Страница 6 из 38
Постигать грамоту в школе для солдатских детей Андрюхе сам бог велел. Ведь его отца и в самом деле забрали в рекруты, когда Андрюше Буканову было всего четыре года. А родился Андрюха в Москве в семье дворовых, принадлежавших богатому барину, который, осерчав за какую-то мелкую провинность, отправил своего слугу в солдаты на 25 лет. Еще через четыре года у Андрюхи померла мать, и барин мальчишку продал. Его купил вернувшийся в Москву после долгой сибирской службы старший Княжнин, чтобы подарить сыну по случаю перевода того в гвардию. Может быть, породистому жеребцу Дмитрий Сергеевич радовался бы больше, но его батюшка своей безупречной службой состояния на дорогие подарки не нажил.
Что ж, Дмитрий Сергеевич быстро оценил смышленого мальчишку, даже привязался к нему, смеялся: «А вдруг ты у меня станешь этаким котом в сапогах?» И дал уже научившемуся читать Андрюхе интересную сказку про великана, хитроумного кота и его хозяина. То ли для смеха, то ли просто по доброте барин и на славные сапожки для Андрюхи потратился. Сапоги, правда, были великоваты, но наперед, на вырост в самый раз, Андрюха их очень берег.
Вот и в Варшаву барин Андрюху с собой взял. А ведь все могло сложиться иначе. Перед отъездом Дмитрий Сергеевич с барыней Елизаветой Осиповной как-то очень уж серьезно повздорили. Когда шли сборы, барыня сказала: «Оставь мне Андрюху, Кирюша с ним очень хорошо играет». И тут же, не дождавшись от мужа быстрого согласия, все переиначила: «Впрочем, забирай! Тебе он нужнее, ты ведь надолго уезжаешь, гляди, как бы не навсегда. Будет кому слушать твои нравоучения о том, что подобает и чего не подобает благородному человеку. Я, слава богу, от них теперь буду избавлена!»
Тут Андрюха испугался, что барин, чтобы с Елизаветой Осиповной скорей помириться, скажет ей: «Полно, матушка, конечно, оставляй Андрюху себе, я обойдусь!» Ан нет. Только челюсти сжал, чтобы сдержать обиду. И сказал сухо, будто перед солдатским строем: «Андрюха уже числится в полковом штате моим денщиком. Стало быть, поедет со мной». Андрюхе даже неловко, что из-за него у господ обида друг на друга еще пуще. Ну да ничего, Кирюша прав: пустое. Помирятся.
– Барин, а за что тех поляков государыня сослала в Сибирь? – спросил денщик, когда пауза в их уроке затянулась, потому что Дмитрий Сергеевич надолго задумался, как показалось Андрюхе, о чем-то не очень приятном. Другой бы барин выгнал мальчишку прочь из возка к Селифану на козлы за дерзость побеспокоить господина, когда они размышляют, а Дмитрий Сергеевич просто взял и ответил. Истинно благородный человек уважает любого собеседника.
– За то, что бунтовали против своего короля. Хотели его вовсе низвести с престола, покушались даже.
– Так коли они супротив своего короля бунтовали, отчего же не он их сослал, а наша государыня? Потому что у польского короля своей Сибири нету? – задал Андрюха еще один детский вопрос, вызвавший у Дмитрия Сергеевича улыбку. Между тем ответить было не так уж просто.
– Оттого, что государыня этот бунт и усмирила. Нашими войсками.
– А зачем нашей государыне помогать польскому королю?
– Пусть бы сам попробовал, – не унимался Андрюха.
– Затем, что Станислав Август – наш король, к России привержен. К тому ж бунтовщики, барские конфедераты, не хотели дать в Польше равенства всякой вере – только католикам все права. А государыня наша о православных людях печется в любом государстве. Понял?
– Понял. Польские баре только за католическую веру. Им в Сибирь дорога.
Княжнин рассмеялся такому выводу своего денщика. Но все же решил его поправить. Как-никак, им обоим предстоит жить среди поляков, и не будет ничего дурного, если Андрюха будет иметь представление, какая вокруг них происходит политика.
– Барские конфедераты они зовутся не потому, что баре, а потому, что о своем мятеже, сиречь конфедерации, сговорились в городке Бар, – терпеливо объяснил капитан-поручик. – А люди они, те, кого я знал, вовсе не дурные, некоторые со мной в одном полку служили. Иные там и по сей день служат, хотя государыня по давности дела их простила и дозволила из Сибири вернуться домой. А два года назад они с нами опять воевали, мы их опять побили, и теперь у государыни новые губернии, белорусские.
– Они, стало быть, опять о конфедерации сговорились?
(Очень хорошо Андрюха запоминал новые слова.)
– В этот раз конфедерация была другая, государыня ее поддерживала[4].
– Стало быть, есть хорошие конфедераты, а есть плохие?
– Стало быть, так.
Княжнин почесал в затылке. Кажется, он совсем запутал мальчишку. Верно, потому, что и сам в этой сложной политике не до конца все понимал, хоть и следил за тем, что пишут газеты. Это не очень хорошо для офицера, которому предстоит служба при посольстве. Ничего, сей пробел можно будет быстро устранить по прибытии в Варшаву, поговорив там с более искушенными людьми.
– Давай-ка лучше продолжим польские слова учить, – сказал Княжнин, чтобы закончить не слишком внятную политическую дискуссию.
– А чы не зэхчял бы пан цощ зйешч? – осмелился предложить иной вариант Андрюха, заставив Княжнина снова рассмеяться. Положительно, он верно поступил, взяв денщика с собой.
И в самом деле, перекусить не мешало бы, Андрюха, как всегда, прав. Княжнин ехал к новому месту службы стремительно, будто выдвигался к театру военных действий, где нельзя опоздать к началу сражения. На остановки много времени не тратили, часто обедали на ходу, а уж если останавливались хотя бы ненадолго, Андрюхе этого хватало, чтобы вскипятить небольшой походный самовар (у него были приготовлены сухие щепки). Горячий чай пили уже по дороге, порой обливаясь на ухабах. Дмитрий Сергеевич разворачивал карту, назначал место ночлега, и никогда не допускал, чтобы намеченный на день путь не был проделан.
Так же, как и намеченный «от сих до сих» урок польского. Уроки эти Андрюха заучивал с удовольствием. Некоторые слова казались смешными, например «панчохи» – это, стало быть, чулки; некоторые совсем не отличались от русских, нужно было только исковеркать ударение, например «зИма», «Окно». Для иных слов, чтобы их запомнить, Андрюха придумывал объяснение по-русски: например, опасный – сиречь «небеспечный», стало быть, нельзя быть беспечным, когда опасно. Правда, были слова, вовсе на русские не похожие, их оставалось только заучить. Иначе попробуй догадайся, что если ты хочешь стакан чаю, то тебе нужно попросить «фелижанку хербаты». С каждым усвоенным уроком Андрюха относился к самому себе с все большим почтением, ведь человек, знающий иноземный язык, всегда казался ему чудо каким ученым. К тому же Дмитрий Сергеевич в первую очередь научил вежливым словам: «дженькую», «пшепрошу» (до чего же шепелявый язык!), а умение изъясняться этак галантно, да еще не по-русски, вообще свойственно только благородным господам.
Однако вскоре Андрюха понял, что нос ему задирать рано. Когда позади остались Псков, Курляндия и путешественники из пределов Российской империи въехали в Литву, здесь в корчмах и на постоялых дворах Андрюха услышал ту самую польскую речь, которую они с барином уже несколько дней учили. Только эти корчмари говорили так быстро, да еще сыпали столько слов, которых вовсе не было в тетрадке Дмитрия Сергеевича, что Андрюха почти ничего не понимал. Даже барин иной раз просил собеседника «мувить вольней». Еще труднее было объясниться самому, не прибегая к помощи жестов. Однако евреи-корчмари в этом чужом краю были люди понятливые, практика быстро приносила пользу, и с каждой новой остановкой Андрюха вступал в разговор все увереннее. Он уже умел передать своему господину смысл такого довольно длинного монолога очередного пройдохи-корчмаря:
– Он сказал, что незачем такому важному пану, то есть господину, русскому офицеру, останавливаться у него в корчме с простолюдинами. Можно проехать еще меньше версты и остановиться в усадьбе у здешнего пана, выбрать себе самый наираспрекраснейший «покой» – комнату, стало быть. Пан, дескать, не посмеет отказать и угощение подаст. Говорит, все проезжающие русские офицеры так поступают.
4
Речь идет о пророссийской Тарговицкой конфедерации.