…

— Да ладно! — хохотнул Гоша, подтверждая её худшие догадки. — Ты?!

— Вроде того. Оля изначально была не при чём. Она их не видит. А вот у меня к тебе несколько вопросов — и поверь мне, тебе лучше ответить. На этот раз батарейка закончится не скоро, — Женька усмехнулся, и Оля в очередной раз удивилась тому, каким он иногда бывает пугающим. Теперь до неё дошло. Он с самого начала хотел так сделать: выведать секреты Фролова, чтобы научиться от них защищаться.

Или не поэтому?

— И о чём же эти вопросы? — осклабился Гоша. Змея продолжала истерично шипеть. Теперь Оля видела: она не просто сидит на плече у Фролова, она как будто растёт из его плеча. Не сосед, не питомец: симбионт. Часть тела, которую не получится просто так снять.

«Человек — тварь, носитель, симбионт».

Так Марина это имела в виду?!

— Смерть стоит у тебя за левым плечом, — процитировал Женька. Оля ахнула — и закрыла рот руками, чтобы никто не услышал. Сцена из её ноябрьских снов, такая яркая, такая настоящая, вонзилась в мозг, как осколок стекла.

Это же он говорил! Это его слова та, взрослая Оля пыталась вспомнить в холодном московском метро! Ну конечно же: в веренице дней она почти забыла, что главный кошмар её повторяющегося сна — то, что там нет Женьки. То, что именно его она пытается вспомнить.

Но раньше он так не говорил — а значит, это ещё могло не стать правдой. Теперь же всё сходилось.

— А ты дохрена поэт, я смотрю, — процедил Гоша. — Ладно, подловил. О чём спросить хочешь, Пушкин, мать твою?

— Это Кастанеда, — поправил Женька и слегка махнул фонариком в сторону: змея пыталась выползти из круга света, но луч следовал за ней. — О чём, о чём. О смерти за плечом, конечно. Вау, и правда поэзия.

Что случилось дальше, Оля не заметила. Просто чья-то тень мелькнула за спиной Женьки. Просто его рука пошла вниз под чужим ударом, на секунду выпустив змею из круга света — и этого мига Фролову хватило, чтобы отскочить сторону. Просто, когда лампы снова загорелись, Вовка стоял рядом и усмехался во все зубы, а в руках у него был сжат выключенный фонарик. А в глазах отсверкивало радугой.

Всё произошло слишком быстро. Оля не успела даже увидеть, как и когда Вовка успел к ним подкрасться.

— Что-что ты там говоришь? — поинтересовался тот, швыряя фонарик на землю и с силой наступая на него. Пластик захрустел под тяжестью ботинка. — И что у тебя во второй руке? Булавка, серьёзно?

Точно. План заключался в том, чтобы проколоть змее глаз металлической булавкой, пока она будет обездвижена. Они не любят металл и умирают от удара в глаз: это Оля и Женька помнили ещё по прошлому разу.

Но теперь, когда всё вышло из-под контроля…

Гоша тем временем пришёл в себя. Проморгался, отошёл от стены — и вдруг рванулся вперёд. Оттолкнул в сторону Вовку, схватил Женьку за воротник свитера и потащил к доске, в центр класса.

— И кто мне будет тут говорить о смерти, а?! — рявкнул он на всё помещение. Оле показалось, что от его вопля сейчас включится пожарная сирена. Если до сих пор кто-то не смотрел в их сторону — сейчас к доске повернулись все. Даже из коридора заглянула парочка любопытных голов.

— Что… — начал было Женька, но Фролов перебил его.

— Думаешь, самый крутой тут? А нифига! Я всё знаю!

Он обернулся к классу, где уже начинала твориться настоящая вакханалия, и заорал ещё громче.

— Я знаю, что ты — кошачий маньяк!

========== Глава 14. Кошачий маньяк ==========

К середине дня лицей шумел и бурлил: новость разлетелась по всей школе. Взрывались сообщениями классные чаты, шушукались девчата — да что там, и мальчишки тоже. Косо поглядывали, перемигивались. Любопытство сменялось уверенностью, которая превращалась в гнев.

Оле всё ещё казалось, что эта история может закончиться хорошо. Что новость, как и любая неподтверждённая сплетня, превратится в пыль через пару дней. Но пока что всё шло ужасно.

Сначала демонстративно пересел в другой ряд Женькин сосед по парте. Потом понемногу начали пустеть другие места поблизости, и уже ко второму уроку вокруг его места образовалась полоса отчуждения. Такие бывают рядом со школьными изгоями. Или с теми, кто в чём-то сильно провинился.

На перемене Оля попыталась подойти к однокласснику, но Женька сделал вид, что не замечает её. И лишь потом, урвав момент, шепнул:

— Тебе пока лучше со мной не общаться. Не привлекай внимания.

Оля скрипнула зубами, но вынуждена была согласиться. Информация распространялась со скоростью лесного пожара: смотрите, Фролов сказал, что местный странный парень — и есть кошачий маньяк! Интересно, это правда? Да ладно вам, что вы, этого придурка слушать будете? А если всё-таки?

— Похож, — авторитетно заявляла Ленка, тыча наманикюренным пальцем куда-то в сторону Женькиной парты. — Я читала, что маньяками в основном такие и становятся. Тихие и себе на уме. Всё сходится.

— А по-моему, врёт твой Гоша, как сивый мерин, — спорила Светка. Но от Женьки на всякий случай держалась подальше, как и остальные.

Вскоре сдалась и она — и к третьему уроку наравне со всеми косо поглядывала на пустующие ряды парт рядом с его местом.

Оля паниковала. Она не знала, понятия не имела, откуда Фролов мог узнать об их причастности к смерти зверят — да ещё и вывернуть всё таким образом, чтобы они оказались виноватыми! Неужели ребёнок, сфотографировавший их, был знаком с ним? А может, он узнал через волка — чем чёрт не шутит?

Может, Гоша всё и подстроил? Но зачем?! И как он тогда сговорился с волкоподобной тварью?

Голова взрывалась мыслями, вопросами, на которых не находилось ответа. Ей не с кем было даже посоветоваться: Женька не отвечал на её взволнованные сообщения в мессенджере. Они так и оставались висеть прочитанными, но неотвеченными.

Оле казалось, это начало конца. И только к третьему уроку она поняла, насколько сильно ошиблась: конец был ещё впереди.

На третьем уроке Вивла вызвала Вовку к доске.

Сначала всё шло гладко: тот запинался, порой путался, но, съёживаясь под гневными учительскими взглядами, быстро вспоминал нужное правило. Строгая, сухая, как палка, Виктория Владимировна благосклонно кивала — и Вовка расслаблялся, чтобы через пару строк допустить ещё одну ошибку. Терпеливый учитель, пожалуй, дотянул бы его до четвёрки.