Страница 34 из 38
– Славно! Устроим кулигу[32]! Отпразднуем здесь, а потом отправимся к тебе, поглядеть, как ты устроился! – не унимался Рымша.
– Какую кулигу, Матей? Не морочь голову пану капитану. Кулиги закончились до заговения на Великий пост, а ты все не нагуляешься, – заступился за Княжнина пан Константин.
– Да разве я не знаю? Это я так говорю одно только ради веселости. Поднял мне настроение пан Троцкий! Узнав во мне земляка, угощал со щедростью настоящего благородного шляхтича.
– А мне никогда грошей не жаль! Особенно тех, что достались на дурницу, – вступил в разговор очень довольный похвалой пан Троцкий. – Нынче полковник Кадлубский отсчитал мне тридцать злотых за то лишь, что я поставил подпись…
– Полковник Кадлубский? А что за бумагу вы подписали? – живо заинтересовался Княжнин, и, польщенный его вниманием, Троцкий весело пояснил:
– Просто письмо, в коем говорится, что у одного помещика Виленского воеводства собираются шляхтичи, всякого звания отставные офицеры и замышляют на гетмана Косаковского…
Княжнин и Сакович переглянулись.
– Матей, что за голоту ты сюда привел? – сказал пан Константин, укоризненно глянув на Рымшу. – Знаю я этого Игуменского коморника[33], величающего себя паном подкоморием! Враль он, твой Троцкий, да, гляди, еще и доноситель!
– Пан Матей! Я у тебя в гостях, и меня называют здесь голотой? – возмутился пан Троцкий, но Рымша только хлопал глазами да разводил руками, будто предлагая этим жестом от ссоры перейти к застолью.
– А что у тебя есть за душой, голота, кроме тридцати серебряников, полученных за лжесвидетельство, коим ты еще и бахвалишься? – негодовал пан Константин.
– Кто бы говорил это! Я тоже знаю тебя, пан судья! – заспорил пан Троцкий. Он встал, уперев руки в боки, будто на поветовом соймике, где ругань и скандалы – обычное дело. – Когда тебе велят расправиться с противниками, тебе тоже годится любое лживое свидетельство!
– Врешь, голота! Никогда!
– Сколько секвестров ты присудил тем, кто был за конституцию и не хотел пристать к Тарговице? А теперь, когда русский посланник распустил конфедерацию, так и ты стал ее противником, и все у тебя здрадники. А сам ты, пан судья, и есть первый здрадник!
От этих слов пан Константин впал в совершенно неконтролируемое бешенство. Чтобы заткнуть Троцкому рот, он ударил его по голове первым, что подвернулось под руку. К несчастью, орудием возмездия оказалась виолончель, оставленная в гостиной пани Ядвигой. Звучно громыхнул ломающийся инструмент, напоследок обернувшийся барабаном, удивленно взвыли потерявшие лад струны… А пан Троцкий даже не ойкнул – просто обмяк, по виску побежала струйка крови. Упасть ему не дал Княжнин, успевший подтянуть худого, но сразу отяжелевшего коморника к лавке.
– Голова цела, это просто царапина. Он сильно пьян, вот и сомлел, – легко сделал заключение Княжнин, выказывая немалый опыт в такого рода делах. – Франек, помоги! Все, господа, дуэль окончена.
С помощью молодого слуги скорее, пока в гостиную не вернулась пани Ядвига, Княжнин выволок пребывающего в беспамятстве Троцкого сначала на галерею, выходящую во двор, с нее по внешней лестнице за руки и ноги тело снесли вниз. Остановились отдышаться.
– Что случилось? Кто-то упился насмерть? – спросил возвращавшийся домой поручик Гарновский, хоть и пытающийся обернуть дело шуткой, но на самом деле очень обеспокоенный.
– Вы почти угадали. Приветствую вас, господин поручик. Тут пан Константин погорячился и поломал виолончель. А пана Троцкого, болтавшего лишнее, задело струной… – объяснил Княжнин.
– Он жив?
– Да. Кажется, даже приходит в себя.
– Знаете что, давайте я возьму заботу об этом бедолаге на себя, вам на сегодня приключений достаточно. Наслышан о том, что случилось нынче в доме гетмана. Полковник Ясинский вами восхищался.
– Буду очень признателен вам, поручик, снимете с меня изрядную обузу. И уж пан Константин будет вам признателен тем паче. А что вы намерены сделать с этим господином? – вдруг насторожился Княжнин.
– Просто отведу к нашей заставе у нового арсенала. Здесь недалеко, к Субачским воротам. Пускай там приходит в себя. Будто бы караул подобрал пьяного буяна, вот и все. Франек мне поможет.
– Хорошо, коли так. Бог в помощь!
Княжнин поспешил назад в гостиную к Саковичам, чтобы попытаться успокоить их.
Когда он вернулся, ему пришлось увидеть грустную картину. Именно картину, потому что все молчали. Пани Ядвига глазами полными слез смотрела на обломки своей виолончели, у пана Константина мелко дрожали руки, и Княжнин обратил внимание на то, что у него такие же длинные музыкальные пальцы, как у жены. Непривычно тих был пан Рымша, нелепо пытавшийся составить из обломков инструмента его первоначальный вид. Пани Ядвига наконец бросила на своего супруга такой взгляд, от которого Княжнину на месте пана Константина стало бы не по себе. Молчание нарушил, конечно, Рымша:
– Прости, пани Ядвига, это я, старый пьяница, во всем виноват. Привел с улицы в приличный дом дурня, который стал нести здесь всякую чушь. Пан Константин и не сдержался…
– Тронул больное место? Опять? Как надоели мне эти твои меланхолии… – сказала пани Ядвига с издевкой.
– И я виноват, должен был удержать… – чего уж там, стал виниться и Княжнин.
– Вы нас простите, Дмитрий Сергеевич. Скажите, Кастусь не убил того человека?
Княжнин помотал головой:
– Виолончель пострадала больше.
– Идемте ужинать. Хочу выпить вина.
Во время ужина пан Константин не проронил ни слова, а пани Ядвига с ним демонстративно не разговаривала, стараясь быть любезной с Княжниным. Тот все равно чувствовал себя очень неуютно и, как только к компании присоединился поручик Гарновский, успевший все уладить с пострадавшим, откланялся, сославшись на дела.
Княжнин не лукавил: сегодня ему еще нужно было найти казачьего полковника Киреева.
Глава 13
Виленский якобинец
Сделаешь что-нибудь один раз в жизни, пусть даже очень хорошо, а потом всю жизнь носишь один и тот же ярлык. Да что всю жизнь – и после смерти если твой ярлык не истлеет вместе с позолотой на траурных лентах, то со временем мелкие буковки на нем так или иначе сотрутся и останутся только самые крупные и легко читаемые. Этот, к примеру, автор «Дон Кихота», тот вообще ограничился одним изречением, а этот – сочинил тот самый полонез. И пусть ты сделал в жизни еще черт знает сколько хорошего и талантливого, помнить будут только то, что пропечатано на ярлыке. Обидно.
Но все же это хорошие ярлыки.
Плохие ярлыки еще прилипчивей: этот предал Цезаря, эта царица раздарила своим любовникам богатств, которых хватило бы на пол-Европы, а этот король довел Речь Посполитую до окончательной гибели. А может быть, погибла Речь Посполитая именно потому, что каждому в этой шебутной стране слишком хотелось иметь свой собственный ярлычок. Так хотелось, что все прочее, включая судьбу державы, заботило мало. Ярлыков, которых ни с каким другим не спутаешь (просто Пане Каханку!), было мало, и стоили они очень дорого. Поэтому ярлычку подешевле каждый старался придать блеска, будто бархоткой его надраивал: он или каштелян[34], или шамбелян[35], или воевода, ротмистр, мечник, чашник, подскарбий, маршал (правильнее, конечно, «маршалок»). Не иметь вовсе никакого ярлычка считалось просто унизительным. Поэтому никчемный коморник Троцкий, когда-то на день или два заменявший поветового подкомория, теперь величал себя именно этим титулом. Такое дозволялось: должность, даже давно оставленная, сохранялась в титуле шляхтича навсегда, как звание Олимпионика.
Впрочем, автора, слишком долго воздерживавшегося от подобного рода отступлений, кажется, занесло. Пан Троцкий здесь совершенно ни при чем. Речь вовсе не о нем, а о генерале Арсеньеве. Ведь бывают случаи посложней: человек уже получил ярлык, свыкся с ним, тем более когда ярлык очень даже броский: «герой штурма Измаила!», а потом одна нечаянная оплошность – и ярлык на тебе уже совсем другой, обидный. И неблагодарные потомки запомнят только его, тем более когда новый ярлык навешен самим Александром Васильевичем Суворовым, человеком с тем еще ярлыком!
32
Традиция в Литве, когда шляхта несколько дней или недель подряд ездила по гостям (главное без предупреждения, чтобы хозяева не сбежали). В каждом доме гуляли до тех пор, пока полностью не опустошат камору или буфет. А после уж, прихватив хозяев, отправлялись дальше. Сделать кулигу – дать крюк.
33
Коморник – служащий поветовой власти, который рассматривает небольшие земельные споры (помощник подкомория).
34
Комендант замка, помощник воеводы.
35
Придворный титул в Речи Посполитой, соответствующий камергеру.