Страница 8 из 38
– Проч с дороги, дерский малшишка! – с чухонским выговором бросил важный лакей и все же пнул своим ботинком чемодан с вещами Дмитрия Сергеевича.
– Ах ты, чухонь раздутая! Чтоб тебе лопнуть! – обругал его за это Андрюха.
– Вот я тебя! – вскипел чухонец и, схватив со столика кофейную чашку, которую не успел прибрать Збышек, швырнул ее в Андрюху. Тот, не моргнув глазом, ловко увернулся, и чашка за его спиной вдребезги разбилась о стену. По прилипшей к штукатурке кофейной гуще, наверное, можно было предсказать, чем завершится этот конфликт.
Поняв, что будет выглядеть смешным, если попытается гоняться за этим вертким мальчуганом, Мартин поспешил удалиться, пригрозив с порога:
– Ешо рас тебя увижу – поколочу!
– Это же старший лакей самого Игельштрома! – сказала пани Гражина, когда дверь за мажордомом российского послан ника закрылась. – Славно ты его обозвал: «чухонь раздутая»! Но остерегись первое время попадаться ему на глаза…
– Вот еще! – все еще ощущая себя в бою, возразил Андрюха, который на самом деле готов был расплакаться. – Так, стало быть, вы нам не сдадите квартиру? Мы же раньше сговорились.
– Ничего не могу поделать! Сегодня сюда поселится какойто музыкант итальянец. Что может быть важнее, чем увеселение графини Залуссой? Не печалься, мальчик, ни один русский офицер еще не остался в Варшаве без квартиры. Ты очень старался для своего господина. И пусть он приходит сюда бесплатно пить кофе.
Глава 4
Польская кухня
Судьба уже сводила Княжнина с генерал-поручиком Игельстромом, и не так давно. Всего два года назад в Финляндии Игельстром временно командовал русскими сухопутными войсками и успел дать шведам бой у деревни с трудно запоминающимся, но навсегда оставшимся у Княжнина в памяти названием – Пардакоски. В том бою за просто так погибло слишком много преображенцев, товарищей Княжнина, а все потому, что командующий, разделив свои войска на три колонны, не учел сложностей местности, не согласовал их движение, из-за чего колонны появлялись перед неприятелем по одной и по очереди были биты.
После этого Княжнину, конечно, трудно было себя заставить с должным почтением относиться к человеку, которого ему предписано всячески оберегать. Однако, рассудил он, вовсе не обязательно к этому лифляндскому барону относиться как к человеку. Есть звание – посланник Российской империи. Его Княжнин и будет охранять.
С таким настроем Княжнин и отправился прямо с дороги на доклад к своему новому начальнику. Прежде чем войти во дворец с парадного подъезда, он, конечно, обратил внимание на занимавшую едва ли не половину двора роскошную карету, запряженную длинным цугом и готовую к отъезду. Готов был и конвой – дюжина оренбургских казаков в светло-синих кафтанах и шароварах. Этих удальцов Княжнин встречал в Финляндии – с разрешения государыни сотня оренбуржцев всюду состояла при Игельстроме. До назначения в Финляндию, а потом в Варшаву барон долго служил на должности симбирского и уфимского генерал-губернатора.
Княжнин сразу понял, что вряд ли Игельстром сейчас уделит ему много времени – запряженные в карету лошади уже, что называется, бьют копытом.
Княжнина проводили к адъютанту Игельстрома – казачьему подъесаулу, который предложил преображенцу подождать в просторном зале, предварявшем личные апартаменты посланника, который должен был сейчас выйти. Хоть посланник и торопился, он все же задержался в приемной на минуту. Игельстром пребывал в прекрасном расположении духа. Он будто бы даже заметно помолодел с тех пор, когда Княжнин последний раз видел его в Финляндии. Впрочем, вскоре стало понятно, что барон просто очень старается выглядеть моложе своих пятидесяти семи лет. У него были тщательно напудрены не только уложенный волосок к волоску парик, но и нос и щеки. Свежесть его ухоженному, гладко выбритому лицу придавали тонкие ароматы какой-то помады или лосьона, и хрустящая чистота шейного платка, и накрахмаленность белоснежных манжет. «По крайней мере, не погряз в пьянстве, как многие сановники его ранга. Коли потребуется обратиться к его разуму, сие будет возможно», – постарался сделать хороший вывод из увиденного Княжнин.
– Вас дожидаются, ваше превосходительство. Из Санкт-Петербурга, – достаточно своеобразно отрекомендовал Княжнина подъесаул.
– Капитан-поручик лейб-гвардии Преображенского полка Княжнин. Прибыл в распоряжение вашего превосходительства! – щелкнув каблуками, представился Княжнин и с поклоном протянул Игельстрому свое предписание, которое, видя безразличие к бумаге со стороны посланника, принял его адъютант.
– Уже прибыл? Так скоро? – Игельстром вскинул подкрашенные брови. – Я ждал тебя не раньше, чем через неделю. Только нынче пришла о тебе депеша. И ты вслед. Так спешил, чтобы защитить меня от какой-то опасности, о коей мне не ведомо, но ведомо в Петербурге?
– Не могу судить о том, что ведомо в Петербурге. Там никто о сим предмете со мной не говорил, как, впрочем, и о любом ином, – ответил Княжнин, не принимая ироничного тона посланника.
– Тогда не разумею надобности твоего приезда, мои оренбуржцы прекрасно меня охраняют, да и было бы от кого! – весело сказал Игельстром, подмигнув своему подъесаулу. – Но коли уж приехал, спасибо государыне за заботу… Что ж, разве дурно, ежели поляки будут видеть в окружении Российского посланника гвардейского офицера с такой прекрасной выправкой?
– Полагаю, что для лучшего исполнения моей службы при вашем превосходительстве сообразнее мне быть не слишком заметным в вашем окружении.
– Вот как? В утренней депеше ничего не писано про то, что ты искушен в ведении тайных дел. Сказано, что отменно стреляешь и фехтуешь.
– Я вовсе не искушен в ведении «тайных» дел, однако как офицер, знавший опасности, должен уметь предугадать любое обстоятельство, коего вашему превосходительству желательно избежать.
– Поговорим об этом позже. А ведь мы встречались, «офицер, знавший опасности»?
– Имел честь служить под началом вашего превосходительства в Финляндии. В деле при Пардакосках.
– Да, да, – вспомнил Игельстром, нахмурившись. – Ты один из немногих офицеров, уцелевших в колонне Сухтелена. Взял на себя команду значительной ее частью, вывел из огня, сохранив порядок. Прости, не мог представить тебя за это к награде, виктории ведь мы не одержали!
Игельстром сделал несколько шагов к выходу. Высокий, статный, хоть и с округлившимся животом, чего никак не скроешь с помощью пудры. Игривое настроение быстро вернулось к нему.
– Надеюсь, будет повод отметить тебя теперь, коли уж снова поступил под мою команду. Войны нынче нет, но, наслышан, ты и на ином поприще знаешь успехи. Может, и в самом деле тебя здесь лучше никому не показывать, а то ведь, глядишь, все лучшие варшавские красавицы будут твои?
Посмеявшись собственной шутке, Игельстром ушел.
Княжнин оставался в некотором замешательстве по поводу того, что же ему делать дальше, но в приемной уже появился офицер, призванный ответить как раз на этот вопрос.
– Поручик Протазанов, начальник караульной роты при посольстве, – дружелюбно представился он и, не тратя времени на церемонии, протянул Княжнину руку.
– Славная у вас фамилия, военная! – сказал тот, ответив крепким рукопожатием. Между тем поручик, который был лет на семь моложе Княжнина, выглядел не очень воинственно. И представился, использовав не самое военное слово «начальник» вместо «командир», и лицо у него было не суровое. Наоборот – румяное, с пухлыми губами добряка. И выправка не слишком стройная. Зато хорошо скроенный мундир удачно ее подправлял.
– А у вас, верно, очень славные лошади – летели вскачь от самого Петербурга? – сказал поручик.
– Вовсе нет, добирался на почтовых. Просто очень хорошее ускорение получил…
– Стало быть, теперь полагается как следует отдохнуть. Вы простите, я только час назад был предупрежден о вашем приезде. Не беда, все устроим. Но первое знакомство вам нужно сделать немедленно – с посольским казначеем, пока он не отправился играть в карты. Клянется, что на казенные не играет, но бог его знает, останется ли завтра что-нибудь в казне.